Чемодан. Вокзал. Россия - Антон Серенков

– Может быть, вы посоветуете мне кого-нибудь из немецкого аппарата? Хочется задать все-таки несколько вопросов насчет работы коменданта.

– Посоветую. У коменданта есть русская переводчица. Не помню, как зовут, извините. Молодая такая, высокая. Обратитесь к ней.

– Это мне, получается, в фельдкомендатуру нужно зайти к ней?

– Нет, она сейчас у нас в архиве сидит. Бременкамп в тот же день, как уехал комендант, отправил ее составлять какую-то записку. Формально это для чего-то надо, но, я думаю, он просто хотел убрать всех свидетелей из кабинета начальника. Потому что секретарь коменданта сейчас знаете где?

Манера бургомистра задавать без конца вопросы начала меня бесить, поэтому я только буркнул «и где же».

– В отпуске! – радостно выкрикнул он.

На этом я попрощался с ним и вышел из кабинета. Его секретарь все так же чистил карандаши.

Идти к переводчице мне не хотелось. Что она могла знать? Если бы комендант находился под подозрением, имело бы смысл составить с ее слов график его перемещений, хотя бы для перепроверки других свидетельств, но перемещения коменданта к нашему делу, очевидно, никакого отношения не имели. Однако идти сразу в гостиницу было еще рановато, и я прошел к кабинету, который указал бургомистр. Там было пусто, а дверь заперта. Я сунулся было в соседний, но и тот был закрыт. Компания женщин уже в верхней одежде прошла мимо меня, каждая смерила подозрительным вглядом, но никто ничего не сказал. На лестнице на меня налетел бургомистр.

– Что, ушла? Погодите.

Он метнулся к небольшому лестничному окошку-бойнице и, потеревшись лбом о стекло, подозвал меня к себе.

– Вон она идет. Видите, в шубе короткой.

Площадь перед ратушей была заполнена людьми. Закутанные шерстяными платками и увешанные сумками крестьянки, согнувшись, тащили в разные стороны полные мешки. Неизвестно чего дожидающиеся мальчишки в немецких форменных шинелях с поднятыми воротниками толкались у крыльца и гоготали. Мальчишки чуть помладше, но уже в разномастных советских пальтишках и каждый с веревкой от замызганных санок в руке деловито осматривали чисто вымытую иномарку, припаркованную у желтого костела через дорогу. Возле универмага стояли два мужика в кепках и с цыгарками в зубах и ничего конкретного не делали, только чуть-чуть покачивались. Девушка в короткой шубке, действительно, как раз пересекала улицу и здорово махала при ходьбе руками.

– Понятно, спасибо.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Что, вы не догоните?

– Да нет, это не к спеху.

– Да тут ходу пять минут, посмотрите.

Он еще раз прижался к стеклу.

– Ну?

– Да, пожалуй, отлично, – пробормотал я и, быстро махнув на прощание, сделал вид, будто бегом спускаюсь по лестнице. Выйдя из ратуши, я остановился и медленно огляделся по сторонам.

– Да чего вы встали! Вон же она поворачивает! – выкрикнул мне спустившийся следом бургомистр.

Не успел я ответить, как он заорал через всю площадь:

– Панна переводчица! Панна переводчица!

Девушка испуганно оглянулась по сторонам и наконец увидела машущего ей бургомистра. Сопротивляться не было никакой возможности, поэтому я, ничего не говоря, потрусил в сторону переводчицы.

4.

Переводчица вблизи оказалась короткостриженной и здорово сутулящейсяблондинкой. Шуба ее была не просто короткой, а меньше на размер или два, и, когда она протягивала мне руку, ее рукав задрался чуть не до локтя.

– Скажите, это ведь бургомистр мне только что орал?

– Все верно, – задыхаясь, подтвердил я. – Он просил вас остановиться, чтобы я смог вас догнать.

– Арестовать меня хотите?

– Чего? Ничего подобного. Давайте-ка отойдем, а то людям идти мешаем. Да не арестуя я вас, что вы смотрите. Я вообще никого не могу арестовать, я не из полиции. Но я бы хотел с вами немного поговорить о вашем начальнике.

– Это же вы из той комиссии, которая приехала из Смоленска? Какой-то ревизор?

Тут я несколько опешил. Узнать о нашем со стариком приезде так быстро не должны были даже немецкие чиновники, не говоря о простой переводчице.

– Я, во-первых, совсем не ревизор. Во-вторых, уверяю, никакой официальной комиссии не представляю. Я частное и лицо и веду частное расследование насчет смерти заместителя бургомистра Брандта. Вот, – тут я обнаружил, что недостаточно отдышался и воздуха до конца предложения мне никак не хватит, если немедленно не набрать нового, – вот для этого я и хотел с вами поговорить.

– Эх, бедняга Брандт!

– Вы как, хорошо его знали?

– Ну так. Он часто бывал у коменданта, и мы иногда обменивались парой слов, но, конечно, разговаривать особо не разговаривали.

Тут уже она отдышалась. Потом она широко улыбнулась.

– А что вы там говорили? Частное расследование? Вы сыщик?

– Ага, – признал я.

– В жизни не видела сыщиков!

Я сделал шаг назад, чтобы она меня получше рассмотрела. Она прыснула со смеху.

– Это вы смешно придумали. А я в столовку иду. Пойдемте со мной, и там поговорим. А то с голоду помираю.

– Ну, пойдемте в столовку.

Мы пошли в столовку.

В столовке мы представились уже по форме. Переводчицу звали Лидия, ее фамилия была Волочанинова, она сама из Харькова, но когда ее дядю, который жил с ними, арестовали, они с семьей переехали в Ярославль, а потом еще раз переехали, но уже в Минск. Ее отец там и сейчас работает бухгалтером в трамвайном депо, и мать тоже в этом же депо. При разговоре она хмурилась, разводила руками и закатывала глаза, в это же самое время сохраняя голос комически монотонным и как будто сорванным.

– Вы, конечно, спросите, почему я не работаю бухгалтером, – заметила Волочанинова и сделала в мой адрес опасный выпад вилкой. – А все дело в том, что я совершенно не понимаю математику.

У нее были талоны на картофельные оладьи со сметаной, и она каждый божий день в обед и после службы ходила в столовую, чуть срезая дорогу через Ботанический сад, где местные сделали дырку в заборе в первый же день после бегства советов.

– Живу я тут ничего себе. У меня даже ванная есть. Не комната правда, а просто ванная посреди квартиры.

Я на рубли себе тоже взял драников и галантно поделился с Волочаниновой винегретом. Она засмущалась и, по всему, была приятно удивлена.

– Я в школе-то толком не училась, почти все старшие классы дома проболела. Ну это так только называется,