Зимний день - Николай Лесков

- Ma tante, ведь это опять вздор!

- Ну, он тебя в передней посадит. Сам пойдет в комнаты пирог есть, а тебе скажет: "Останьтесь, милая, в передней".

- И этого не будет.

- А если это так случится, что же ты сделаешь?

- Я пожалею о человеке, который так грубо обойдется со мной за то, что я не имею лучших прав, и только потому, что мне их не дали.

- И тебе не будет обидно?

- За чужую глупость? Конечно, не будет.

- А не лучше ли выйти замуж, как все?

- Для меня - нет!

- А отчего?

- Мне не хочется замуж.

- Ты, однако, престранно выражаешься. Это закон природы.

- Ну так он, верно, еще не дошел до меня.

- И религия того же требует.

- Моя религия этого не требует.

- Христос был, однако, за брак.

- Не читала об этом.

- А для чего же он благословлял жениха и невесту?

- Не знаю, когда это было.

- Читай в Евангелии.

- Там этого нет.

- Как нет!

- Просто нет, да и конец!

- Господи! да что же это... вы все, значит, уж вымарали!

Девушка тихо засмеялась.

- Нечего хихикать: я знаю, что об этом было, а если не в Евангелии, то в премудрости Павлочтении. Во всяком случае, он был в Кане Галилейской (*24).

- Ну и что же из этого?

- Значит, он одобрял брак.

- А он тоже был и у мытаря? (*25)

- Да.

- И говорил с блудницей? Неужто это значит, что он одобрял и то, что они делали?

- Ты ужасная спорщица.

- Я только отвечаю вам.

- А теща Петрова! Ведь Христос ее, однако, вылечил!

- А вы разве думаете, что если б она не была чьею-нибудь тещей, так он бы ее не вылечил?

- У тебя самый пренеприятный ум.

- Да. Это многие говорят, ma tante, и это всего больше убеждает меня, что мне нельзя выходить замуж.

- Ведь вот ты, решительно и совершенно как змея, вьешься так, что тебя нельзя притиснуть.

- Ma tante, да зачем же непременно надо меня притиснуть?

- Мне очень хочется...

- Мой друг, да что же делать? Нельзя все устроить так, как вам хочется.

- Нет, я ведь не про то: я хотела бы знать, какой у вас законоучитель и как он не видит, что вы все безбожницы!

- Мы получаем у него все по пяти баллов.

- Извольте! За что же он вам ставит по пяти баллов?

- Он не может иначе: мы все отлично учимся.

- Вот ведь назрели какие характеры!

- Полноте, ma tante, что это еще за характеры! Характеры идут, характеры зреют, - они впереди, и мы им в подметки не годимся. И они придут, придут! "Придет весенний шум, веселый шум!" (*26) Здоровый ум придет, ma tante! Придет! Мы живы этою верой! Живите ею и вы, и... вам будет хорошо, всегда хорошо, что бы с вами ни делали!

- Спасибо, милая.

- Не сердитесь, ma tante, - и Лидия Павловна вдруг оборотилась к теткиной гостье и сказала ей: - А вы хотели знать, был ли у Федоры роман? Я вам об этом могу рассказать. У нее был жених часовщик, но Федорушка ему отказала, потому что у нее была сестра, которая "мирилась с жизнью". У нее были "панье", брошь и серьги и двое детей. Она серьги и брошь берегла, а детей хотела стащить в воспитательный дом, но Федора над ними сжалилась и платила за них почти все, что получала.

- А собственного увлечения у нее не было?

- Вот это-то и было ее собственное увлечение!

- Да, но ей будет трудно платить: с таким характером и такими правилами, как у нее, она нигде себе места не нагреет.

- Другие помогут.

- Видите?.. Настоящие сектантки, у них все миром, - отозвалась хозяйка. - Гоните их, они не боятся и даже радуются.

- Ведь так и следует, - поддержала девушка.

- Фантазии!

- Однако так сказано: надо радоваться, когда терпим гонение за правду, и в самом деле, это очень помогает распространению идей. Нас гонят, а мы идем дальше и все говорим про хорошее все новым и новым людям...

- Ну, ты послушай, однако, сама: какая же, наконец, у самой тебя вера?

- А это такой деликатный вопрос, ma tante, которого я никому не позволяю касаться.

- Вон как уж у нас стали отвечать о вере! Это, кажется, совсем не по-нашенски.

- Да, это не по-вашенски, - рассмеявшись, ответила Лидия. По-вашенски, "подобает вопросити входящего: рцы, чадо, како веруеши?"

Хозяйка постучала по столу веером и погрозила племяннице:

- Лида! В этот раз... что ты сказала здесь, это еще ничего, пусть это так и пройдет, но впредь помни, что у тебя есть мать и ты не должна быть помехой своим братьям в карьере!

- Этого, ma tante, не забудешь!

- Ну так и нечего либеральничать.

- А "како веруеши" - это разве либеральность?

- Это не по сезону.

