Огненный всадник - Михаил Голденков

Под Краковом Радзивиллы посетили и священное для всех католиков место — Ясну Гуру, где находился монастырь иконы Матки Боской Ченстоховской. Местечко Ченстохово, впрочем, было местом паломничества не только католиков. Сюда съезжались многие православные, и не только из Речи Посполитой, но и из Румынии, Сербии и Болгарии, чтобы припасть губами к иконе, которую, по легенде, писал с натуры Божьей Матери сам Святой Лука. С трепетом юный Михал смотрел во все глаза на смуглую, несколько печальную Мадонну в синей накидке с маленьким Христом на руках. Золотые нимбы матери и сына сливались.

— Папа, а что это у Девы Марии за шрамы? — Михал указал на два длинных пореза, пересекающих правую щеку лика Богородицы.

— А это, сынок, на Пасху 1430 года Ясну Гуру захватили чешские гуситы. Эти безбожники разграбили монастырь, а икону разбили и порубали саблями, за что их Господь, конечно же, покарал. Потом священники склеили икону, а вот от сабель шрамы остались. Видишь, сынок, страдали не только святые на нашей грешной земле, страдают и иконы с их изображением.

— Вот почему теперь вокруг монастыря такие крепкие стены?

— Так, сынок, но их построили совсем недавно. После гуситов чешская армия еще раз штурмовала и захватила Ясну Гуру. А вот теперь это трудно сделать. Стены и в самом деле крепкие, и здесь много пушек…

Затем знатные отец и сын были с почетом приняты настоятелем монастыря аббатом Августином Кордецким, человеком средних лет с длинной русой бородой и стриженым, как все монахи, «бубликом» (по крайней мере Михал так называл эту короткую вкруг с выстриженной тонзурой прическу «святых братьев»), и в белоснежном длинном одеянии. Аббат понравился маленькому Михалу — очень любезный человек. Кордецкий постоянно мило улыбался и гладил Михала по голове, повторяя:

— Mily chlopak[1]

Отца Михала Кордецкий по-домашнему называл Алесем. Вот тогда-то Михал и узнал, что часть денег на пушки и бастионы фортеции монастыря хозяину Ясной Гуры пожертвовал его отец, «самый добрый и лучший отец в мире». Как был горд этим Михал!

Мальчик был уверен — он чувствовал, видел и знал точно, что его семья, словно тот атлант на картинке в его книге, держит на своих плечах всю Европу. Да что там Европу! Весь, пожалуй, мир, помогая сильным, защищая слабых, наказывая злых. Мальчуган с любопытством вертел головой, рассматривая все в Ченстохово — он много слышал об этом месте, но теперь сам мог полюбоваться святыней.

Приехал в Варшаву и пан Кмитич с сыном Самуэлем — оршанские родственники Радзивиллов в третьем колене. Несмотря на то, что Самуэль был постарше Михала — ему было уже пятнадцать лет — повыше да посильней, мальчики сдружились. Самуэль не кичился, как обычно делают мальчишки, своим старшим возрастом. Он, веселый озорной парубок, в свои шалости и выдумки с радостью посвящал и Михала как равного.

И еще кое-кого увидел в Варшаве Михал, о ком ранее лишь много слышал. На всю жизнь запомнился ему человек-легенда, сумасшедший и удивительный литвинский адмирал Винцент Еванов-Лапусин, уже немолодой (под шестьдесят годов), но чрезвычайно моложавый и подтянутый морской волк, веселый, как два молодых подвыпивших парубка. Этого пана отец Михала повстречал здесь же, на центральных улицах Варшавы. Лапусин также приехал проголосовать за Яна Казимира и собирался предложить новому королю свой проект спасения стремительно высыхающего Полесского моря, где начиналась его морская карьера в борьбе с полесскими пиратами.

— Во всем виноваты католики! — махал руками перед лицом недовольного Александра Людвика «славутый капитан». — Все полешуки жаловались мне, что как только в Полесье исчезло язычество и насильственно воцарился католицизм, море тут же стало высыхать…

Отчаянный сорвиголова предлагал вернуть язычество в Полесье, но, не найдя одобрения у Радзивилла, стал предлагать вторую часть своего плана: прокопать каналы от Днепра и пустить воду в Полесское море, чтобы питать его — все равно море пресное, как озеро. Это больше понравилось отцу Михала, и князь, скорее всего, для того, чтобы побыстрей отвязаться от разговорчивого адмирала, пообещал помочь с финансированием канала. Хотя, если честно, несвижского князя проблема высыхания моря волновала не меньше. Увидев в лице Александра союзника, Лапусин одурел от радости и потащил всех в таверну, где угощал пивом с канапками и битый час, пыхтя своей вонючей морской трубкой, рассказывал, как в семилетием возрасте его отдали в Мичманский коллегиум Слонима, как еще мальчишкой он принимал участие в авантюрных походах Гришки Отрепьева — лже-царя Дмитрия, а потом и его последователя на Москву, о стычках с полесскими пиратами, о том, как ему, молодому и целомудренному капитану, пираты подсунули красивую полешучку, в которую он влюбился и не смог из-за этого воевать с ее родственниками, дедом и братом, тоже пиратами. О том, как через два года многие пираты умерли от черной оспы, а ему-таки присвоили лавры за победу. О том, как он отправился в Америку, основал там колонию Новая Вильня, а ныне Лапусинвилль, и принуждал местных индейцев платить дань вяленой кониной и скальпами конкурентов: английских, французских и испанских колонизаторов, которые зачастили в Лапусинвилль и даже называют его на свой манер Кливлендом…

Пока сидели в таверне, отец Михала слегка морщил нос, но адмирал чувствовал себя там как рыба в воде, и князь не хотел обижать «литвинского Колумба», тем более товарища по голосованию. Михал же слушал старого капитана с открытым ртом, он и раньше слышал про Лапусина всякие веселые фантастические истории о захватывающих дух приключениях среди кровожадных индейцев и пиратов. Для юного князя этот чудо-капитан дальнего плавания, уже давно был чисто литературным персонажем. А тут живой! Казалось, этот сухонький старикашка с почти светившимися голубыми бегающими глазками на бронзовом обветренном лице сочинял прямо на ходу самые невероятные истории, какие только можно было прочитать в романах. Но отец Михала, когда они распрощались с темпераментным адмиралом, подтвердил, что такова и есть биография Еванова-Лапусина — сплошные приключения. Правда, многое адмирал и сочинил для красного словца.

— Гэта вялікі чалавек, знакаміты марынар, але і не менш знакаміты балбатун, — улыбался Александр Людвик, говоря об адмирале. В 1629 году во время подписания Альтмаркского мира со Швецией этот пан рассказами о своих подвигах в Америке так уболтал всю конференцию, что в итоге обе делегации, совсем одурев от его болтовни, подписали не тот документ, а его черновой вариант…