Этот неподражаемый Дживз - Пэлем Вудхауз

Победа над отелем, по-видимому, привела её в воинственно-доброжелательное настроение, потому что она заговорила со мной чуть ли не заботливым тоном.

- Молодец, что приехал, Берти. Свежий воздух пойдёт тебе на пользу. По крайней мере не будешь целыми вечерами пропадать в своих душных лондонских клубах.

- Э-э-э: гм-м-м: - сказал я.

- Заодно познакомишься с хорошими людьми. Я хочу представить тебя мисс Хемингуэй и её брату, моим большим друзьям. Уверена, мисс Хемингуэй тебе понравится. Милая, скромная девушка, не чета наглым девицам, которые заполонили весь Лондон. Её брат - викарий в Чипли, что в Дорсетшире Насколько я поняла, они - одна из ветвей кентских Хемингуэев. Прекрасный, старинный род. Она очаровательная девушка.

Внезапно я почувствовал, что меня ждёт кошмарная участь. Слышать из уст тёти Агаты, которая славилась в высшем свете своим язычком, разившим направо и налево, похвалы в чей-то адрес было крайне непривычно. Ужасное подозрение закралось в мою душу, и, разрази меня гром, я оказался прав.

- Элайн Хемингуэй как раз та девушка, на которой ты должен жениться, Берти. Тебе пора подумать о женитьбе. Женитьба сделает из тебя человека. Я не могу пожелать тебе лучшей жены, чем Элайн. Она окажет благотворное влияние на твою дальнейшую жизнь.

- Но послушай! - пискнул я, чувствуя, что у меня всё похолодело внутри.

- Берти! - сказала тётя Агата отнюдь не заботливым тоном и бросила на меня свой взгляд.

- Да, но:

- Из-за таких молодых людей, как ты, Берти, я отчаиваюсь, думая о будущем нации. К несчастью, огромное состояние сделало тебя ленивым эгоистом, не способным трудиться, мыслить и приносить пользу обществу. Ты тратишь всё своё время на бездушные удовольствия. Ты - антисоциальный организм, животное, трутень. Берти, ты женишься, и точка!

- Но, прах побери:

- Ты женишься. Тебе давно пора плодить детей.

- Ну, знаешь ли, это уж слишком! - сказал я, густо покраснев. Тётя Агата часто забывает, что она не в курительной женских клубов.

- Берти! - подытожила она и, безусловно, всыпала бы мне сейчас по первое число, если бы её не прервали. - Ах, вот и вы! - Морщины на её лбу разгладились. - Элайн, дорогая!

Я увидел девушку с парнем, которые шли к нам, приятно улыбаясь.

- Я хочу познакомить вас со своим племянником, Берти Вустером, - сказала тётя Агата. - Он только что приехал. Такой сюрприз! Никак не ожидала встретиться с ним в Ровиле!

Я исподлобья посмотрел на подошедшую парочку, чувствуя себя, как кот, которого собаки загнали на дерево. Словно меня поймали в ловушку, знаете ли. Внутренний голос шептал, что Бертраму придётся туго. Братец оказался невысоким толстячком, похожим на овцу. Он носил пенсне, выражение лица у него было доброжелательным, а воротничок на шее, как полагается, торчал задом наперёд.

- Добро пожаловать в Ровиль, мистер Вустер, - сказал он.

- О, Сидней! - воскликнула девушка. - А ведь правда, мистер Вустер как две капли похож на Кэнона Блэнкиншопа, который приезжал на рождество в Чипли читать проповеди?

- Дорогая! Сходство просто поразительное!

Они уставились на меня, словно я был экспонатом под стеклянным колпаком, а я тем временем смотрел на девушку. Вне всяких сомнений, она сильно отличалась от лондонских девиц, которых тётя Агата окрестила наглыми. Ни накладных волос, ни сигареты во рту. Не помню, встречал ли я когда-нибудь девушку, которая выглядела бы так респектабельно. У неё было простое платье, простая причёска и простое ангельское личико. Я не претендую на роль Шерлока Холмса или кого-нибудь в этом роде, но после первого взгляда на мисс Хемингуэй я сказал сам себе: "Она играет на органе в деревенской церкви!" Ну вот, мы осмотрели друг друга, а потом перекинулись парой слов, и я откланялся. Но прежде чем я ушёл, мне было велено развлечь брата с сестрой автомобильной прогулкой сегодня днём. Эго расстроило меня до такой степени, что я решил утешиться единственным пришедшим мне в голову способом. Отправившись к себе, я извлёк из саквояжа кушак и обмотал его вокруг талии. Повернувшись, я увидел вошедшего в номер Дживза, который отшатнулся от меня, как дикий мустанг от наездника.

- Прошу прощенья, сэр, - сказал он приглушённым голосом, - вы ведь не собираетесь в таком виде появиться на людях?

- Ты говоришь о моём кушаке? - небрежно и рассеянно - сами понимаете почему - спросил я. - Ах, да! Конечно, собираюсь!

- Я бы не советовал, сэр. Нет, не советовал бы.

- Почему?

