Круг замкнулся - Кнут Гамсун

Словом, все у него шло наперекосяк и во всем не везло! Грегерсен не перебирался в капитанскую каюту, Алекс соответственно не мог перебраться в штурманскую. Ну и, наконец, игра в карты. Мог ли он, заделавшись штурманом, по-прежнему играть в карты с командой? Чтобы бывалые матросы Леонарт и Северин насмехались над ним и предлагали ему определить высоту солнца.

Однако хуже всех пришлось буфетчице фру Бродерсен. Прежде она была матерью капитана, ну пусть не матерью, а мачехой, была леди, а теперь она стала просто буфетчицей, и не более того. Она была дама начитанная, образованная, с хорошими манерами, рослая и представительная, элегантно одетая, гордая, держалась с достоинством и не общалась с каждым-всяким, а теперь все грозило стать по-другому. В дни больших развлекательных выездов находились даже пассажиры, которые считали вполне возможным, чтобы она сама подавала кому кофе, кому полбутылки вина, они-де уже давно заказали. Она выслушивала их наглые требования, не говоря ни слова в ответ. Коль скоро она не желает общаться с каждым-всяким и без толку болтать языком, ей остается только молчать. Перестав быть членом семьи самого капитана, Лолла вообще утратила прежнее положение. Она страдала. И Грегерсен, и Алекс только выиграли — их и в чине повысили, им и жалованье прибавили. А чего достигла она? Дождавшись конца лета, она пошла к молодому Клеменсу.

Лолла вполне могла обратиться к Ольге и спросить совета у нее, но пошла она к молодому Клеменсу.

Он выглядел таким же, как и прежде, учтивым и обходительным, хотя, возможно, чуть более счастливым, чем в прошлый раз. Он показал ей все книги, которые дожидались ее, а их набралось очень много, он не торопился расставлять их по местам, рядом с прежними книгами, пока она их не просмотрит.

За такую трогательную заботу она могла лишь учтиво поблагодарить и сделать заинтересованный вид. Но пришла-то она с другой целью, и пусть он извинит ее за то, что она отнимает у него время. Так вот, нельзя ли немного посвятить его в ее личные дела?

Ну конечно же, о чем речь! Она сегодня и впрямь выглядит удрученной.

Лолла улыбнулась:

— Зато вы как раз наоборот.

Ну что о нем говорить… Дела у него идут неплохо, ему поручили вести несколько больших дел, одно из них он только что выиграл, между прочим, благодаря полюбовному соглашению. Так что он на жизнь не жалуется. А как она?

— Капитан Абель… он уехал.

Об этом Клеменс уже слышал. Удивительная личность.

— Сбежал, — продолжала она. — По-другому я это назвать не могу.

А ей в общем-то надоели и работа, и сам корабль, как же ей теперь быть?

Клеменс правильно ее понял, он ни на секунду не подумал, что она намерена поступить к нему в услужение. Или все-таки подумал? Представьте себе, на какое-то короткое, удивительное мгновенье эта мысль промелькнула у него в голове. Он растерялся.

— Да, мы все можем задать себе вопрос — как нам теперь быть? — сказал он и добавил: — Милая Лолла.

Но ей-то как быть?

Молчание.

Между прочим, она, может, не откажется от рюмочки вина, раз уж пришла к нему?

Лолла, залившись румянцем:

— Вы… вы, верно, шутите?

Но ведь она приносила ему кофе и пирожное на пароходе, и с ее стороны это было так любезно, он до сих пор не забыл. И раз уж она пришла, он сходит за бутылкой.

С этими словами Клеменс встал.

— Ну зачем же вы сами?

— Пустяки.

Но Лолла поднялась и пошла за ним следом. Она еще с прежних времен не забыла, где у них стоит вино. Можно она ему подсобит?

Они принялись за дело, на пару отыскали полбутылки портвейна, и Лолла внесла ее на подносе. Кивнув друг другу, они выпили.

Да, пояснил он, ему теперь приходится самому кое-что делать по хозяйству. Регина-то ушла.

— Вот как?

А потом она и вовсе обручилась. Правда, теперь к нему ходит Регинина бабушка, вафельщица. Она приходит каждый день к завтраку. Обедает он где-нибудь в кафе, а на ужин сам себе берет что-нибудь из кладовой.

Лолла только головой покачала.

Ничего страшного, нужды он не терпит. Да они и не об этом собирались говорить. Уж не намерена ли она уйти с «Воробья»?

Да, она и об этом подумывает.

— Так, так, — сказал Клеменс и смолк. Он прекрасно понимал, что она пришла не за советом, а просто чтобы поговорить с живым человеком. И такое ли уж это безумие уйти с «Воробья»?

