Маленькая хня - Лора Белоиван

В итоге я отдала его назад Менту. Потому что однажды не ночевала дома, а, приехав утром, обнаружила выбитое окно и три каменюки на полу. Мент приехал, вставил стекло и провёл расследование. Оказалось, что накануне вечером две какие-то пьяные дуры перепутали окна: хотели отомстить за равнодушие дяде Боре, а нагадили мне. Я представила, что было бы, окажись я дома. В общем, я разоружилась, а вскоре переехала в другую квартиру, почти в центре, но тоже балконом на асфальт.

Этот сказочный обмен устроил мне Мент. В квартире-почти-в-центре жили воры, и он их поймал. Воры согласились на обмен со мной, потому что накануне украли в порту контейнер с кухонными плитами. Плиты Мент вернул на место, а воры переехали подальше от контролируемой им территории.

В новой квартире у меня была очень хлипкая дверь, двухмесячный щенок Мона и — спасибо Менту — карабин «Сайга». Преступники обрезали мне кабельное телевидение, подумав, что это телефон (не было там никакого телефона), залепили глазок конфетной бумажкой, а сами стали взламывать соседскую квартиру.

Именно в тот день мне поставили решетки на окна и балкон, а дверь должны были поменять завтра. Время от времени преступники бились жопами о мою дрищёвую дверь, от чего она вгибалась вовнутрь.

Удрать с балкона за правоохраной я не могла. Я с «Сайгой» в руках тряслась в 40 см от воров, но первая решила не нападать. Я вообще решила сделать вид, что меня нет дома и выключила везде свет. В довершение ко всему мой двухмесячный щенок Мона внезапно захворал животом, и я до утра просидела в темноте среди говен, не выпуская оружия из рук.

Утром Мент сказал, что надо было рывком открыть дверь, бабахнуть из «Сайги» по ногам преступников и спокойно ложиться спать.

В той же квартире у меня был газовый пистолет «Беретта», подаренный мне Ментом на день рождения. «Беретту» у меня украл один итальянец, который оказался югославом.

С тех пор оружия в доме я не держу.

Мент умер от сердца лет через семь после истории с последним пистолетом. К тому времени мы уже не слишком общались, а в день его смерти я вообще была политпиарщицей в Сыктывкаре.

Я узнала о смерти Мента из сообщения всё того же информагентства города В. Впервые за весь Сыктывкар открыла сайт агентства и сразу увидела фотку Мента в траурной рамке.

Где его могила, я не знаю до сих пор. Летая над Лесным кладбищем, прочитываю надписи на памятниках, но знакомых ФИО пока не встретила.

Какого-то лета (дневничковое)

Господи, вот, поди, паршиво пришлось стрельцам: только-только уснули, а их на казнь будят. Ненавижу утро. Завидую сдохшим за ночь бабочкам.

И почему-то становится ужасно холодно летать по утрам в одной майке. Время от времени приходится садиться на какую-нибудь крышу греться.

Я сижу на крыше американского консульства, болтаю ногами и мысленно ржу на всё небо, потому что мысленно ржать тихим голосом я не умею. Не ржать немыслимо: очень, знаете ли, смешно вспоминать, как позорно обокрала американское консульство.

Дело в том, что я с детства любила воровать, но никогда не умела делать это хорошо. За исключением нескольких случаев, мои кражи мелки и бессмысленны. В средней группе детского садика я крала пластмассовую мозаику, складывая её в трусы. Вечером меня ругали словом «клептоманка» и заставляли завтра же вернуть мозаику детскому саду. Утром я её возвращала, но к вечеру она снова была в моих трусах: я откуда-то знала, что при обыске в первую очередь обшаривают карманы.

В старшей группе я украла у девочки Ксюши резиновую белочку, но не выдержала и призналась. Но мне удалось убедить Ксюшу в том, что белочка сама захотела жить у меня. Ксюша горевала по поводу белочкиного вероломства, однако учла её волю и назад не забрала.

В подготовительной группе я начала тырить мелочь по карманам взрослых. Натырив рубль двадцать, пошла в универмаг и купила там пластмассовую картину «Ленин в октябре». Это был первый странный поступок в моей жизни. Объяснить его я не могу до сих пор.

В школе я воровала мел с доски. Во всех ящиках моего письменного стола валялись куски мела, и всё остальное ящиковое добро было им извозюкано.

На пароходах я не крала ничего, потому что нести уворованное мне, бездомной, было некуда, а держать всё в каюте было бы глупо и неудобно.

Позже я переквалифицировалась на цветы. Мне цветок в магазине свистнуть было раз плюнуть: одной рукой цену спрашиваешь, второй — на другой цветок смотришь, а третьей обламываешь нужный отросток. Потом я стала решаться на подобное всё реже и реже, зато как-то раз свистнула амариллис в американском консульстве.