- Вы будете слишком выделяться, сэр.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Я хочу сказать, никто лучше меня не знает, что у Дживза выдающийся ум и всё такое, но, клянусь своими поджилками, душа человека должна принадлежать ему одному и никому другому! В конце концов, нельзя же становиться рабом своего собственного камердинера! К тому же у меня было отвратительное настроение, и только кушак мог как-то его исправить.

- Твоя беда, Дживз, - сурово сказал я, - заключается в том, что ты слишком - как это называется? - слишком изолирован. Тебе никак не понять, что мы не на Пикадилли. На курорте от тебя ждут чего-нибудь яркого, поэтического. Да что там говорить, я только что видел в холле парня в жёлтом вельветовом костюме.

- Тем не менее, сэр:

- Дживз, - твёрдо сказал я. - Моё решение окончательно и бесповоротно. У меня плохое настроение, и я должен его исправить. И вообще, чем он тебе не угодил? Мне кажется, этот кушак в самый раз. В нём что-то есть от идальго. Винцент-и-Бласко как-там-его-дальше. Храбрый, добрый идальго, бьющийся с быком.

- Слушаюсь, сэр, - холодно сказал Дживз.

Ужасно неприятно, сами понимаете. Если меня что и выбивает из колеи, так это домашние сцены, а теперь наши отношения с Дживзом испортились. К тому же благодаря тёте Агате мне как снег на голову свалилась девица Хемингуэй и, должен признаться, я почувствовал, что меня никто не любит.

* * *

Дневная прогулка на автомобиле, как я и ожидал, оказалась нудной дальше некуда. Викарий, не умолкая, нёс какую-то чушь, девушка восхищалась пейзажами, а моя голова, казалось, разболелась от кончиков пальцев до корней волос, причём болела чем выше, тем сильнее. Когда мы вернулись в отель, я пошёл переодеться к обеду, чувствуя себя, как раздавленная жаба. Если б не история с кушаком, я поплакался бы Дживзу в жилетку и рассказал бы ему о всех своих неприятностях. Впрочем, поговорить с ним я всё-таки попытался.

- Послушай, Дживз, - сказал я.

- Сэр?

- Подай мне бренди с содовой.

- Да, сэр.

- Покрепче, Дживз. Поменьше содовой, и не жалей бренди.

- Слушаюсь, сэр.

Сделав несколько глотков, я ожил.

- Дживз, - сказал я.

- Сэр?

- Знаешь, по-моему, я влип.

- Вот как, сэр?

У малого был отсутствующий вид. Он всё ещё не мог забыть о кушаке.

- Да. Влип по уши, - пожаловался я, подавив гордость Вустеров и пытаясь поговорить с ним по душам. - Ты видел девушку, которая повсюду шастает со своим братцем викарием?

- Мисс Хемингуэй, сэр? Да, сэр.

- Тётя Агата хочет, чтобы я на ней женился.

- Вот как, сэр?

- Ну, что скажешь?

- Сэр?

- Я имею в виду, ты ничего не можешь мне посоветовать?

- Нет, сэр.

Он разговаривал со мной таким почтительно-холодным тоном, что я назло ему решил сделать вид, что у меня прекрасное настроение.

- Нет, и не надо, - весело произнёс я. - Тра-ля-ля, как говорят французы!

- Совершенно справедливо, сэр.

Вот так закончился наш разговор.

ГЛАВА 4

Жемчуг - к слезам

Я помню, - должно быть, это было в школе, потому что сейчас я такими глупостями не занимаюсь, - одну поэму, а может, не поэму, о чём-то таком, забыл о чём именно, где, если мне не изменяет память, одна строчка звучала следующим образом: "Мальчишка в постоянном страхе рос, что дверь тюрьмы закроется за ним". Так вот, я это к тому говорю, что в течение последних двух недель оказался в точно таком же положении. Я имею в виду, мне чудилось, что свадебные колокола, звонившие сначала в отдалении, становились громче день ото дня, а я понятия не имел, как мне открутиться от женитьбы. Дживз, несомненно, придумал бы кучу планов один толковее другого за несколько минут, но он всё ещё дулся, а у меня не хватало духу задать вопрос ему в лоб. Я хочу сказать, он прекрасно видел, что его молодой господин попал в переплёт, а если этого было недостаточно, чтобы он позабыл о кушаке, которым я продолжал потрясать Ровиль каждый день, значит, старый феодальный дух умер в груди бессовестного малого, и с этим ничего нельзя было сделать.

Просто чудно, как семейство Хемингуэев в меня вцепилось. Понимаете, я отнюдь не считаю себя каким-то особенным, а многие, не стесняясь, называют меня ослом, но братец с сестричкой, казалось, души во мне не чаяли. По всей видимости, счастье их жизни заключалось именно в том, чтобы постоянно находиться рядом со мной. Я шагу не мог ступить, пропади всё пропадом, чтобы не наткнуться то на одного, то на другую. По правде говоря, у меня вошло в привычку прятаться у себя в номере, когда хотелось хоть немного отдохнуть. Должен вам сказать, что я занимал очень недурные три комнаты с видом на набережную.