Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х - Борис Сударов

До позднего вечера Рика и Рува пробыли в своём укрытии на горе в кустах, а как стемнело – переулками, садами и огородами, опасаясь встречи с патрулями, стали пробираться к своему дому. В городе им больше оставаться нельзя было, и они решили зайти домой, взять коечто из вещей и податься в какуюнибудь дальнюю, глухую деревню, где их никто не знает и не выдаст немцам, и там ждать прихода Красной Армии. А в том, что через месяцдругой она придёт сюда, сомнения у них не было.

Небо почти сплошь было закрыто тяжёлыми чёрными тучами. Они грозно нависли над землёй, готовые вотвот разразиться холодным осенним дождём или снегом. Луна лишь на миг робко появлялась в редких лиловых просветах и затем вновь скрывалась в далёкой тёмной толще небосклона.

Через лазейку в дощатом заборе Рика и Рува из соседнего сада пролезли к себе во двор и, выглянув изза сарая, в тревоге застыли на месте.

– В доме, кажется, ктото есть, – прошептала Рика.

Они притаились, стали ждать. Тусклый свет луны, выглянувшей изза туч, падал на окна в столовой, и Рика с Рувой напряжённо всматривались вовнутрь дома, пытаясь сквозь темноту чтото там разглядеть.

– Никого там нет, тебе показалось, – не выдержал Рува.

Они подождали ещё немного, прислушались, затем вышли из своего укрытия. Рика сунула руку под крылечко, в привычном месте взяла ключ, и они тихо подошли к двери. Но ключ не потребовался, дверь была не заперта. Это озадачило и насторожило их, но, мгновение поколебавшись, Рика бесшумно открыла дверь (она не скрипнула – незадолго до этого отец смазал петли машинным маслом), и они вошли в столовую. И двух шагов не ступив, Рика, шедшая впереди, вдруг от неожиданности вздрогнула, предупредительно коснулась рукой брата и замерла на месте. Через слегка раскрытые дверные створки на фоне отблесков луны она увидела в зале двух человек и сразу узнала живших напротив мать и дочь Сериковых – Дуську и Любку, худая слава о которых давно была известна в городе. Муж Дуськи, Григорий, отбывал срок за воровство гдето в дальних краях, а сама Дуська промышляла спекуляцией и мелким воровством. Таскала, и не раз попадалась на том, и со двора Вихриных: то дрова, то курицу, – ничем не брезговала.

Вот и сейчас Сериковы решили поживиться. Они сидели перед раскрытым чёрным комодом и, вполголоса переговариваясь, вытаскивали из него бельё, одежду, скатерти и запихивали всё это в большие тюфячные наволочки. Услыхав за спиной шорох, Дуська испуганно обернулась, встала.

– Ты глядика, Люба, з таго света явились! – На лице Дуськи показалась недобрая улыбка.

Любка выпрямилась, потупив взгляд, молча смотрела кудато в сторону. Ей было неловко за мать и за себя – ведь с Рикой они учились в одном классе.

– Что вам здесь надо? – Не зная, как вести себя в этой ситуации, спросила Рика.

– Не, ты подумай только! – с притворным возмущением, ударив руками по бёдрам, воскликнула Дуська. – «Что вам здесь надо?» Ты вот что, милая: убирайсяка с твоим братом отсюда подобрупоздорову, пока я немцам не заявила.

– Мама, ну что ты, право! – робко промолвила Любка.

– А ты маучы, не твоё дело! – отрезала Дуська.

– Ну, гадина, подожди! – хотел крикнуть Рува, но сдержался. – Наши придут – на коленях прощения будешь просить.

– Сейчас же убирайтесь отсюда! – повторила Дуська.

– Мама! – укоризненно посмотрела на мать Любка.

– Маучы, сказала! Знаю, что кажу!

– Ладно, – сказала Рика, – мы сейчас уйдём, только возьмём коечто из вещей.

– Бяры, бяры, а тольки немцам усё дастанецца. – Дуська не сомневалась, что спастись им не удастся.

Рика подошла к платяному шкафу, открыла дверцу; порывшись, отыскала там свою любимую серую тёплую кофту и надела её на себя; передав брату его свитер, тоже попросила надеть; больше из шкафа брать ничего не стала; закрыв его, она окинула взглядом комнату, сняла висевший на гвоздике противогаз и освободила сумку. Дуська и Любка молча следили за тем, что она делала.

Затем Рика пошла на кухню, взяла в кухонном шкафчике краюху хлеба, пару огурцов, в пустой спичечный коробок насыпала немного соли и, положив всё в противогазную сумку, направилась к дверям. Брат, как тень, всё время следовал за нею.

На выходе, у самой двери, они задержались, сняли с вешалки свои пальто, Рува надел зимнюю шапку, и они молча вышли из дома, погрузившись в ночную темень.

