Минуты будничного счастья - Франческо Пикколо

Но я читал также — и до сих пор помню их — книги, которые совсем не обязательно помнить: биографии каких-то актеров и даже книжку Эроса Рамаццотти «Похищение туринской команды» — рассказ о действительно имевшем место в Буэнос-Айресе похищении «Ювентуса», когда ему предстояло играть в финале Межконтинентального кубка; что-то из книг, прочитанных в отрочестве, например, «Влюбленность и любовь» Альберони и «Иметь или быть?» Фромма. Странно, что мы читали Фромма. Я помню августовский день, когда мальчиком прочел от корки до корки «Длинное путешествие в центр мозга» Ренато и Розеллины Бальби, совершенно не понимая, зачем нужно это читать. Прекрасно помню голубую обложку «Дорогого Федерико» Сандры Мило — предмет для мастурбаций, но главной книгой для занятия онанизмом была для меня «Внутренняя жизнь» Моравии. Того же Моравии я два раза подряд прочел «Агостино» в карманной версии издательства «Бомпьяни», в которой какие-то страницы повторялись, а какие-то отсутствовали. Помню, хотя до сих пор не понимаю, почему они мне нравились, «Мы носили матроски» и «Немного солнца в холодной воде». Было время, когда — тоже не могу сказать почему — я не пропускал ни одной книги Лучано Де Крешенцо.

Я выбросил в окно (я действительно сделал это, после того как заставил себя дочитать до конца) «На дороге» Керуака и годами говорил, что книга мне понравилась, потому что полагалось так говорить.

И должен сказать, что никогда, при всем моем уважении к нему, не был большим поклонником Конрада. Слишком много кораблей, и штормов, и матросов, бегающих с кормы на нос и обратно.

Не вдохновляют меня и описания усилий, с которыми героини из девятнадцатого века затягивают себя в корсеты. Или события в деревне, или люди, лазающие по скалам с риском для жизни. Если действие книги или фильма начинается в городе и в наши дни, я с первых страниц или по первым кадрам чувствую, что у такой книги и такого фильма есть все шансы понравиться мне.

Когда речь идет об убийствах, я, неведомо почему, не гадаю, кто убийца. Это исключает для меня множество книг о преступлениях и возможных убийцах.

У меня по три экземпляра «Прекрасного ноября» Эрколе Патти и «Белой недели» Каррера: я постоянно забываю о том, что они у меня есть (не о том, что я их читал, а именно о том, что они у меня есть, — не странно ли?). А одной из самых счастливых минут в отрочестве была для меня минута, когда я подписал договор о рассрочке на издания «Эйнауди» и тут же поспешил к полкам, зная, что могу выбрать любые книги, какие захочу.

Нужно еще сказать о маленьком грустном счастье, с которым мне приходится мириться. Это бывает, когда я открываю для себя книгу, фильм, песни. Мне не терпится поделиться с кем-нибудь восторгом, и тут оказывается, причем каждый раз, что со своим открытием я опоздал. Этот автор раньше был лучше. Прежние книги, прежние фильмы, прежние диски — совсем другое дело. Нынешним до них далеко. Раньше я готов был от унижения провалиться сквозь землю, и чаще всего это означало конец восторга, но постепенно я научился упорствовать и продолжаю любить вещи, которые мне нравятся, а то, что они дошли до меня поздно, ничего не меняет. Я чувствую себя немного глупым, но в то же время и немного счастливым.

А что сказать про специальный молоток в поезде на случай, если возникнет необходимость разбить окно? И что думают о таком молотке попутчики? Не знаю, обращали ли вы на него внимание. Он огненно-красный, новенький, с клеймом ГЖД — Государственные железные дороги, держится на двух креплениях. Просто загляденье! Первая мысль при виде его: украду, хотя он мне, скорее всего, ни к чему, дома у меня, насколько я понимаю, нет таких окон, которые часто нужно разбивать, но человек слаб, иначе он не тащил бы в дом (чтобы потом выбросить за ненадобностью) игрушки из пакетов жареной картошки и не зарился бы в пабах на картонки под бокалы с пивом; а тут красивая вещь, полезная, новенькая, огненно-красная, так и просится, чтобы ее украли.

Интересно, что этот огненно-красный молоток находится в стеклянном шкафчике, на котором написано: «Для разбивания стекол в экстренном случае». Почему интересно? Да потому что молоток для разбивания стекол сам висит под стеклом, и было бы, по меньшей мере, странно, если бы он предназначался для разбивания собственного стеклянного шкафчика. А в стеклянный шкафчик его, по всей вероятности, спрятали от детей и от таких, как я, кто может позариться на него. И правильно сделали.

