На ножах со всем существующим - Альфредо Бонанно

Эксплуатируемые присоединяются, пересчитывают самих себя, убеждают себя в своей силе. Яростные лозунги заставляют сердца буржуазии биться сильнее. Чем внушительнее числа, тем горделивее вожди гарцуют вокруг своих толп, тем более требовательными и неприступными они становятся. Стратеги разрабатывают грандиозные программы завоевания власти. Новая власть готовится утвердить себя на останках старой. Бессмертная душа Бонапарта расплывается в удовлетворённой усмешке.

Само собой, великие изменения программируются в модусе иллюзии. Всё должно быть подчинено символу количественного накопления. Требования революции разрастаются по мере роста воинственных сил. Точно так же растут общие социальные доходы, соревнующиеся теперь с достижениями частной прибыли. Так капитал входит в новую иллюзорную зрелищную фазу. Старые нужды как всегда давят, но под новыми этикетками. Бог производства по-прежнему правит, никем ни свегнутый, даже не пошатнувшийся.

Как сладко - подсчитывать себя! Это заставляет ощутить собственную силу. Боссы подсчитывают себя. Тем же занимаемся и мы. Кликуши кликушествуют.

А когда мы перестаём подсчитывать, то убеждаемся, что вещи остались на своих местах. Это даже успокаивает! Если же изменения всё же произошли, мы надеемся, что они нам не помешают действовать, жить и говорить, как прежде. Призраки пронизывают призраков.

Время от времени политика выходит на первый план. Капитал горазд на гениальные развлечения. Тогда социальное примирение охватывает нас. Воцаряется кладбищенская тишина. Иллюзия расширяется до такой степени, что спектакль проглатывает всё. Абсолютная могила. Ни звука. Затем мы вновь открываем для себя общую монотонность и отдельные дефекты мизансцены. Занавес поднимается в непредвиденном месте. Капиталистическая машинерия начинает запинаться. Революционная вовлечённость переоткрывается. Так случилось в 1968 году. Глаза людей едва не вывалились из орбит. Все пришли в ярость. Листовки - повсюду. Горы листовок, памфлетов, газет и книг. Старые идеологические различия выстроились, как оловянные солдатики. Даже анархисты заново открыли самих себя. И даже сделали это исторически, согласно требованиям момента. Все были оболванены. Анархисты - в первую очередь.

Кое-кто очнулся от своей спектакулярной дремоты, оглянулся по сторонам в поисках пространства и воздуха, обнаружил поблизости анархистов и сказал себе: «Во! Наконец-то! Это те, с кем я хочу быть!». Однако вскоре эти немногие обнаружили свою ошибку. Вещи шли не так, как хотелось бы. Всюду глупость, пассивность и очковтирательство. В который уже раз. И люди бежали. Они замкнулись в себе. Они распались. Приняли игру капитала. А если не приняли, то были изгнаны. В том числе анархистами. «Вы нам не нужны!».

Машинерия 1968 года произвела на свет лучших слуг общества нового техно-бюрократического государства. Но эта же машинерия породила свои анти-тела. Процесс количественной иллюзии стал очевиден. С одной стороны, система получила свежую кровь, чтобы создать новый тип товарного зрелища, с другой стороны, во всём этом открылась трещина.

Стало совершенно ясно, что столкновение на уровне производства неэффективно. Захватите заводы, пашни, школы, жилые районы и управляйте ими, как это провозгласили старые революционные анархисты. Мы также разрушим власть во всех её формах, добавляли они. Беда, однако, в том, что эти парни не ухватили корней проблемы. Сознавая всю тяжесть и грандиозность задачи, они предпочли проигнорировать её, возложив свои надежды на творческую спонтанность революции. Спонтанность спонтанностью, но они хотели сохранить контроль над производством. Что бы ни случилось, какие бы креативные формы революция ни принимала, мы должны захватить средства производства и т. д. В противном случае враг поразит нас на этом уровне. Тут и начались всякого рода компромиссы. А кончилось всё тем, что построили сцену и разыграли ещё один, даже более отвратительный и убогий спектакль.

Иллюзия имеет свои правила. Всякий, кто хочет извлечь из неё выгоду, должен этим правилам следовать. Первое правило: производство определяет всё. Если ты не производишь, ты не человек и революция не для тебя. Почему мы должны терпеть паразитов? Что, мы обязаны работать за них? Да они хотят, чтобы мы обеспечивали их жизнь, как нашу собственную! И кроме того, не окажутся ли все эти люди со смутными идеями и претензией вести себя как им хочется, на службе контрреволюции? Что ж, в таком случае лучше отделаться от них сразу. Мы знаем, кто наши союзники и с кем мы хотим бьпъ. Так что давайте-ка организуемся получше и выставим этих проходимцев, и пусть ни один не посмеет поставить свою ногу на стол и спустить штаны.

