Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Проснулся он на рассвете. Он надел припрятанный им под брюками свитер и пустился в дорогу. Шел он лесом в противоположную от лагерей сторону. Издали тов. Гитерман заметил крестьянок, копающих картофель. Он подошел к одной из них и стал ее расспрашивать о том, как пробраться в Киев. Та, испуганно оглянувшись, молча ударила его по руке, указав на картофель: копай, мол, вместе со мною и молчи… Гитерман повиновался. Спустя некоторое время она наполнила довольно большой мешок картофелем и, подвязав, взвалила ему на спину, затем, с опаской оглянувшись, показала ему на дорогу. Он поплелся и вскоре нагнал других бежавших из лагеря пленных, украинцев. Те в испуге шарахнулись от него. Гитерман вынужден был отойти. Не выпуская их из глаз и соблюдая определенную дистанцию, он следовал за ними. Вскоре он заметил, что гестаповцы проверяют документы. Он спрятался в лесу и стал выжидать. Кое-как он наконец пробрался на Труханов Остров. Минуя немецкие посты у комендатуры, охранявшейся пулеметчиками, он столкнулся с одним рыбаком, и тот за мешок картофеля доставил его в город.

Таким образом, Гитерман снова очутился в родном городе, оставленном им десять дней тому назад. Но, увы, Гитерман почувствовал себя как в совершенно чужом городе. На улице Кирова[13] он заметил группу евреев, которых гестаповцы гнали куда-то и били по головам резиновыми дубинками. Прохожих почти не видно было. Кое-где встречались старики и женщины, с опаской и торопливой походкой перебегавшие улицу. Тов. Гитерман кое-как добрался до Крещатика. Оглядываясь, он издали заметил еврейскую женщину с ребенком. Он подошел и заговорил с ней. Она ему рассказала, что в городе часто убивают совершенно ни в чем не провинившихся евреев и что евреям, в особенности мужчинам, не следует ходить по улицам, что в лучшем случае их гонят на тяжелые и грязные работы. Гитерман пошел дальше.

Он подошел к тому месту, где совсем недавно стоял дом, в котором он жил (Свердлова 13/25), – от него остались одни лишь дымящиеся голые стены. Что предпринять? Где искать убежища? И вдруг он встречает одного знакомого, Михайленко, который рассказал ему, что его, Гитермана, жена живет на Соломенке[14] у своего отца. Дом, где жил Михайленко, тоже сгорел, и потому Михайленко повел Гитермана во двор, где лежали его вещи. Михайленко снабдил его сухарями, напоил его чаем. Такое угощение после стольких дней голода показалось Гитерману изысканным. Неимоверно усталый, он прилег отдохнуть. Вечером Михайленко укрыл его ковром.

Около часу ночи заговорило радио. Всем жителям предложено было оставить город. При этом не умолчали о евреях, против которых велась погромная агитация. Гитерман решил немедля пробраться на Соломенку. Тесть его, у которого теперь жила его жена, – старый железнодорожный служащий, член партии, сын его на фронте, остальные члены семьи эвакуировались; сам он был на окопных работах и выехать не успел. И вот Гитерман идет к тестю на квартиру. Кругом ни живой души. Тлеют то тут, то там остатки некоторых домов. Вот дотлевает и Дом ученых. Редко встречается на пути прохожий. Но вот показались гестаповцы. Они останавливали прохожих и сгоняли их на большой двор по Караваевской улице, где стали проверять документы. Это продолжалось свыше двух часов. Те, у которых на руках были «хорошие» украинские документы, – а их среди задержанных было большинство, – торопились скорее протиснуться к воротам; такие же, как Гитерман, задерживались, оставаясь где-либо поодаль. Немцам наконец надоела эта история, и они широко раскрыли ворота и выгнали всех на улицу. Гитерман пошел дальше и благополучно добрался до Соломенки. Но войти в дом тестя было ему нелегко: шофер машины, на которой Гитерман выехал из Киева, сам видел, как его вели на расстрел, и он сообщил об этом жене Гитермана. Встретили его поэтому как пришельца с того света.

Дня через два в газетах[15] оповестили всех евреев, что они должны явиться на улицу Мельника, захватив с собою пищу на пять дней[16] и теплые вещи. «Значит, – рассуждал Гитерман, – нас собираются выслать». И он уже было решил явиться по приказу… Но жена его категорически воспротивилась этому. Она сама отправилась туда на Лукьяновку и к вечеру ввалилась в дом в истерике. Оказывается, людей гонят на убой… На следующий день она опять пошла в город, чтобы точнее разузнать о судьбе евреев, согнанных на ул. Мельника. Гитерман, оставшись один, от нечего делать решил побриться. Сидя лицом к зеркалу, он замечает, как в открывшуюся дверь входит немец. Он оцепенел.

