Статьи - Николай Лесков

Нужно только, чтоб все это двинулось по правительственной, административной инициативе, ибо всякой другой инициативы в этом деле мы не ожидаем и верить ей не можем.

ИЗ КИЕВА

Мысли о врачевстве душевном и телесном

“Аптека для души” с подлежащею вывескою, как значится из газет, до сих пор была открыта только в Киеве капитаном и кавалером Должиковым. В других городах обходятся без таких аптек, или они существуют там просто под именем публичных библиотек, и изобретательному человеку нужно много думать, чтобы добыть себе между своими согражданами такую репутацию, какую стяжал в Киеве тамошний душевный аптекарь, кавалер и капитан Должиков. Однако, серьезно говоря, библиотека, которою владел г. Должиков и которую он выдавал за “аптеку для души”, была очень плоха. Медикаменты в ней находились несвежие, а цены на них взимались весьма солидные. Аптекарь был доволен судьбою, а нищие духом, исцелявшие свои недуги переводами Вальтер-Скотта и другими печатными микстурами, гордились еще, что их душевный аптекарь приводит их в некоторое, так сказать, соотношение с дрогистом, пользующимся в провинциях большою известностию.

Но на счастье прочноВсяк надежду кинь,

звезда киевского душевного аптекаря померкла, и помрачил ее не гигант, не могучий богатырь и не сказочный рыцарь, а просто местный 3-й гильдии купец Василий Гаврилов сын Борщевский, торговавший чаями. Г. Борщевский, не просвещенный большим книжным разумением, но снабженный природною славянскою сметкою, “собственным умом дошел”, что в Киеве может существовать другая библиотека, не стесняясь “аптекою для души”. Съездив в Петербург, Борщевский завел сношения с тамошними и московскими книгопродавцами, выписал все периодические издания, сделал читателям разные облегчения, рассрочки платежей и т. п.

Дело пошло не Бог весть как шибко, но все-таки пошло и окончательно подорвало “аптеку для души”, так что аптекарь, навьюченный хламом, которым снабдили его известные дрогисты душеполезных материалов, представляет печальную фигуру верблюда, стоящего в знойной пустыне и безнадежно помавающего своею главою.

С появлением библиотеки В. Борщевского оказалось, что в Киеве, где не очень любят врачевать души произведениями российской словесности, находится еще достаточное число персон, готовых черпать струи сего живоносного источника и промывать ими слепоту своих духовных очей. Наблюдательные люди, которыми Киев не перестает славиться со времен преподобного Нестора до наших дней, свидетельствуют, что число людей, читающих сочинения русских авторов, в Киеве растет заметным образом и что в возрастании числа читателей много виновата библиотека Борщевского, удовлетворяющая потребностям любознательных и просвещенных граждан г. Киева. Стало быть, и в настоящем случае верно, что не только запрос открывает предложение, но и предложение рождает запрос; душевный аптекарь г. Киева этому не верил и ошибся в своих соображениях; не верят этому и все прочие аптекари, а с ними и талантливый сотрудник нашей киевской медицинской газеты “Современная медицина” г. Добычин, и все они тоже будут иметь честь поздравить друг друга с почтенною дозою недальновидности и нерасчетливости.

Мы знаем, что гг. врачи особы в высшей степени почтенные и обладающие обширными и весьма многосторонними сведениями; не небезызвестно нам также, что политическая экономия не всеми ими признана за практическую науку, а верят они в существование того только, во что можно пальцем ткнуть или, по крайней мере, понюхать. Зная эту добродетель медицинской философии, мы сочли необходимым самым тщательным образом избегать всякого упрека в идеализме и начали свою речь примером, имеющим в наших глазах известное доказательство и хорошо известным если не талантливому сотруднику “Современной медицины” г. Добычину, то самой трехчленной редакции этого почтенного издания. Наши читатели должны простить нам, что мы занимали их сказаниями о гг. Должикове и Борщевском, так как это учинено нами страха ради медицинского. Но начнем ab ovo.[4]

