В какой стране жить хорошо, или Cафари на «Большую пятерку» - Елена Лебедева

По мнению Кальвина, осуждение невинного представляет собой гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного. Совершенно ошибочно представление, будто светская власть должна карать лишь преступления против граждан – убийство, воровство или другие посягательства на их права. Нельзя оставлять безнаказанными безнравственность, пьянство и оскорбления имени Божия.

При таких теориях система наказаний, конечно, не могла отличаться мягкостью. Смертная казнь определялась за преступления самого различного свойства, совершенно в духе Ветхого Завета: смерть богохульнику, смерть тому, кто захочет подорвать существующий строй государства, смерть сыну, который проклянет или ударит отца, смерть нарушителям супружеской верности, смерть еретикам.

Вряд ли даже в те времена можно было найти другое государство, где бы при таком небольшом населении и в такой промежуток времени совершено было так много казней. Пятьдесят восемь смертных приговоров и семьдесят шесть декретов об изгнании, и это в такое сравнительно мирное время, каким был первый период деятельности Кальвина в Женеве (1542–1546 гг.), лучше всего показывают, как охотно женевские власти пользовались своим правом.

Но еще ужаснее была та жестокость, которой отличалось само судопроизводство. Пытка была необходимой принадлежностью всякого допроса – обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавал обвинения, подчас в мнимом преступлении. Детей заставляли свидетельствовать против родителей. Иногда простого подозрения достаточно было не только для ареста, но и для осуждения: в числе этих семидесяти шести человек, осужденных на изгнание, двадцать семь были осуждены только по одному подозрению.

Человеческая жизнь словно потеряла всякую цену в Женеве.

Эта протестантская инквизиция проникала решительно всюду. Богатые и бедные, мужчины и женщины должны были по первому требованию предстать перед грозным трибуналом. За нечаянно сорвавшееся вольное слово, за улыбку во время проповеди, за слишком нарядный костюм, за завитые волосы они выслушивали гневные выговоры, выставлялись у позорного столба, подвергались церковному отлучению, штрафам, тюремному заключению.

Всякое оскорбление божественного имени считалось преступлением, наказуемым гражданскими властями. Под эту категорию можно было подвести все что угодно: найденный при обыске атрибут прежнего католического культа, вроде крестика или образка, неуважительное отношение к проповеднику и т. п.

Результаты этой системы были поразительные. И город, и граждане точно преобразились. Шумная жизнь богатого города с живым, подвижным населением притихла и заменилась мрачной серьезностью. Под бдительным оком цензоров, под вечной угрозой жизнь женевцев приняла характер строгой религиозности, порядка и дисциплины, каких не встретить больше нигде.

Посещение проповеди признано важнейшей обязанностью гражданина. Всякое неприличное выражение, ругательство, подслушанное одним из многочисленных шпионов (бдительность старейшин скоро оказалась недостаточной), немедленно доносилось в консисторию и, бывало, соответствующим образом наказывалось. Извозчик, в сердцах обругавший свою упрямую лошадь, подвергался тюремному заключению.

Страсть к роскоши, которой отличались богатые женевцы, также исчезла. Реформатор не ограничивался одними требованиями скромной, умеренной жизни – он регламентировал малейшие детали быта, определяя цвет и фасон костюмов, добротность материи, предписывая законы для женской прически, устанавливая даже максимум блюд на пирах.

В регистрах города можно обнаружить сведения анекдотического характера. «Три кожевника, – читаем мы, – присуждаются к трехдневному заключению на хлебе и воде за распутство: они съели за завтраком три дюжины пирожков».

Кабаки – самые гнусные места. Там более всего нечистоты. Совет издает указ от 29 апреля 1546 года: все они закрываются! Исчезли и национальные увеселения Женевы, ее театральные представления, народные праздники со стрельбой в цель; запрещены были всякие игры, танцы, музыка, распевание светских песен, шумные празднования свадеб и т. п.

Вместо трактиров были устроены так называемые аббатства или духовные казино, по одному в каждом из пяти городских кварталов. В этих-то аббатствах женевские граждане, не сумевшие побороть в себе потребность общения, могли проводить свой досуг под светским и духовным надзором. Хозяин заведения был правительственным чиновником. Он должен был следить, чтобы гости не садились за стол, не совершив предварительно молитвы, чтобы они не божились, не вели себя неприлично, не вступали в бесполезные прения, и о каждом нарушении этих правил доносить властям.

