Король Шаул - Давид Малкин

К Шаулу подошёл старший сын Йонатан – его тоже только что учил Авнер.

– Я привяжу их, отец, – предложил Йонатан, но Шаул сделал знак: сам.

Ослиц следовало привязать крепко, но осторожно, чтобы они не натёрли шеи, вертя головами. Закончив работу, Шаул подошёл к задним рядам селян, тихо поздоровался и, покраснев, отрицательно покачал головой, когда ему предложили пройти вперёд к камню, где он имел право сидеть среди старейшин селения, как и Авнер бен-Нер и как другие мужчины из рода Матри. Слушая Михаэля бен-Эйуда, Шаул искоса поглядывал на своих ослиц, помня, что ворота селения открыты настежь, убегут – иди-ищи!

Михаэль бен-Эйуд закончил речь, и все стали гадать о намерениях царя Нахаша: куда он направился и чего хочет? Михаэль не знал, зачем Нахашу такая армия, но предполагал, что тот решил захватить не только Гил’ад, но все земли иврим. Ещё Михаэль слышал, будто советником у царя Нахаша служит какой-то иври из племени Дана, и будто он ведёт врагов по пути Йеѓошуа бин-Нуна и посоветовал им расправиться с первым же захваченным ивримским селением так, чтобы остальные испугались и сами открыли ворота перед заиорданским войском.

Вокруг стали кричать, что Йеѓошуа бин-Нун вёл иврим в страну, завещанную им Богом, чтобы пришли туда и стали жить, иной у них не было. У этих же есть свои царства с городами, и в Землю Израиля они идут только для грабежа. Как можно сравнивать!

Селяне кричали, обсуждая, что теперь должны делать они, биньяминиты. Одни считали, что нужно немедленно выступить навстречу царю Нахашу, пока филистимляне отбыли к себе на побережье на весенние праздники. Другие спрашивали: «Нам-то что до Гил’ада? Если Нахаш даже перейдёт Иордан, то окажется в наделе иврим племени Эфраима». Большинство считало, что вообще рано принимать какие-либо решения, надо подождать и посмотреть, что будет.

На камень поднялся темнолицый воин – Баана бен-Римон.

– Нахаш, конечно, не думает завоевать всю Землю Израиля, ему столько не проглотить. Но отнять у иврим то, что недограбили филистимляне, Нахашу очень хочется.

Люди притихли: что дальше?

– А если так, – продолжал Баана бен-Римон, – то пусть Филистия и заботится о нас, ведь Нахаш хочет отобрать её дань.

Крики толпы заглушили его последние слова. Население Гив’ы не любило, когда ему напоминали об оккупантах-филистимлянах. – Как же! Станет за нас заступаться Филистия! – выкрикивали из толпы и громко хохотали. – Может, басилевс[13] для того и держит здесь солдат, чтобы нас охранять?

– Мечи бы железные он нам дал! – рявкнул со своего места Авнер бен-Нер. – Да наконечники для стрел и копий!

Баана бен-Римон начал доказывать ненужность и даже опасность выступления биньяминитов Гив’ы против царя Нахаша.

– У нас можно отобрать для войны всего-то человек семьсот, – сказал он.

– Ты ещё скажи, да и те – левши, – перебил его Авнер бен-Нер.

Люди засмеялись.

Шаул бен-Киш хотел было крикнуть, что любой воин-биньяминит левой рукой попадает камнем из пращи в волос, но, как всегда, промолчал, только покраснел.

Вдруг взгляд его упал на то место, где только что стояли ослицы. Ветерок раскачивал на колышках три верёвочки.

– Убежали! – перепугался Шаул.

– Кто? – спросил племянника стоявший рядом Авнер бен-Нер. – Аммонитяне что ли? – и захохотал.

– Ослицы моего отца, – ответил Шаул, вглядываясь в равнину за воротами селения.

Люди отвлеклись от спора вокруг камня и смотрели на неудачника.

– Так пошли за ними кого-нибудь, – посоветовал Авнер бен-Нер. – Только с оружием – может, придётся отнимать ослиц у воров.

– Сам пойду, – ответил Шаул, покраснев от всеобщего внимания. – Я сам, – повторил он, направляясь к воротам. – Авнер, только скажи отцу, что я скоро вернусь.

Следом за Шаулом метнулся дремавший в тени слуга Иосиф. За спиной у них разгорался спор.

Селение Алмон располагалось под невысокой горой, которую назвали Божьей после того, как на её вершине установили жертвенник. Этой весной жертвенник решено было заменить новым и провести на Божьей горе церемонию праздника Новолуния – начала Второго месяца. Все жители с нетерпением ждали приезда на праздничное жертвоприношение судьи и пророка Шмуэля. В селение собрались из окрестностей молодые левиты. Шмуэль обещал проверить их знания, объяснить трудные места в Учение, а потом посвятить самых способных в священнослужители. Жители Алмона к празднику чистили дома, украшали их ветками и цветами и готовили угощения для гостей. Вспоминали прошлогодний приезд Шмуэля к старому жертвеннику, чьи камни теперь окончательно расколол огонь. Когда судья и пророк въехал на своём осле в ворота, навстречу ему поспешили старейшины селения, заранее оповещённые дозорными со стены.