Свистнуть амариллис — это не веточку сломить, это надо руку по плечо в горшок с землей засунуть, там нащупать луковицу, раскопать её осторожненько и изъять, не повредив растение. Я тогда так всё и проделала и, уже амариллис упаковав, поняла, что руки помыть до начала интервью не успею, потому что с атташе по культурке мне было назначено на 17:00, а уже исполнилось 17:01. Надето на мне было что-то неприятно-белое с ног до головы, включая рюкзак, а носовых платков у меня как-то отродясь и так далее. И вот входит культурный представитель, улыбается, руку протягивает издали, и не подать ему руку в ответ, такому приветливому, совершенно невозможно. Я и подала. Он руку мою как увидел (цветы в консульстве квалифицированно поливали, от души), улыбку выключить не успел, а ужас у него включился сам. Так и пожал, так и все интервью отсидел — с ужасной улыбкой. И ни я ему ничего не сказала (могла бы наврать, например, что упала в лужу), ни он ничего не спросил. Расстались, унося каждый в своей душе тайну.

А стакан я украла уже позже. Из этого стакана пил минеральную воду главный раввин России. Украла стакан я после пресс-конференции в Зубе Мудрости, совершенно неожиданно для себя. Когда прятала стакан в трусы, в конференц-зал зашел один из вице-губернаторов и спросил, куда делись все остальные люди. Еле успела поправить юбку.

Стакан этот так и носил имя Берл Лазара, и подсовывала я его исключительно двум знакомым антисемитам. В остальное время в стакане Берл Лазара стояли кисточки и трубка для гашиша: обычный такой хрустальный стакан с рисунком «ёлочка», ничего примечательного.

А потом он разбился. Потому что всё — и стаканы, и цветы — тлен. Только душа вечная.

Какого-то лета (дневничковое)

Купила новые акриловые краски взамен иссякших акриловых красок. Как-то они у меня скоренько заканчиваются. Порисую чего-нибудь, глядь, а они — тпррррррр... Хоть и не рисуй вовсе. Хорошо писателям: им писать совсем дёшево, да и какать, потому что цена слов — она сильно, в отличие от красок, абстрактная, гипотетическая или совсем даже отсутствующая. У кого как.

Вот сейчас немножечко порисую, и тпрррррр. Надо экономить. Буду пользоваться бесплатными словами.

Дом, который мы с Яхтсменом приобрели в качестве жилья, находился в ближнем пригороде, 10 минут быстрым шагом от конечной троллейбусной остановки или 20 — от станции «Океанская», если электричкой. Но стоило сделать буквально полсотни этих самых быстрых шагов в сторону от троллейбусного кольца, как над башкой смыкались деревья; тропинка, какое-то время параллелясь с ржавым забором полузаброшенного пионерского лагеря, начинала огибать здоровенные кедры, а панорама то и дело перечеркивалась сигающими туда-сюда белками и мелким грызуном «бурундук». Однажды я была укушена бурундуком за указательный палец: зверь бежал по забору впереди меня, постоянно оглядываясь, а потом решил не искушать судьбу и занырнул в полую опору заборной секции. Он занырнул, а я подошла и сунула туда палец; вот, собственно, и весь инцидент.

На сотом шагу пригородный лес превращался в нормальную черную тайгу, в которой приятно побродить, чувствуя спиной надёжную тяжесть ружбайки. В мою спину обычно упирались булка хлеба, какая-то колбаса и другая мирная еда, несомая домой «из города». В городе я работала журналистом, в лесу — жила с яхтсменом и собаками. Каждый живет там, где сумеет устроиться.

Даже не все жители города В. знают о существовании этого дачного поселка в рекреационной зоне. Его выстроили для себя в 92-м году местные бонзы, оттопырив от полосы отчуждения ЛЭП полгектара в обе стороны — хватило как раз под дачи. Когда расширяли полосу, я пробовалась в газету «Bloodyвосток», для чего написала статью под заголовком «Не рубите, мужики, дерева» (ну и что, мало ли кто чего писал). Если б к этой статье прислушалась прокуратура-дура, то в 98-м мы с яхтсменом не смогли бы купить себе домик среди реликтового кедрача. Но прокуратура не прислушалась. Нашими соседями справа как раз оказались тогдашний прокурор края и его жена, фигурирующая в рассказе «Секатор» под псевдонимом «Любовь Ильинична». Поскольку все мои друзья запомнили её именно под этим именем, я тоже не помню, как зовут Ильиничну на самом деле. Одно скажу: она действительно перекидывала кошачьи какашки со своей клубники на нашу (моей креативности не хватило бы, чтобы выдумать данный факт из головы).