За что наказывал Совет веселых женевцев?

за танцы (танцы влекут за собой похотливое разжигание);

за игру в карты;

за постоянное времяпровождение в тавернах;

за сквернословие и проклятия;

за попытку совершить самоубийство;

за хранение скабрезной литературы;

за слова над могилой: покойся с миром, пусть земля тебе будет пухом (это рассматривалось как язычество);

за обручение дочери с католиком;

за гадание у цыганок;

за поедание рыбы в Страстную Пятницу;

за разговоры о том, что нет ни ада, ни диавола;

Но наибольшее число наказаний карают прелюбодеяние и воровство.

Принимаемые по настоянию Кальвина законы имели целью сделать из Женевы прообраз «града Божьего», цитадель протестантизма. Единомышленники Кальвина именно так ее и воспринимали, недаром Кальвин был прозван «женевским папой», Женева должна была стать протестантским Римом, образцом для других городов.

Кальвин боролся против ересей и пороков в Церкви – и не более того. Он посвятил всю свою жизнь славе Божией и благу людей. И был изгнан из города за то, что не допустил именитых жителей к Вечере Господней за их поведение.

Потом, по какой-то причине, в которой она не удосужилась как следует разобраться, его вернули, и он продолжил свою великую деятельность. Но каким образом граждане Женевы, так ревниво оберегавшие свои права, соглашались терпеть у себя этого чужеземного диктатора, который во имя проповедуемого им учения вырвал из их рук власть, передав ее небольшой кучке олигархов в лице членов малого совета и консистории?

Как мог этот веселый, жизнерадостный народ подчиниться такой суровой дисциплине, такому почти монастырскому режиму? Для того чтобы это понять, нужно было прочитать еще полсотни страниц. Времени на это не было, но, по мнению историков, после Реформации Швейцария превратилась в процветающую независимую страну. Главное, до сих пор в современной либеральной Швейцарии сохранились признаки великого благочестия, достигнутого при Кальвине.

В ресторан она пришла раньше назначенного времени. Может, им будет нужна ее помощь.

Профессор уже издали заметил ее и помахал рукой.

– Вот, познакомьтесь – Евгений, наследник, так сказать, временно покинувший Родину, чтобы ума набраться, – в свойственной ему манере представил внука Владимир Ильич.

– А это моя очаровательная соседка по перелету, я тебе говорил про нее, – шепнул профессор на ухо Женьке.

Женька был довольно высок для своего возраста и старался выглядеть серьезно. Темные кудрявые волосы были аккуратно пострижены, рубашка и пиджак создавали имидж послушного интеллигентного мальчика. Глаза, однако, выдавали его истинное желание – побыстрее закончить с формальностями и просто потусоваться с друзьями. Именинник приветливо улыбнулся и протянул ей руку для рукопожатия.

– Ну, вот, – прокомментировал дедушка, – набрался швейцарских манер. Знаете ли, швейцарцы страсть как любят жать друг другу руки! А у нас принято дамам руки целовать; смотри, учить тебя не переучить, – пробормотал профессор и поцеловал ей руку.

– Сударыня, мы рады, что вы почтили нас своим визитом. Ну вот, осталось четыре минуты двадцать три секунды, и мы начинаем! – провозгласил он.

– Напрасно вы так, Владимир Ильич, – возразила она. – Гости всегда задерживаются. Я просто специально раньше пришла – подумала: может, вам нужна женская помощь.

– Да, да, да вы нам очень можете помочь! Вот, сядьте сюда, пожалуйста, и украсьте наш стол, – с улыбкой произнес он.

– Дед, я начинаю обратный отсчет, – сказал Женька и начал считать: «Десять, девять, восемь, семь…

«…Три, два, один» – заканчивали они уже все вместе. Фокус-покус! – на пороге ресторана возникли гости.

– Как это получилось? – удивилась она. – Вы, наверное, договорились или видели, как подъехала их машина?

– Да ничего мы не видели и не договаривались, – смеясь, ответил Женька. – Просто швейцарцы любят не точность, а сверхточность. А нам страдать приходится, – уже с меньшим энтузиазмом закончил он.