Специальность – хирург - Яков Цивьян

Накануне операции ночь была беспокойной. Поздно вечером я в который раз зашел в палату к больному. Он спал. Еще раз проверены назначения больному и наказано дежурной сестре внимательно следить за его состоянием. Особой надобности в этом не было, так как и без напоминаний сестра хорошо знала свои обязанности. Но, видимо, иначе я не мог. Перед сном еще раз просмотрел в руководствах описание хода операции, возможные ошибки и осложнения. Особенно внимательно штудировал книгу Владимира Михайловича Мыша, в которой детально был освещен интересовавший меня вопрос.

Все попытки хоть ненадолго уснуть были тщетны. Калейдоскоп мыслей проносился в моей голове. Перед глазами вставали самые страшные и самые тяжкие осложнения, которые могут возникнуть при этой операции. Казалось, что они обязательно возникнут, что их возникновение фатально, неизбежно. С большим трудом я дождался утра…

Очень хорошо помню, как томительно и долго шла операция. Помню, как большой синюшный желудок скользил в моих малоопытных руках. Помню, как я боялся неосторожным движением нанести непоправимый вред этому больному желудку. Помню и чувство усталости, навалившееся на меня. Мне казалось, что операция никогда не будет завершена.

Наконец, задний анастомоз был завершен наложением последнего шва.

Собрав последние силы, я с трудом ушил переднюю брюшную стенку и наложил повязку…

Казалось, что я больше никогда не войду в операционную, столь трудно и физически, и особенно морально досталась мне эта первая в хирургической жизни самостоятельная операция на желудке… Какое-то время я был отрешен от всего. Ну а потом вновь пришло беспокойство… Беспокойство за содеянное, беспокойство за судьбу оперированного… В палате, где находился больной, было тихо и торжественно. Впрочем, эта тишина и торжественность чувствовались во всей больнице. Они угадывались в поведении нянечек и сестер, в молчаливости больных, в озабоченности моих коллег, в необычном внимании к случившемуся… По тем временам сделанная мною операция была не повседневной для сельской больницы, особенно Венгеровской, где долгое время вообще не было хирурга.

Усталости как не бывало. Я вновь был полон энергии, жажды деятельности, забот о своем больном, о его судьбе, об исходе операции.

После операции на желудке и кишечнике обычно на какое-то время исчезает перистальтика – свойственное этим органам постоянное сокращение и расслабление их стенок, благодаря которому содержимое желудка и кишечника передвигается по желудочно-кишечному тракту. Возобновление перистальтики свидетельствует о восстановлении деятельности оперированного органа, и обычно хирург очень ждет ее. Не зря же говорят, что для хирурга нет лучшей музыки, чем восстановившаяся перистальтика кишечника. И вот через два часа после окончания операции я сидел около своего пациента и слушал его живот в надежде уловить столь желанную перистальтику. Увы, ее не было, она не выслушивалась и не определялась.

Отсутствие навыков и опыта привело к тому, что совершенно закономерное для первых часов после оперативного вмешательства отсутствие перистальтики было принято мною за начало развития грозного осложнения в виде так называемого «порочного круга», суть которого сводится к тому, что пища не передвигается в кишечник, а циркулирует в желудке. Не зря же говорят, что обычно врач находит у больного то, что он знает, то, о чем он думает. Я был настолько под властью своих ожиданий, что принял возможное за действительное.

Вместо того, чтобы дать больному покой и отдых, мы начали вливать ему различные лекарства, нужды в которых, как теперь я понимаю, и не было. Я не отходил от своего пациента. Слушал его живот и ждал. Ждал и слушал. Ни единого звука.

Мои совершенно необоснованные опасения час от часу крепли. Стал поить больного небольшими глотками воды… Естественно, что его вырвало. Дал ему съесть сырое яйцо. Рвота повторилась. И полнейшая тишина в животе. Мертвая тишина. Всю ночь я провел у постели больного.

К утру полностью созрело и окрепло представление о возникшем осложнении. Я мысленно представлял себе все случившееся, и меня охватывал ужас. За ночь были неоднократно перечитаны те места в руководствах по хирургии, где писалось об этом осложнении и мерах по его устранению. Шаг за шагом я представлял ту повторную операцию, которая необходима для устранения якобы возникшего осложнения. Я находился под властью необходимости произвести эту повторную операцию по поводу несуществующего осложнения, осложнения, которое возникло в моей голове и которое отсутствовало у оперированного пациента…

Утром, уже в который раз придя в палату к больному, я решил еще раз проверить свои предположения и начал из чайной ложки поить больного водой. Одна ложка… Две… Три… Рвотных движений не появлялось… Десятая… Двенадцатая… Рвоты не было.