– Зайдём к Лёксе, пусть знает, что мы живы остались, – тихо сказала Рика, когда они вышли за калитку, – и с Лёником попрощаемся.

Мёртвая, тревожная тишина окутала город, и лишь откудато издалека, со стороны базарной площади, слышались пьяные голоса орущих полицаев, празднующих кровавую победу.

Рика тихо постучала в маленькое оконце. Ответа не последовало.

Постучала ещё раз, чуть погромче.

– Кто гам? – раздался, наконец, с печи сонный голос Лёксы.

– Это я, бабушка, – Рика, – глухо прозвучал ответ.

– О, Господи! – Испуганно, после паузы, воскликнула Лёкса, слезая с печи. Потом в окошке показалась её голова, лицо словно прилипло к стеклу. Она опасалась встретиться с призраком, но, увидев живого человека, быстро открыла дверь. – Господи, помилуй! Живые!? – не верилось Лёксе. Она торопливо закрыла за вошедшими дверь.

– Нам удалось бежать, – сказала Рика. – Сейчас мы уйдём из города, зашли вот только попрощаться.

– Куды ж на ночьто глядя, деточки? – сокрушалась Лёкса.

– До утра нам тут нельзя оставаться, бабушка, пока темно – надо выбраться из города.

– Ах, ироды проклятые, што робять! За што людей изничтожають? – возмущалась старуха, зажигая свечу.

Лёник лежал на полу, на расстеленном кожухе, наполовину укрытый старым ватным одеялом, и, тихо посапывая, крепко спал, раскинув во сне ручонки.

Рика и Рува подошли к малышу, долго молча смотрели на него. Затем Рика нагнулась и поцеловала его.

– Прощай, малыш, – тяжело вздохнув, тихо сказала она.

Лёкса между тем поставила на стол миску с огурцами, вытащила из печи несколько ещё тёплых, оставшихся с обеда картофелин, нарезала хлеб. Всё это было весьма кстати: ведь за целый день во рту Вихриных не было ни крошки хлеба, ни капли воды.

Подкрепившись, они несколько пришли в себя после всего того, что довелось им за день пережить, немного расслабились, духота разморила их. Им бы сейчас никуда не уходить отсюда, забраться на тёплую печь и, забыв всё на свете, уснуть до утра молодым крепким сном.

– А, можа, никуды не пойдете сягонни, – словно подумав об этом, засомневалась Лёкса. – Пажывете у мяне, а?

– Нельзя, бабушка, спасибо, мы пойдём, – уходя от соблазна остаться и вставая изза стола, решительно сказала Рика. – Узнают – и вас с Лёником расстреляют вместе с нами. Мы уж пойдём.

– А то пожили б тут, хто узнае?

– Нельзя, бабушка, – твёрдо отрезала Рика. И рассказала о том, как Дуська выгнала их из родного дома, как погрозила выдать немцам.

– Ах, змея! Вот змея! – возмущалась Лёкса. – Вароука – она и ёсць вароука!

– Наши придут, ей припомнят это, – не удержался до сих пор молчавший Рува.

Лёкса собрала всё, что у неё было из продуктов, положила им в сумку, и они тронулись в неведомый, ничего хорошего не сулящий им путь. Тёмная осенняя ночь мгновенно поглотила их. Похолодало. Подул пронизывающий северный ветер. «Хорошо, что мы надели пальто, – подумала Рика. – Вотвот пойдёт снег».

Она была старше брата всего лишь на два неполных года. Но сейчас этого было достаточно, чтобы ей принимать решения и чувствовать ответственность и за себя, и за него.

Ещё когда они сидели в кустах у костёла и дожидались темноты, чтобы пробраться к дому, Рика придумала легенду, которой они будут придерживаться после выхода из города: они из Могилёвского детдома (о нём много рассказывали им действительно бежавшие оттуда двое ребят, которые заходили к Вихриным ещё в августе), идут к своим дальним родственникам в Рославль; Рита и Юра Вихрины, русские; отца звали Иваном, мать – Маней. Им было легко скрыть своё семитское происхождение, так как ни по внешнему виду, ни по произношению они не были похожи на евреев. Оба были круглолицые, светловолосые, с голубыми глазами. Слегка скуластому лицу Рики особый шарм придавали ямочки на щеках и большая, туго сплетённая коса, кокетливо спускавшаяся через плечо до самого пояса. Ничем не скреплённый её конец часто распускался, и привычным занятием Рики в таких случаях было, склонив голову набок, своими пухлыми, короткими пальцами, словно чётки, перебирать и сплетать его. В отличие от шустрого, хулиганистого брата, который учился неважно и видел себя в будущем то ли лётчиком, то ли танкистом, но обязательно военным, Рика была спокойной, уравновешенной, училась хорошо и мечтала через два года поступить в медицинский институт.

Но сейчас оба думали лишь об одном: как незамеченными побыстрее выбраться из города.