Уроки агенту розыска - Алексей Федорович Грачев

ясно, как и мы с твоей матерью-то. Сватал меня Иван, а я отказалась. Уж больно и нахрапист, да и семья жилистая, помучилась бы за ним. Попреков сколько бы наслушалася, потому что родители мои куриц даже не держали…

Про Костину работу она заговорила лишь, когда ом собрался спать:

— Так куда хоть сам-то надумал? Может присмотрел уже место?

— А и не знаю. Куда-нибудь. Успеть бы какому-нибудь ремеслу научиться, пока в армию не взяли. Хотелось бы на ткацкую, говорят интересно тамотко…

Александра Ивановна появилась в дверях, качая головой.

— Тамотко стоит твоя фабрика. Дельным-то рабочим делать нечего, мастерят зажигалки, да коньки на трубы, да буржуйки на зиму. И на бирже тоже не ахти какую работу найдешь. Без тебя, что комары, толкутся, потому что карточку продовольственную самую высокую так просто не дадут. Последнюю категорию разве, а на нее что — только куснуть один раз.

И уже твердо прибавила:

— Нет, Костя, устрою-ка я тебя в сыскное. И должность важная, что у доктора, да и кормить будут получше, на казарменном они пайке стоят. Дадут карточку, к столовой прикрепят. Хоть тарелку щей нальют пустых и то похлебка. Может с одеждой у них туговато сейчас, в своем ходят, ну ты и так одет, что франт. Не скоро износишь. А устроить — устрою, потому как в уборщицах работаю в тюрьме, да и с сыщиками знакома. У нас в доме они живут.

Костя так и сапог из руки выронил.

— Не хочу я, — буркнул хмуро и даже с долей злости. — Вон сегодня возле собора мальчишка в карман к старухе забрался — что же такого заморыша я должен тащить в кутузку. А он есть хочет, одеться может хочет. А наверняка, ни отца, ни матери, поубивали, может, их на войне. Кто же кроме него самого позаботится?

Александра Ивановна выслушала спокойно и махнула рукой. И даже усмехнулась, как видно уверенная в том, что все будет так, как она решила.

— Должность важная. А что мальчонку — имать надо. Ну-ка он у меня вытянет деньги, которые я выручу за пальто, или масло стянет, которое ты привез из деревни. Или мать приедет на Мытный продаст петуха, хвать-похвать — а денег нет, у мальчонки уже деньги. Что же рада будет твоя мать? Кто ей обиженной поможет? Сыскное… А ну-ка не будет сыскного, что тут у нас сотворится, раз сейчас и то порядка мало…

Костя уже молча стягивал второй сапог. Слушать тетку Александру стало вроде бы интересно. Верно — если будут тащить деньги из карманов — что же станет. А если никто в сыскное не пойдет — разор наступит. Верно, как сказал мужчина возле собора, нагишом побегут люди и на «караул» никто не отзовется. А Александра Ивановна все также спокойно, как скажем дятел, тюкала и тюкала словами:

— А паек дают приличный. Самому хватит и матери кой-что пошлешь. Даже ландрин-зубодер дают. Девку свою угостишь, вот уж обрадуется, сразу же шелковая станет. Имеется она наверное у тебя?

— Ну что вы, Александра Ивановна, — ответил и покраснел.

А она хмыкнула: мол, все понятно. Но больше ничего не сказала, ушла в свою комнату. Оттуда, спустя немного, с кряхтеньем укладываясь в свою кровать, посоветовала:

— Только и есть, что не форси вроде моего Тихона. Грабители в него пистолеты, и он свой пистолет ухватил.

Послышались тихие всхлипы и оханье. Жалела тетка Александра своего мужа. Не могла без слез вспоминать его.

Костя тоже попытался вспомнить дядю Тихона, потом представил как, причмокивая, будет хрустеть ландрином Мария Семенова, засмеялся в подушку и тут же заснул.

5

После завтрака, Александра Ивановна повела Костю к «ее знакомому из сыскного», жившему на втором этаже «дома сыщиков», в конце длинного и темного коридора. Им оказался мужчина с утиным носиком, крохотными и черными, как у птички, глазками, выпяченной нижней губой. И сегодня на нем были красные бутылками сапоги, выгоревший пиджак, косоворотка с яркими белыми пуговицами, только расстегнутыми. Фуражка с прогнутым козырьком висела на стене, за спиной, на крючке. Темные волосы на голове были острижены коротко. На лбу, под глазами, в углах рта разбежались морщины и весь-то он показался Косте усталым, замученным. Будто всю сегодняшнюю ночь или таскал поклажи на спине, или копал в огороде землю, или рубил дрова. А может даже за ночь заболел чем-то.

Сидел он, положив нога на ногу, склонив голову на левое плечо, глядя перед собой в стену, на которой кружевами плелись иконы, одна меньше другой, одна ярче другой. Стукал пальцами по клеенке, разрисованной ликами каких-то святых, как на иконах, отчего тоненько подрагивала ложечка в чайном стакане. Казалось, собрался уходить, да вдруг чутьем догадался, что должны придти гости и вот остался, сидит.

В соседней комнате бродила, тоже вчерашняя знакомая, старуха в длинной красной кофте. Она плескала воду из медного ковша в горшки и кадки с цветами. Ими была заставлена вся комната, от окна до окна. Тетка Александра сначала приветливо поздоровалась с ней, назвав ее Варварой Карповной, а уж после обратилась к мужчине.

— Здравствуй, Семен Карпович, — проговорила почтительно, — вот тебе привела работника для сыскного. Работник будет что надо.

— Сыскного нет, — сумрачно ответил мужчина и перестал стукать пальцами по столу, зорко разглядывая Костю с ног до головы, так словно бы и не встречались они раньше.

— Ну, я так уж, — поспешно поправилась женщина, — по старинке живу.

— А есть губернское уголовно-розыскное бюро, — поднял назидательно вверх палец Семен Карпович. — Запоминай, Александра, раз с агентами в одном доме живешь, да к тому же служишь в каторжной тюрьме.

— Ну, все равно, — заторопилась Александра Ивановна, — посмотри, парень какой. Румянец на щеках, плечи что у мужика. Все двадцать лет дашь, не то что семнадцать. В батьку он, в Пантелея. Тот тоже был мастер — что тебе борова завалить под нож, что избу накатать. Знавала больно хорошо как муж подруги, ну стало быть матки его вот. Погиб он у него на войне. А матка — крестьянка, из бедных. Курей немного да коровенка. Домишко хуже не присмотришь, того и гляди завалится на бок, кувырнется.

— Ладно напевать, — прервал ее уже добродушно Семен Карпович. — А откуда он про наше уголовное ремесло прослышал? Знает ли, чем мы занимаемся?

Костя замялся, а Александра Ивановна, оглянувшись растерянно на него, заговорила быстро с чудным хихиканьем, будто юродивая:

— Скажешь ты, Семен Карпович… Чай, ворья в деревнях не мало. У нас в Фандекове в начале войны, помню, цыгане два дома разворовали, у Семенова мельника, да у