Теперь предположим, что я собираюсь воспользоваться этим молотком в экстренном случае, для которого он и существует. Но как мне его взять из стеклянного шкафчика, если у меня нет такого же молотка для разбивания стекол или любого другого предмета, чтобы разбить им стекло?

А если такой предмет у меня есть, зачем мне разбивать стеклянный шкафчик, чтобы взять из него молоток, когда я могу непосредственно этим предметом разбить одно за другим все окна в вагоне?

Какое нужно иметь воображение, чтобы представить, что при панике, которая неизбежно возникнет в ситуации, требующей использования молотка для разбивания стекол, кто-то найдет, чем разбить стекло, за которым чудо-молоток ждет не дождется, когда наконец им начнут разбивать окна?

Это напоминает игру в «Монополию», когда тебе достается карточка «Непредвиденных обстоятельств» с требованием: «если вы еще не в тюрьме, отправляйтесь туда и пропустите три хода». Но позвольте! Если я в тюрьме, каким образом я могу взять эту карточку? Мне ее подарят? Или кто-то из родственников принесет ее мне в передаче вместо апельсинов?

Девочкой моя жена долго дружила с мальчиком по имени Микеле. В течение многих лет, когда она рассказывала, что встретила Микеле или слышала о нем, ее родные неизменно спрашивали: это какой Микеле, наш?

С того дня, как мы поженились, и до сих пор, когда речь заходит о Микеле, я тоже не отказываю себе в удовольствии поинтересоваться: это какой Микеле, наш?

Или когда удается не ночевать не дома. Особенно в Неаполе.

Однажды вечером, много лет назад, я приезжаю в Рим и выгружаю из машины скудный багаж у дома на виа Домодоссола, сразу за площадью Ре-ди-Рома. Открываю окна в крошечной спальне и смотрю на кусочек неба, видный в квадрате между соседними домами. Я счастлив. Уже много лет я говорил себе, что перееду из провинции в Рим, и вот я сделал это, хотя знаю, что первое время мне придется трудно: моего появления никто не заметит. Так говорят мне все, и, поскольку я слышу это от всех, я тоже так считаю. Рим большой, в нем тьма народа, ты никого не знаешь, и никому не будет до тебя дела. Как если бы ты был пустым местом, говорят мне. Ладно, думаю я, но попробовать все же не мешает. К слову, то, что моего появления никто не заметит, меня вообще-то устраивает.

На следующее утро, в мое первое утро в Риме, я иду покупать газеты. Выходя из подъезда, вижу нескольких человек, сидящих в машинах на месте водителя. Машины стоят во втором ряду, двигатели выключены. Услышав стук захлопнувшейся за мной двери, люди в машинах разом поворачивают головы в мою сторону, отвлекаются от своих мыслей или перестают читать газету и все как один смотрят на меня, а я иду себе неторопливым шагом, делая вид, будто не обращаю на них внимания, а на самом деле поглядывая на них вскользь, краешком глаза; я вижу, как они медленно вытягивают шеи, как смотрят на меня не мигая, как следят за мной — именно за мной — взглядами; в их глазах пристальный интерес, мне кажется, все эти люди хотят что-то сказать мне, но я не представляю, что именно, не представляю, чем мог привлечь их внимание; получается, что это неправда, будто в Риме я пустое место, ничего подобного: соседи замечают появление нового человека, им интересно узнать, кто он, их любопытство так велико, что они не едут на работу, останавливают машины во втором ряду и ждут его; но уже в следующую секунду я понимаю, что этого не может быть, ведь я никому не говорил, что приеду вчера вечером.

Наверно, что-то случилось, наверно, они приняли меня за другого, за кого-то, кто сделал что-то плохое, или что это я сделал что-то плохое, сам о том не зная. Восстанавливаю в памяти вчерашний вечер: я приехал в Рим, занес вещи в квартиру и уже оттуда не выходил. Ничего плохого, по-моему, в этом нет. Тем не менее я подхожу к одной из машин, припаркованных у тротуара, чтобы посмотреться в окно, проверить, все ли у меня в порядке, — может, пятно на рубашке или лицо грязное. Как только я схожу с тротуара, все двигатели стоящих во втором ряду машин заводятся, одни водители включают все четыре габаритника, давая задний ход, другие усиленно сигналят и орут, высунувшись из окна: я приехал раньше, я приехал раньше. Все машины визжат шинами, резко тормозя передо мной, я в страхе прижимаюсь к дверце машины, в окно которой только что хотел посмотреться, и думаю: что вам от меня надо? я ничего не сделал!