Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Пока поставим паруса и фрегат наберет скорость, катер легко догонит нас. Задерживаться в этих водах опасно. Я и так сильно рисковал, приблизившись к берегу. Здесь часто ходят испанские корабли, которых вряд ли обманут испанские флаги на наших топах. Экипаж это понимал, но никто не возбухнул. После того, как на матросский пай вышло три сотни с хвостиком золотых монет, унтер-офицеры получили в два раза, а офицеры в три раза больше, авторитет мой стал непререкаемым.

Фрегат, словно застоявшийся конь, резво побежал в сторону Кадиса. Я надеялся перехватить какое-нибудь испанское судно на подходе к нему. Не удалось. К вечеру ветер покрепчал до штормового. Я приказал убрать паруса, поставить штормовой стаксель и курсом крутой бейдевинд повел фрегат штормовать в океан.

— Красотка увезла с собой хорошую погоду! — шутливо произнес кто-то из матросов, когда я зашел в каюту.

— Хорошо, что капитана оставила! — в тон ему ответил другой, после чего несколько человек громко заржали.

Смешно дураку, что член на боку.

На третьи сутки ветер поменялся на юго-западный и стих до трех баллов. Темные тучи убежали в сторону Пиренейского полуострова. Волна еще была высока, но уже без белых гребешков. Фрегат повернул на курс галфвинд правого борта и неспешно пошел в сторону пролива Гибралтар.

Матросы работали на ручной помпе, откачивая воду из трюма, и драили палубу, на которой после шторма остались белесые полоски соли. Я проводил занятия по судовождению с офицерами Матейсом ван Лоном и Яном ван Баерле. Они слушали очень внимательно. Среди голландцев бытует мнение, что итальянцы лучшие штурмана в Европе, что значит, и во всем мире. Самое забавное, что итальянцы умудрятся убеждать в этом всех до конца двадцатого века. Потом то ли им эта профессия станет неинтересна, то ли повлияют несколько крупных кораблекрушений по вине итальянских капитанов, но на флоте их почти не останется. В основном будут работать в каботаже и на коротких линиях из итальянских портов по Средиземному морю.

До наступления темноты до берега не добрались, и я приказал лечь в дрейф. Утром ветер сменился на юго-восточный, принес сухую, летнюю жару. Для начала сентября неподходящая погода. Голландцы сразу приуныли, стали напоминать сонных мух. Холод они переносят легче. Ближе к полудню взбодрил их крик впередсмотрящего, который увидел корабль.

— В каком он направлении и что за корабль? — спросил я.

Впередсмотрящий показал на северо-восток и сообщил:

— Вроде бы галеас.

Да, это был галеас — помесь галеры с парусником. Длиной метров шестьдесят, шириной около десяти. Борта высокие и вверху заваленные внутрь. Впереди шпирон — что-то типа тарана с металлический наконечником. Им врезались во вражеский корабль, сцепляясь крепко, и по нему переходил десант. Три мачты. На фоке и гроте прямые паруса с марселями, на бизани — латинский. Попутный ветер наполнял их. На баке и корме орудийные башни. С каждого борта по тридцать два длинных тяжелых весла, которые сейчас лежали на постицах. С таким один человек не справится. Надо не меньше пяти на каждое. Странно, что шли они в отрыве от берега. Наверное, решили с попутным ветром проскочить напрямую к устью Гвадианы или собирались обогнуть полуостров и выйти к его северному берегу.

С попутным ветром мы быстро догнали галеас. Когда дистанция сократилась до мили, с его кормы выстрелили холостым из фальконета. Наверное, предупреждали, чтобы мы не приближались. Я демонстративно повернул левее, показывая, что всего лишь иду в том же направлении. Мне не поверили. На галеасе началась предбоевая суета. Стрелять, правда, не спешили. Не потому, что приняли за своих. Тяжелые пушки на галеасе стоят в форкастле и ахтеркастле, а на бортах, на палубе над банками гребцов, — легкие. Пока они приготовили пушки к стрельбе, мы уже были вне зоны обстрела кормовых и еще вне зоны обстрела носовых, а из бортовых палить по нам не сочли нужным. Пригодятся, если пойдем на абордаж. Они не подозревали, что у нас такого намерения нет. Мы начали обгонять галеас по его левому борту на дистанции немного меньше кабельтова. Видны были воины в шлемах-морионах и кирасах, не меньше двух сотен, которые стояли вдоль левого борта и возле ахтеркастля.

