Изгой - Сэди Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да я не играю уже.
– Нет, играешь!
Он толкнул Льюиса на землю и тут же стал озираться, опасаясь, что попадет за драку. Льюис поднялся на ноги и осмотрел ссадину на руке.
– Отстань. – Он направился к отцу.
– Льюис, веди себя прилично! Это церковный двор, а не школьный.
– Да, сэр. – Льюис взял маму за руку.
– Здравствуй! – окликнул кто-то.
Голос принадлежал Дики Кармайклу. Льюис неприязненно покосился на сияющие пуговицы его пиджака. Он не понимал, почему мистер Кармайкл остался дома, а отца забрали на войну. И почему он всеми руководит и теперь снова станет отцу начальником. Справедливее было бы наоборот.
– Рад, что отец вернулся?
– Да, сэр.
– Может, теперь чаще будешь появляться в церкви, – подмигнул мистер Кармайкл. Явно камешек в мамин огород, и Льюис не ответил.
Гилберт расхохотался:
– Да, уж теперь-то я наведу порядок в доме.
Льюис бросил взгляд на маму. На ее лице играла улыбка.
– Как же я буду без черной мессы?
Дики и его жену Клэр как ветром сдуло. Они вошли в церковь со своими дочерьми – старшей и младшей, в одинаковых двубортных пальтишках, шляпках и лаковых туфлях.
– А нельзя обойтись без сомнительных шуток? – спросил Гилберт.
– Нет, дорогой, никак нельзя. – Элизабет поцеловала его в щеку, и они направились ко входу.
В церкви было, как всегда, невыносимо. Льюис с мамой исподтишка корчили друг другу рожи, и это хоть немного помогало держаться. Казалось, служба никогда не кончится и Льюис так и просидит тут до конца дней своих, а потом тихонько сгниет под скамейкой. Он старался не ерзать. Пробовал считать балки на крыше и читать псалтырь. Обдумывал обед. Обдумывал уши викария. Таращился на затылки сестричек Кармайкл, чтобы взглядом заставить их обернуться, но девятилетняя Тэмзин ничего не заметила, а с четырехлеткой Кит нечего и стараться. И в крикет не поиграешь, пока не потеплеет, подумал он.
Низкое небо над церковью как будто налилось свинцом, пронизывающий ветер принес первые капли дождя, и вскоре крыши домов заблестели от воды. Под каждой крышей готовился воскресный обед и горел камин. Дома стояли вдоль извилистой дороги, ведущей в деревню, окруженные живыми изгородями из рододендронов и лавровых деревьев. Особняк Кармайклов в тюдоровском стиле выходил к лесу, и оттуда к дому Олриджей можно было пройти, минуя дорогу. Элизабет часто гуляла тем путем с маленьким Льюисом. От Кармайклов рукой подать до почты, магазина и церкви на главной улице, но по мере удаления от деревни расстояния между домами становились все больше. Встречались постройки двадцатых годов, в том числе и дом Олриджей, и даже более поздние. Кроме того, сохранились и старые коттеджи, которые в прошлом относились к усадьбе Кармайклов.
Маленький, похожий на игрушечный вокзал находился в миле отсюда. К нему вела дорога, скрытая под кронами деревьев. Почти все мужчины работали в Лондоне, и некоторые участки дороги пришлось расширить, чтобы избежать заторов. С началом войны вокзал стал символом встреч и расставаний. Доносящийся издалека шум поездов наполнился особым смыслом. Хотя многие вернулись домой, казалось, до мирного времени еще далеко. Повсюду велись разговоры о том, что придется восстанавливать все с нуля. Изначальная эйфория от победы быстро сменилась недоумением: от сводок новостей по-прежнему веяло смертью и ужасом; да и вернулись с войны далеко не все.
Дождь прекратился к концу службы. Люди стали разъезжаться. Некоторые шли пешком. Элизабет с таким рвением потащила Гилберта к машине, что тот расхохотался. Дома они пообедали – без изысков и без особых разговоров. Остаток дня тянулся бесконечно долго, по крайней мере для Льюиса. Заниматься обычными делами не получалось, а в присутствии отца почему-то было неспокойно. Льюис привык к женскому обществу, и мужчина в доме казался чем-то из ряда вон выходящим и немного опасным.
Льюис восхищался отцом и одновременно сторонился его, как незнакомца. С появлением Гилберта дом преобразился. Военную форму никто не сжег, и она висела в шкафу в гостевой комнате. Льюис предпочел бы, чтобы отец носил форму и оставался далеким героем, а не ходил рядом и не вмешивался в их жизнь. В костюме и твидовой куртке у Гилберта был более домашний вид, однако для Льюиса он оставался чужаком, притом внешне знакомым, и от такого противоречия голова шла кругом.
В ночь, когда Гилберт вернулся, они с Элизабет занимались любовью – сначала робко и неуклюже, как будто в первый раз, а потом жадно и с прежней страстью. После Элизабет заплакала слезами благодарности, а Гилберт прижал ее к себе и спросил: «Что с тобой?» Можно подумать, сам не знал.
– Дома непривычно, да?
– Само собой. А какого еще ответа ты ждешь?
– Даже не знаю. Мне хочется залезть тебе в голову. Хочется понять, что ты испытал, о чем сейчас думаешь. Понять, счастлив ты или нет. Ты никогда ничего не рассказываешь.
– А, ладно. Я думал о том, как здорово валяться на настоящей простыне.
– Да ну!
– А что такого? Еще о том, что ужин был вкусный.
– Прекрати!
– Честное слово! Можешь считать меня примитивным.
– Так что, в Северной Африке желе не дают?
– Вообще-то на Рождество нам давали желе.
– Что же ты Льюису не сказал? Он бы лопнул от восторга!
– Кстати, о себе расскажи. Как ты провела войну, дорогая?
– Очень смешно.
– И все-таки.
– Я знаю, что кошмарно пишу письма, но в общем мне нечего к ним добавить.
– Занималась Льюисом?
– Да, и в основном сидела дома. В город редко выбиралась.
– Не тоскливо было одной?
– Конечно, тоскливо. Но пару раз заезжала Кейт, когда ей удавалось вырваться. И Льюис – настоящий друг.
– Ты его балуешь.
– Да нет. Я ему не потакаю.
– Ничего, скоро начнешь.
– Тебе завидно?
– Разумеется, нет. Но я не понимаю, почему ты не нашла ему няню. У тебя было бы больше свободного времени.
– Будь у меня хоть немного больше времени, я бы за пару минут надралась до полной отключки.
– Лиззи!
– Господи, да на что бы я тратила это свободное время? Ездила бы в гости к Клэр Кармайкл или Бриджет Каргилл? Или в город, где попала бы под бомбежку и меня бы по кускам собирали?
– Что за выражения?!
– Не занудствуй!
– В сентябре он поедет учиться.
– Да, поедет. Хотя, по-моему, восемь лет – слишком рано.
– Всем остальным тоже будет по восемь. Ты станешь по нему скучать.
– А он по мне.
– Школа пойдет ему на пользу.
– Наверное.
– Я вернулся, и тебе уже не будет так одиноко.
– Ты будешь приходить домой по вечерам?
– Да, каждый вечер.
– Прямо не верится.
– Я знаю.