ЧИТАТЕЛЬ (СИ) - "Вобланд"

-Мария, экая ты.. Экая ты право искусница! Уж я поставлю свечу за твоего покойного супруга, Онуфрия Ватрушкина, земля ему пухом, удальцу! Уд мой послаб, будет тебе Малый Прихлёб!

Мария выпускает уд из своего рта, двумя пальцами нежно берет под головкой, другую руку опускает себе под юбки и начинает там шуршать. Смотрит на меня, широко открыв рот, грудь её ритмично качается, в такт движениям руки между бедер. Начинаю мочиться, струя весело разбивается о её губы, журчит моча и булькает в открытом рту, глотает баба, да всё проглотить не может, течет моча по подбородку, падает струйкой на грудь её. Тяжело дышит вдовица, задыхается, лицо её краснеет, грудь качается быстрее, постанывает, терзает лохань свою под юбками! Держит уд мой пальцами, то на лицо себе направит, то на груди свои тяжелые, обдается с ног до головы! Подставляет лицо свое под желтые струи, ловит ртом, забирает в губы, обсасывает благодарно. Вдруг, вскрикивает, начинает биться, и заваливается на пол, на спину, юбки её задираются, вижу как дает с хлюпаньем и чавканьем три пальца в манду свою! Последние струи мочи падают на лицо и грудь бьющейся в экстазе вдовице, ласкающей и терзающей себя посреди Палаты Прихлёба.

Поднимаю портки, отряхиваю уд свой, пячусь задницей к выходу, вдовица, увидев это, ползет по залитому мочой полу за мной и голосит:

- Куда, благодетель, ангел мой, стой же, батюшка! Дай еще прихлебнуть, солнышко моё, пожалей вдовицу! Ах ты, куда! Стой же, окаянный!

Мария хватает меня за ногу, я вырываюсь, выскакиваю из Палаты Прихлеба, закрываю за собой дверь, слышу как вопит и зовет меня вдовица. Подзываю стрельца, наказываю ему не выпускать бабу из Палаты Прихлеба до заката, дабы она не прервала мой труд.

X.

Идут часы, читаю и сужу. Иные авторы отправляются на крюки, иные идут в мир, несут людям прекрасные творенья свои. Иных колочу, иных ебу, иных прославляю. Руки мои дрожат от усталости, кулаки мои сбиты в кровь, ялда моя истерзана, муде опустошены. Ум мой измотан чужими идеями и мыслями.

Вот и последний автор на сегодня. Славлю тебя, Господи! Скоро, скоро закончится этот славный, но тяжкий день! Предо мною юнец, лет двадцати, а может и двадцать пяти. Бороды не носит, из голого подбородка торчит несколько волосин. Пострижен под горшок. Лицо его уныло и немыто, покрыто нарывами. Простая домотканая одежда испачкана чернилами и углем. На его столе кипы листов со смятыми углами. Листы исписаны чернилами. Подчерк неровен и прерывист. Троекратно крещусь, беру кипу листов, подбрасываю вверх, они разлетаются по залу. Не глядя подхватываю в воздухе лист и начинаю читать.

XI.

сладко лижу мамочке сладкую киску мамину сладко чуствую как мамочка сладко стонет и покачивает сладкой писечкой навстречу моему сладкому ловкому язычку мммм лизь лизь лизь сладко лижу пахучую сладкую писечку подлизывая сладкие соки а в это время сзади сестричка сладко массирует сладкими пальчиками мою сладкую попку и запускает мне сладкий пальчик прям туда в сладкую попочку сестричка сладко постанывает а в это время так сладко лизать мамочке сладкую писечку мммм лизь лизь лизь пальчик сладкой сестрички сладко пульсирует у меня в попке я сладко постанываю мммм лизь лизь лизь сладко лижу писечка истекает сладкими соками мамочка постанывает давай дима да так дааа ммм мммммммм я покачиваю попкой сладко навстречу сладкому пальчику сестры мммммм она быстрее и быстрее сладко трахает пальчиком мою попку пока я лижу сладкую писечку мамочки мммм лизь лизь лизь а в это время сестричка берет свечку сладко облизывает ее и нежно сладко вводит мне в сладкую попочку сладкий мммммм пальчик а я лижу мммм лизь лизь лизь сладкую писечку мммммм так приятно и сладко лизать мамочке со сладкой свечкой в сладкой попке ммм да вожу сладким язычком сладко между сладких губок сладкой писечки сладко мммм лизь лизь лизь и нежно мммм лизь лизь лизь а сладкая мамочка при этом сладко мнет свои сладкие сисечки затем я беру и сладкими пальчиками вхожу сладко в мамоч

XII.