— Приготовиться к стрельбе! — приказал я.

Цели комендорам я всегда объясняю заранее. Карронады заряжены картечью для поражения живой силы противника. Пушки будут стрелять ядрами по носовой башне по мере выхода на нее. Комендоры уже раскрепили орудия. Нет ничего страшнее сорвавшейся пушки, особенно во время шторма. Ее смертельная пляска иногда заканчивается тем, что ныряет в море вместе с куском борта. Палуба возле пушек смочена водой и посыпана песком, чтобы ноги не скользили. Приготовлены ядра и книппеля, мешочки с зарядами пороха и фляжки с порохом для затравки, тали, банники, ведра с уксусом, разведенным водой, зажжены фитиля. Обычно канониры раздеваются по пояс, потому что им скоро станет очень жарко, и повязывают голову косынками, чтобы пот не заливал глаза. После выстрела часть порохового дыма попадают внутрь корабля, так что после трех-четырех залпов лица и торсы становятся черными, как у шахтеров. Дым этот ест глаза, они слезятся. К нему добавляется еще и испарившийся уксус, которым тушат в стволе недогоревший порох и остатки пыжа. Уксус, правда, первым делом лезет в нос, но слезу тоже вышибает.

Когда мы поравнялись с галеасом, на нем начали убирать марселя и зашевелись весла. Их опускали к воде. Видимо, решили сами пойти на абордаж.

— Карронады, залпом пли! — скомандовал я.

Фрегат качнулся во время залпа. Облако черного дыма полетело в сторону вражеского корабля. Казалось, именно дым разогнал воинов с палубы и заставил гребцов уронить несколько весел в воду. Следом рявкнули две пушки. Одна всадила ядро в корпус позади форкастля, а вторая попала прямо под основание башни. Мы обгоняли галеас, а наши пушки по одной-две продолжали стрельбу. Точность была не ахти, но пара ядер угодила прямо в середину форкастля, из-за чего у него обрушился подволок.

Мы обогнали галеас и начали уходить влево, чтобы совершить поворотфордевинд и поприветствовать противника левым бортом. Когда мы были впереди него кабельтовых в полутора, галеас повернулся к нам носом, и из форкастля выстрелила тяжелая пушка калибром не меньше тридцати фунтов. Судя по звуку, ядро угодило в корму в районе руля и застряло в корпусе.

— Как руль? — спросил я рулевого.

— Слушается нормально! — доложил он.

Это хорошо. Иначе бы пришлось рулить парусами, что сложно даже в мирной обстановке. Мы обогнали галеас почти на милю, после чего начали поворот. Матросы у меня опытные, работают быстро. Особенно, когда чуют запах денег.

Галеас шел прямо на нас, собираясь вонзиться шпироном в борт. Я подпустил его кабельтова на полтора, после чего приказал встретить залпом из пушек. Ядра окончательно разрушили форкастель, сломали фок-мачту и грот-мачту и изрядно повредили ахтеркастель. За облаком дыма нас упустили из виду или с рулевыми что-то случилось, но галеас не подвернул влево. Мы проскочили у него по носу метрах в ста. После залпа карронад почти все весла левого борта так и остались опущенными в воду. То ли борт слишком тонок, то ли картечь залетала через весельные порты.

Фрегат начал поворачивать право, чтобы лечь на обратный курс и возобновить обстрел орудиями правого борта. Галеас, лишенный мачт и, как догадываюсь большого количества гребцов левого борта, потерял инерцию переднего хода и замер. К тому моменту, когда мы развернулись, вражеский корабль сумели развернуть к нам носом, чтобы уменьшить площадь обстрела. Форкастель превратился в груду обломков, но шпирон торчал боевито.

— Пушки, по кормовой надстройке, огонь! — скомандовал я.

В цель попало не меньше трех ядер. Вверх подлетел и потом упал в воду большой кусок переборки, матрац в желтоватом наматрацнике, судя по плавучести, набитый соломой, обломок скамьи и какие-то тряпки. Поскольку галеас больше не двигался, легли и мы в дрейф бортом к нему, ожидая, когда перезарядят пушки.