- Ну, ma tante, извините: жизнь, в самом деле, дается всего один раз, и очень нерасчетливо ее приноравливать к какому бы то ни было сезону... Это скоро меняется.

Сказав это, девушка встала из-за трельяжа и вышла на середину комнаты. Теперь можно было видеть, что она очень красива. У нее стройная, удивительной силы и ловкости фигура, в самом деле, напоминающая статуэтку Дианы из Танагры (*27), и милое целомудренное выражение лица с умными и смелыми глазами.

6

Тетка на нее посмотрела, и на лице ее выразилось артистическое удовольствие; она просияла и тихо заметила:

- Желала бы я знать, где глаза у людей, которые смеют что-нибудь говорить против породы? Лида, неужели ты без корсета?

- Я хожу так постоянно.

- И стройна, как богиня. Но Валериан говорил мне, что у вас очень много урОдих, и _все_ теперь сняли кольца и решили не носить ни серег и никаких других украшений.

- Ему какая забота?

- Отчего же, его интересует все. Но разве это в самом деле правда?

- Правда.

- И вот вы увидите, что, наверное, многие не выдержат.

- Очень может быть.

- Которой серьги к лицу, та и не выдержит - наденет.

- Что же, если и не выдержит, то, по крайней мере, поучится выдерживать, и это что-нибудь стоит. Прощайте, ma tante.

- И у кого пребезобразная фигура, той лучше корсет.

- Ma tante, ну что нам за дело до таких пустяков? До свидания.

- До свидания. Красота ты, моя красота! Я только все не могу быть покойна, что ты кончишь тем, что уйдешь жить с каким-нибудь непротивленышем.

Лидия холодно, но ласково улыбнулась и молвила:

- Ma tante, как можно знать, что с кем будет? Ну, зато я не сбегу с оперным певцом.

- Нет! Бога ради нет! Лучше кто хочешь, но только чтоб не непротивленыш. Эти "малютки" и их курдючки... это всего противнее.

- Ах, ma tante, я уж и не знаю, что не противно!

- Ну, пусть лучше будет все противно, но только не так, как эти, которые учат, чтоб не венчаться и не крестить. Обвенчайся, и потом пусть бог тебя хранит, как ему угодно.

И тетка встала и начала ее крестить, а потом проводила ее в переднюю и тут ей шепнула:

- Не осуждай меня, что я была с тобой резка. Я так должна при этой женщине, да и тебе вперед советую при ней быть осторожной.

- О, пустяки, ma tante! Я никого не боюсь.

- Не боишься?.. Не говори о том, чего не знаешь.

- Ах, ma tante, я не хочу и знать: мне _нечего бояться_.

Сказав это, девушка заметалась, отыскивая рукою ручку двери, и вышла на лестницу смущенная, с пылающим лицом, на котором разом отражались стыд, гнев и сожаление.

Проходя мимо швейцара, она опустила вуалетку, но зоркий, наблюдательный взор швейцара все-таки видел, что она плакала.

- Эту тут завсегда пробирают! - сказал он стоявшему у ворот дворнику.

- Да, ей видать что попало! - ответил не менее наблюдательный дворник.

А хозяйка между тем возвратилась в свой "салон" и спросила:

- Как вам нравится этот экземплярец?

Гостья только опустила глаза кроткой лани и ответила:

- Все уловить нельзя, но везде и во всем сквозит живая красная нитка.

- О, да сегодня она еще очень тиха, а в прошлый раз дело чуть не дошло до скандала. Кто-то вспомнил наше доброе время и сказал, какие тогда бывали сваты, которым никто не смел отказать. Так она прямо ответила: "Как хорошо, что теперь хоть это не делается!"

- Они, из гимназий, так реальны, что совсем не понимают институтской теплоты.

- Нисколько! Я ее тогда прямо спросила, неужто ты бы не была тронута, если бы тебе подвели жениха? - так она даже вспыхнула и оторвала: "Я не крепостная девка!"

- Я говорю вам, везде красная нить. И какая заносчивость, с какою она самоуверенностью говорит о личном увлечении несчастной сестры этой Федоры!

- Она очень сострадательна к детям.

- Но что же делать, когда дети не наполняют женщине всей ее жизни?

- Ах, с детьми очень много хлопот!

- Да и даже простые, самые грубые люди при детях еще ищут забыться в любви. У меня в прачках семь лет живет прекрасная женщина и всегда с собой борется, а в результате все-таки всякий год посылает нового жильца в воспитательный дом. А анонимный автор все продолжает, без подписи, и ничего знать не хочет: придет, отколотит ее, и что есть, все оберет. И таковы они все. Альфонсизм в наших нравах. А когда я ей сказала: "Брось их всех вон или обратись к религии: это поможет", - она меня послушала и поехала в Кронштадт (*28), но оттуда на обратном пути купила выборгских кренделей и заехала к мерзавцу вместе чай пить, и теперь опять с коробком ходит и очень счастлива. Что же тут сделать? "Не могу, - говорит, - бес сильнее". Когда женщина сознает свою слабость, то с этим миришься.