— Такое ли уж безумие? — повторила она. Да, у нее есть место на корабле, и занятие, и заработок, и будущее. Но ей стало там как-то неуютно.

Уж не думает ли она о каком-нибудь другом месте?

Думать-то думает, но, как бы это получше сказать, не наглость ли с ее стороны, что она думает о собственной лавке?

Клеменс, снова упав с облаков на землю:

— Лавка… да-да, конечно… небольшая лавка…

— Пусть даже молочная торговля.

— Да-да, это и впрямь выход.

— Молочная торговля, кое-что в витрине, ну и на полках.

А чего ради так ужиматься? Ведь она — держатель акций «Воробья».

Лолла объяснила, что акции принадлежат вовсе не ей, но что она, вероятно, сможет получить под них какую-то толику денег на свои надобности.

Ну, разумеется, сможет.

То, что он счел этот план вполне разумным, ее несколько приободрило, и тогда она задала еще один вопрос: не может ли господин Клеменс помочь ей на первых порах, когда надо будет оформлять патент на торговлю, контракт на аренду помещения и тому подобное?

— С большим удовольствием.

Она встала.

— Ну а теперь отберите себе несколько книжек, — сказал он, вынося большой лист оберточной бумаги.

Она бы погодила брать книги. Потому что если ей придется переезжать…

Да-да, она, конечно, права. А он сказал глупость.

Они пропустили еще по рюмочке, и потом он проводил ее до дверей. Поскольку она не выказала намерения подать ему руку на прощанье, он сам взял ее за руку и сказал:

— Поскорей приходите снова! Да, и вот еще что: тут у меня растет олеандр, с которым вы в былые времена много возились. Раз уж вы здесь, не хотите взглянуть на него?

Она вошла в гостиную, поглядела на цветок, пощупала, не сухая ли в горшке земля, и снова направилась к дверям. А он снова взял ее за руку.

Потом Лолла пошла к Вестману и переговорила с ним. Для верности она не отказалась от места, но обронила, что устала ходить на «Воробье». Поэтому она хочет поднатаскать старую официантку, чтобы в случае чего та могла ее заменить.

Она снова стала очень деятельной и активной, поглядывала на лавчонки, которые казались ей подходящими, прикидывала и смекала. Вином она торговать не хочет, но вот сигарами, выпечкой, фруктами наряду с молоком и сливками, яйцами, консервами и мясными деликатесами — было бы неплохо. Всего важней подобрать престижный район и изысканную клиентуру, высший класс. Она повстречала таможенника Робертсена, но теперь она его больше не боялась, да и он ее не укусил, напротив, поздоровался с ней, а все потому, что Абель уехал и расследование приостановили. Еще она встретила Ловису Роландсен, ту, что замужем за кузнецом Тенгвальдом, а при Ловисе — четверых из ее бесчисленных чад. Дети стрекотали и прыгали вокруг матери, и, почем знать, может, именно эти благословенные чада и делали жизнь приемлемой для Ловисы Роландсен.

Молодой Клеменс очень хорошо ее понял, так сказать, разогнал тучи, и на борт она вернулась в лучшем настроении, чем когда покидала его. Штурман сидел у машинного телеграфа и курил. Жаль его, он даже не кивнул ей, думал, верно, о чем-то своем и затуманенным взглядом наблюдал за воробьями на палубе. Он высох и пожелтел.

— Я вот что подумала, нельзя ли приготовить для вас что-нибудь такое, что вам будет не больно есть.

Штурман, недовольно:

— Это с какой же стати?

— Ну, может, вам будет не так больно есть.

— Как оно идет, так пусть и идет.

— Вам, к счастью, чуть полегчало, но я просто подумала, не можем ли мы сделать для вас что-нибудь особенное.

Ее приветливый тон подействовал на него, очень даже подействовал, он поднялся на ноги и наклонил голову, пытаясь скрыть краску на своем желтом лице.

— Я вам вот что скажу, фру Бродерсен, — не имеет смысла. Но все равно большое спасибо.

— Но если вы что-нибудь надумаете, скажите.

— Главное, чтоб не слишком теплое.

— Хорошо. Мы это учтем.

— А вообще, ни к чему все это, — сказал он. — Летом мне стало лучше, а сейчас опять хуже.

— Боже мой, неужели никак нельзя помочь? А врачи что говорят?

Штурман, с презрением:

— Они еще год назад хотели засунуть меня в больницу. Кого ни спроси, все говорили, чтоб я лег туда. А я не лег.

— Не легли?!

— Не лег. Так-то вообще я здоров, у меня просто горло болит. Что-то подцепил, наверно. А они говорят: немедленно ложись в больницу. Дело, говорят, срочное. Еще в прошлом году. А я вот до сих пор бегаю.