– Мир приходу твоему, Шмуэль!

– Мир вам всем, – отвечал судья и пророк.

Кряхтя, он слез на землю, от помощи отказался, попросил только напоить осла и дать ему зерна. Пошатываясь после дороги, Шмуэль направился к дому старейшины Зхарии бен-Мешелема, богатого крестьянина, у которого в саду была землянка, где судья и пророк останавливался, посещая Алмон.

Зхария и Шмуэль были с молодости приятелями и жили в Шило при пророке Эли, учась у него Закону[14]. Потом их пути разошлись. Незадолго до смерти Эли назначил Шмуэля своим приемником, а Зхарию посвятил в привратники у входа в Шатёр Собрания[15]. Во время злосчастной битвы у Эвен-Аэзера Шмуэль с поручением от пророка Эли находился далеко на севере, в селениях племени Звулуна. Там он услышал о разгроме войска иврим.

После разрушения филистимлянами храма в Шило, Зхария бен-Мешелем оказался в числе немногих священнослужителей, которым удалось бежать. С тех пор он поселился в Алмоне, селении своего рода, разводил овец, разбогател, а на старости лет передал все дела сыновьям и грелся на солнышке, иногда приходя на собрания старейшин селения.

Приезд Шмуэля бывал для обоих приятелей самым важным событием года. Они подолгу беседовали в саду, советовались, обсуждали кнаанские дела и решали, как должны действовать иврим, если начнётся новое филистимское вторжение. Шмуэль делился с Зхарией опасениями за народ, совращаемый идолами, но тот видел главное зло в том, что после поражения от Филистии иврим стали равнодушны к своей судьбе.

Вся большая семья Зхарии вышла встречать Шмуэля. Принесли тёплую воду, и слуги омыли ему ноги. Потом он прошёл в сад и туда же принесли большой кувшин. Умывшись, Шмуэль вернулся в дом Зхарии, и оба приятеля уселись за стол. Гость произнёс благословение и переломил только что испечённый хлеб, радуясь его тёплой тяжести в руках. Пошутили, что в их возрасте нет лучшей еды, чем хлебные мякиши с разбавленным водой вином. К овощам, мясу и всему остальному оба даже не притронулись. С женской половины дома доносились запахи жареной баранины – там шли приготовления к праздничной трапезе. Шмуэль наслаждался теплом, благодарил Бога за то, что благополучно доехал до Алмона, и радовался, узнав, что в саду его ждут молодые левиты.

Вдруг он вспомнил свой вчерашний сон и попросил Зхарию:

– Позови повара.

Зная безразличие Шмуэля к еде, Зхария удивился, но крикнул повара. Тот прибежал встревоженный и наклонился к сидящему судье и пророку. Шмуэль положил ему руку на плечо и о чём-то тихо попросил. Зхария не расслышал просьбу, но на вопросительный взгляд повара ответил кивком.

– Исполню, – пообещал тот и убежал к печам.

Зхария бен-Мешелем из-под кустистых бровей поглядывал на приятеля. Он гордился тем, что Бог так бережёт своего пророка. Уже много лет Шмуэль не менялся внешне и был неутомим, при том, что нисколько не следил ни за своей едой, ни за одеждой, а треть года вообще проводил в дороге.

Отодвинув скамьи от стола, на который раб поставил тарелку с фруктами, старики стали глядеть на огонь, пузыривший в печке влажную кору на поленьях.

– Слышал, какая зима стояла в Гил’аде? – спросил Зхария. – Солнца почти не видели, ничего не росло. Думаю, наши братья за Иорданом потеряли много овец.

Шмуэль кивнул.

– Зато и в эту зиму никто на них не напал, – продолжал Зхария. – Господь пожалел своих чад.

– Хотя они того и не заслужили, – вставил задумчиво Шмуэль. – Сжечь бы вот так всех божков да кумиров! – сказал он, указывая взглядом на печь. – Да магов вместе с ними!

– Когда-нибудь сожжёшь, – улыбнулся Зхария. – Скажи, что станем делать, если царь Нахаш захватит земли иврим?

– Бог не допустит, – пообещал Шмуэль. – Я молюсь. К чему ты клонишь, Зхария? – вдруг встрепенулся он.

– Народ желает войны с Нахашем. Народ хочет защищаться.

– Народ?! – взвизгнул Шмуэль. – Мало ли что желает народ! Летом мне сказали, что народ не хочет тратить воду на микву[16]. Я ответил: «Лучше перестаньте пить».