Комкаю лист и отбрасываю в сторону.

Замахиваюсь, и со свистом обрушаю свою трость на автора, целясь ему в лоб. Юнец отшатывается влево, удар попадает ему в ключицу,  автор вскрикивает, одна рука его обвисает, другой с воем хватается за плечо. Размахиваюсь и бью тростью еще раз, что есть силы, сверху вниз, под углом, словно кавалерист, пытающийся рассечь врага от плеча до паха. На сей раз попадаю то ли в шею, то ли под ухо. Вот оно! Вот он восторг, вот оно, приятное покалывание в кончиках пальцев, вот он, славный, мягкий, теплый хруст! Вот она, приятная отдача в ладонях, когда удар тростью достаточно силен, чтобы разорвать плоть или раздробить кость!

Автор, задыхаясь от собственного крика, падает на колени, пытаясь закрыть голову не отшибленной рукой. Примериваюсь, не спеша размахиваюсь, и третий удар кладу точно на макушку, с такой силой, что трость с треском ломается пополам, разбрызгивая месиво из кровавой кашицы и белесых осколков черепа.

Каждый раз наблюдаю чудные дела твои, Господи, живуч же человек! Несмотря на увечья, дух автора не торопиться покидать темницу плоти – дергаются худые ноги, сжимаются и разжимаются пальцы, скребут ногти по каменному полу. Один глаз его закатился, заплыл, другой зыркает, бегает взгляд по моим сапогам. Что видит человек на пороге? Терзают ли его муки разрушенной плоти, либо душа его, отделившись, пытается найти путь к небесным угодьям? Слышит ли он зов ангелов? Тянет ли его душу в пекло груз грехов? Пытается ли плоть задержать, закрепить в себе дух, украсть его у мира горнего?

Опускаюсь на колено, поднимаю за волосы окровавленную голову, кладу ладонь на затылок автора. Другой приставляю острый обломок трости к его глазу, плавно нажимаю. С негромким хлюпаньем дерево выдавливает глаз, входит через глазницу в черепную коробку, не встречая большого сопротивления со стороны мозгов. Берусь за торчащую ручку изломанной трости, и несколько раз с усилием двигаю ею, словно мелю перец в ступе. Подергивания конечностей затихают, душа автора отходит к Господу.

Отдышавшись, подзываю сотника.

- На крюки и на стену. Одежду сжечь. Стол сжечь, всю бумагу сжечь. Перья тоже сожгите. По залу, что из бумаги вдруг разлетелось – найти и сжечь. Осторожно смотри, чтобы твои стрельцы не прочли мельком чего.

Сотник снимает шапку и крестится. Затем с кряхтеньем пытается поднять на плечо труп, но кровь из размозженного черепа пачкает его вышитый парчовый кафтан. Сотник плюется, ругается матерно, берет тело автора за ногу, и волочит по каменному полу на задворки, оставляя за собой темную и жирную полосу крови.

Устало протираю очки, платком отираю лицо от капель красной жижи. Льняные мои манжеты в темно-красных пятнах, сюртук измят, сапоги и портки в кровавой кашице. И не придешь ведь в старых портках и кожаном фартуке, куда там! Как нагрянут в Болдырьский Эротикон авторы со всех Свободных Городов – так событие, изволь рядиться как павлин! Семь лет назад призвали меня быть Читателем – с тех пор плачу прачке аж три цены, за кровь, мозги да дерьмо.

Оглядываю вереницы столов, заваленные кипами листов, свитками, отрезами бересты, книгами. Скольких еще предстоит судить! За столами авторы,  у каждого в руке факел или свеча, кричат, гомонят, зазывают читателей к столам своим, жаждут выпустить в мир плоды своих раздумий. Какие мысли покинут эти стены, в чьих умах дадут они свои всходы? Нелегок труд читателя, неблагодарен, но почетно бремя его - опекать людские умы от зломудры книг, беречь Свободные Города от поганых идей и мыслей.</p>