В наше время, чреватое возрождающимися из русской жизни вопросами, стали рассуждать: как бы дать русскому человеку возможность хоть кое-как облегчать свои телесные недуги? Может быть, что об этом прилично было бы подумать и несколько пораньше, но… тогда мы не тем были заняты: все спорили “о матерьях важных”, да рассуждали о патентованных средствах умерщвлять в человеке человека, для того чтобы из него вышел другой человек, по лекалу, вытесанному г. Аскоченским. В конце 1861 г. и в начале нынешнего периодическая литература не с коротким пристала к врачебному вопросу. Поднятый год тому назад “Современной медициной”, издающейся в г. Киеве, под редакциею гг. профессоров Вальтера и Эргардта и г. не профессора Фененко, вопрос этот восходил на рассмотрение многих столичных газет и наконец подвергнут обсуждению в толстом журнале (см. “Время”, 1862 г., кн. 2). Суммировать всего высказанного по настоящему вопросу всероссийскими публицистами почти невозможно, но можно сказать, что всеми, писавшими о настоящем деле, признана и достаточно доказана совершенная несостоятельность существующего врачебного управления и почти абсолютная беспомощность сельских сословий. Сколько думано и гадано — об этом говорить не стоит. С этим вопросом случилось то же, что бывает вообще с вопросами, обставленными всеми прелестями немецкой изобретательности, то есть что уладить его в духе старых стремлений нет никакой возможности и приходится попросту взять его, выворотить наизнанку и отдать обществу: тебе, мол, кушать, на свой вкус и готовь. Средство, конечно, очень хорошее и верное, недаром, пока до него договорились, исписано столько бумаги, что не знаешь даже, что в нее теперь заворачивать. Больше всего в этом смысле содействовала успехам отечественной писчебумажной промышленности упомянутая трехчленная редакция “Современной медицины”, и, в силу ее специальности, ей же было суждено высказать наибольшую цифру всех несообразностей, выраженных по вопросу об устройстве врачебной части в России. “Современная медицина”, со всеми лицами, прикрываемыми ее благовонным знаменем, никак не обыкнет допускать в русском обществе никакой способности к самодеятельности и потому все не изловчится поставить ни одного административного вопроса так, как следует его поставить, имея в виду опытные выводы и благо страны, неудобной к усвоению немецкой централизации. Она строит такие планы, высказывает такие соображения и делает такие выводы, что просто (как говорят герои г. Островского) порядочному человеку претит. То напечатает, что для общей пользы нужно устроить в России “институт будочников”,[5] который станет наблюдать за всеми женщинами и, при малейшем подозрении насчет того, что им скоромные сны снятся, водить их к лекарям на свидетельствование; то рекомендует держать солдат так, чтобы они совсем не соприкасались с миром, как жидове с самарянами; то рвется дать всем эскулапам права австрийских жандармов и совать свой нос во все, во что носа совать даже неприлично никакому человеку; то, наконец, вознегодует на недостаток в России централизации и полноправия чиновников и на греховную дерзость народа, не соглашающегося верить в то, во что он не верит. Словом, несмотря на то, что мы люди привычные, читаем всякую штуку и можем подчас одолевать даже полемические статьи “Киевского телеграфа” с “Киевским курьером”, которые тешат нас своим боем, вроде стычек “Мерримака” с “Монитером”, но и нам, как мы сказали, претит от статей “Современной медицины”.

Во “Времени” довольно обстоятельно выведено, что русский народ не лечится у теперешних городовых и уездных врачей потому, что они чиновники, что поэтому нужно прежде всего дать народу врачей, не делая их чиновниками и не возлагая на них никаких фискальных обязанностей; после этого нужно общинам предоставить право избирать себе врача и устранять того, который не будет люб общине и не станет радеть о ее выгодах, затем снабдить врачей поземельною собственностию, как снабжено ею сельское духовенство, и таким образом сделать интересы сельского врача как можно более солидарными с выгодами поселян, а вместе с тем допустить неограниченное число аптек, где будут желающие завести их, и дозволить медикам отпуск лекарств там, где нет аптек. Этими средствами, кажется, Россия вполне располагает, и можно надеяться, что, при подобном простом устройстве врачебной части, русские поселяне скорее познакомились бы со всеми выгодами врачебного пособия и на самом деле доказали бы, что они вовсе не враждуют с медициною, а не пользуются ею до сих пор потому, что наши врачи — чиновники, и потому, что медицинская помощь недоступна крестьянину, которому не по силам платить рубль за рецепт, да ехать за 50 верст в аптеку, а в больницах, как известно, со дня первого представления “Ревизора”, лечат “не столько медикаментами, сколько честностию и порядком”, и оттого больные там “как мухи, выздоравливают”.