И тут впервые меня обожгла мысль: «Не ошибаюсь ли я? Имеется ли осложнение, от которого я пытаюсь избавить своего пациента?»

Через час я снова сидел у постели больного, придирчиво расспрашивал его о самочувствии и испытываемых ощущениях. Заставил его выпить сырое яйцо. Рвоты не было. Показалось, что в животе моего пациента исчезла та мертвая тишина, которая так пугала меня, что в его брюшной полости наметился какой-то сдвиг.

Действительно ли улавливался шум перистальтирующего кишечника, или это тоже было моей фантазией, так и не могу решить до сих пор. Но это заставило меня воздержаться от повторной операции и терпеливо ждать. Мои ожидания оказались не напрасными.

В ближайшие дни у оперированного восстановилась нормальная деятельность желудка и кишечника, и он начал быстро поправляться…

Много лет прошло с тех пор. Прошла моя неопытность, наивность в хирургии. Я стал многое понимать. Приобрел опыт и уменье. Но тех часов, проведенных у постели больного в ожидании перистальтики кишечника, не забыл.

Позволю себе немного отвлечься и вернуться к существующему утверждению, что врач находит у своих пациентов то, что он знает. В этом афоризме заложен весьма глубокий смысл: чем больше знает врач, чем шире его профессиональный кругозор, тем чаще, увереннее и лучше он распознает истинные страдания у своих пациентов. Это действительно так. Знаю это по себе. Неоднократно ловил себя на том, что, ознакомившись с какой-либо новой для себя болезнью, ее признаками и проявлениями, я вскоре распознавал ее у встретившихся мне больных. Вначале это казалось случайностью, везением. Только значительно позже я понял, что новые знания позволили мне увидеть то, что давно находилось около меня, но чего я не знал и потому не мог распознать. Этот афоризм хорошо выражает необходимость врача постоянно совершенствовать свои знания, профессиональные возможности, врачебное искусство. Без этого нет врача. Без этого есть ремесленник, который по усвоенному им шаблону лечит больных, который может принести своим пациентам не выздоровление, а несчастье, горе.

Но врачу мало только знаний. Ему нужно преломление этих знаний через клинический опыт, через повседневное общение со своими пациентами. Врач должен понимать, знать и отчетливо представлять свои возможности. Это уже область деонтологии – ученья о дозволенном, о том, что может позволить себе врач по отношению к пациенту, доверившему себя врачу… Но к этому вопросу я еще вернусь…

Вторая пациентка была женщиной… Впервые я увидел ее лежащей на телеге вблизи больничного крыльца.

Приблизившись к телеге, я не заметил привычных контуров человеческого тела. Увидел гору, возвышавшуюся над телегой… Когда убрали одеяло, обнажилось худое, изможденное, бледное лицо старой женщины, тонкие руки и ноги и большой живот. Казалось, что руки и ноги и голова этой женщины являются придатками самого важного, самого главного – этого непостижимо большого живота.

Стало понятным, что больная страдает асцитом – скоплением жидкости в полости живота. А вот от чего оно возникло, я не знал.

Асцит может возникнуть от самых различных причин: и от заболевания сердца, печени, и от чисто механического сдавления кровеносных сосудов, через которые оттекает кровь от органов живота. Лечение различных форм асцита представляется и сейчас весьма сложным, а порой бесперспективным, а в те годы возможности лечения были еще более скромными.

Из расспросов больной было установлено, что ей всего тридцать девять лет, что уже много лет она больна, что заболевание началось с появления чувства тяжести в животе и постепенного увеличения его в объеме, что последние четыре-пять лет она не встает с постели.

В начале заболевания увеличение живота было принято за беременность. Затем это предположение отвергли. Был выявлен асцит неизвестной причины. Больную лечили симптоматически, т. е. лечением пытались устранить не причину болезни, которая оставалась неясной, а лишь отдельные проявления ее, отдельные симптомы. Так, неоднократно из живота выкачивали скопившуюся в нем жидкость, что давало больной временное облегчение. А затем жидкость скапливалась вновь…