Немец оглянул комнату. На его вопрос: Jude? Гитерман еле мог качнуть головой в знак отрицания. Немец ушел. Так Гитерман в третий раз избежал смерти, казавшейся неминуемой.

О том, чтобы дальше оставаться в доме тестя, не могло быть и речи. Жена Гитермана вырыла вблизи Байкова кладбища глубокую яму, положила туда теплый кожух, сухари и зарыла туда мужа, оставив место для подачи пищи.

За полтора месяца жизни в этой яме Гитерман весь распух. Оставаться там дальше было равносильно гибели. Людмила Филипповна решила подыскать какую-нибудь квартиру. В то время в городе было много пустовавших роскошно меблированных квартир. Но не это нужно было Гитерману. Выбор пал на один полуподвал по Красноармейской улице, имевший черный ход, так что в случае опасности можно было спастись где-либо в глубине двора. Гитермана побрили, нарядили старушкой и привели на эту квартиру.

Тут он ожил. Днем все уходят, квартиру запирают снаружи на замок: никого, мол, дома нет. Гитерман остается внутри. Вечером же все сходятся, делятся новостями. Гитерман забавляет детей. Слово «папа» изгоняется из употребления, чтобы во время возможного обыска ребенок нечаянно не выдал отца. Гитермана домашние называют «бабусей». По знакомым мать и дочь собирают необходимую пищу. Мать занимается стиркой и кое-как раздобывает хлеб и картофель. Стужа стоит невероятная, ибо окна остаются незакрытыми, чтобы в случае надобности их можно было бы легко открыть. Но, страдая от холода и голода, они как-то живут. Однако вскоре наступает период частых облав и обысков. Что делать теперь? Людмиле Филипповне удается через знакомых добиться согласия главного врача Кирилловской больницы поместить туда мужа как умалишенного. Но этот план не был осуществлен: немцы пришли в больницу и всех умалишенных расстреляли. Гитерман вынужден пока остаться дома. И вот однажды нагрянули немцы с полицаями. Дочь заблаговременно успела выпустить отца через черный ход на двор. «Мужчины есть?» – допытывается полицай. «Нет, – отвечает Ларочка, – отца убили на фронте». Немцы и полицаи уходят. Гитерман возвращается в дом, и тут он с ужасом замечает, что на подушке он оставил свои документы.

Облавы между тем становятся все чаще. По улицам водят оставшихся евреев к расстрелу; вместе с ними расстреливают и украинцев, скрывающих у себя евреев. Однажды во время стирки белья жена Гитермана услышала стук в дверь. Облава и на этот раз ничего не обнаружила: Гитерман догадался унести все белье на чердак, иначе по наличию мужского белья можно было догадаться о присутствии в доме мужчины. Но опасность усиливалась, облавы участились. Тогда пригласили тестя, и на чердаке был устроен огороженный угол, замаскированный так искусно, что обнаружить его было почти невозможно. Вниз Гитерман спускался в очень редких случаях, предпочитая все время оставаться в своем укрытии.

Так прошло двадцать месяцев. Но вот немцы объявили Красноармейскую улицу «запретной зоной». Населению дают сорок восемь часов на переселение за пределы этой зоны.

Пришлось переехать на Соломенку, опять в дом тестя, хотя там было далеко неблагополучно: кто-то донес на старого железнодорожника, что он член партии, и его расстреляли вместе с восемью другими украинцами. Жена Гитермана замуровала мужа в погребе, где, правда, были мыши и крысы, но был и достаточный доступ воздуха. Здесь было сравнительно безопасно. Но вскоре немцы приказали оставить Соломенку. Куда было теперь деваться?

У Людмилы Филипповны была знакомая – жена полковника Пичугина, участвовавшая в партизанском движении. Она прятала в разрушенных домах на Крещатике партизан. В одной из развалин у нее был запас картофеля и воды. Туда-то она предложила переехать семье Гитермана. Не так-то легко было пробраться туда из Соломенки. Гитермана опять одели «бабусей». С маленьким Олегом на руках он пустился в этот рискованный путь вместе с женой и дочкой. По дороге, при виде первого немца, он выронил ребенка из рук; малыша подняли и снова передали в дрожащие руки «бабуси». Так пришли наконец на «новую квартиру».

К часу ночи на 6 ноября 1943 года на Крещатике показались наши танки. В одиннадцать часов утра тов. Гитерман вышел на улицу, где встретился с сотрудником НКВД тов. Мазуром. 7 ноября он встретил тов. Бажана[17]. Тот расцеловался с ним и представил его Никите Сергеевичу Хрущеву[18]. Тов. Гитерман еле держался на ногах, он дрожал и не мог ни слова выговорить. Никита Сергеевич, поддерживая его, успокаивал: «Ничего, дружок, скоро опять будете оформлять Крещатик».