Давайте организуемся! В специальные организации! Будем тренировать специалистов, изучать техники борьбы на местах производства. Нужно бороться с саботажем производства! Производители будут делать революцию, а мы будем с ними, чтобы они не наделали глупостей, не расслабились, не обленились.

Увы, всё это дрянь. Старая унылая болтовня. Битва на рабочем месте. Битва за рабочее место. Битва против разгильдяйства. Битва за производство.

Когда мы вырвемся из этого круга? Когда перестанем кусать собственные хвосты?

4.

Безобразный всегда находит зеркала, которые делают его прекрасным.

Де Сад

Какое сумасшествие - любить работу!

С исключительной научной изобретательностью капиталу удалось заставить эксплуатируемых любить эксплуатацию, висельника - его верёвку, раба - его цепи.

Идеализация работы по сей день является смертельным недугом революции. Движение освобождения издавна было разъедаемо буржуазной моралью производства. Эта мораль не только чужда эксплуатируемым, но и прямо враждебна им. Профсоюзы не случайно оказались первым звеном коррупции - именно в силу их близости к тем, кто режиссирует спектакль производства.

Настало время противопоставить рабочей этике не­рабочую эстетику.

Мы должны противопоставить удовлетворению иллюзорных нужд, навязанных обществом потребления, удовлетворение естественных человеческих нужд, увиденных в свете первичной, сущностной необходимости -необходимости коммунизма.

На этом пути количественная оценка нужд преодолевается. Необходимость коммунизма транс­формирует все остальные нужды и их давление на человека.

Человеческая нищета - последствие эксплуатации -была представлена когда-то как обещание будущего спасения. Христианство и революционные движения шли рука об руку через историю. Мы должны пострадать, чтобы завоевать рай или приобрести классовое сознание, которое приведёт нас к революции. Вне рабочей этики марксистское понятие «пролетариат» потеряло бы всякий смысл. Но рабочая этика - продукт того же буржуазного рационализма, который позволил буржуазии завоевать власть.

Корпоративное сознание проглядывает за ликом пролетарского интернационализма. Каждый сражается в рамках своего собственного сектора. В лучшем случае они связываются с подобными же секторами в других странах - через профессиональные союзы, специальные организации. Могучие мультинациональные корпорации противостоят могучим интернациональным профсоюзам. Давайте сделаем революцию, но сохраним всю машинерию, в основе которой - рабочий инструмент, этот мифический объект, перешедший в руки пролетариата, но воспроизводящий историческую добродетель буржуазии.

Наследник революции должен стать потребителем и главным актёром завтрашнего капиталистического спектакля. Изначально идеализированный в качестве носителя революции, пролетариат растворяется в будущем идеализированном производстве бесклассового общества. Когда эксплуатируемые осознаются как класс, все элементы иллюзии уже налицо - точно так же, как когда эксплуататоры подаются в качестве монолитного класса.

Для эксплуатируемого единственный путь, ведущий за рамки глобального проекта капитала, - путь отказа от работы, производства и политической экономии.

Однако отказ от работы нельзя смешивать с «недостатком работы» - особенно в обществе, базирующемся на этом недостатке. Маргинализированные ищут работу. Они её не находят. Они вытесняются в гетто. Они криминализируются. Потом всё это становится частью производственного спектакля как целого. Производители и безработные равно необходимы капиталу. Баланс, впрочем, весьма деликатен. Противоречия взрываются и порождают различные формы кризиса. Именно в этом контексте происходит революционное вторжение.

Итак, отказ от работы, разрушение работы - как утверждение необходимости не-работы. Человек может воспроизводить и создавать себя в не-работе через разнообразные формы деятельности. Идея разрушения работы абсурдна, если она рассматривается с позиций рабочей этики. О чём вы говорите? Столько людей стремится к работе, столько безработных вокруг, а вы твердите о разрушении работы? Призрак луддитов возникает и заставляет всех революционеров-которые-читали-всю-классику содрогаться от ужаса. Строгая модель фронтальной атаки на капиталистические силы не может быть поколеблена. Все провалы и страдания прошлого ничему не научили, как и все предательства, весь позор, всё мракобесие. Вперёд, товарищи, лучшие дни впереди! Снова вперёд! Ура!