Каждому своё - Артур Зеев

боеприпасов. Задача следующая: постараться нарушить подвоз свежих частей и техники на Миус-фронт и по возможности оттянуть на себя силы противника, тем самым ослабив его перед нашим наступлением.

— Выполним. Мы давно тут с тремя отрядами атаки координируем, если всех в ружьё и объединиться по полной — сотни две бойцов будет... Точка сброса далеко?

— Километров сорок от места моего десантирования к Ворошиловграду.

Испанец кивнул: там у них самих был схрон в заброшенной штольне, место выбрано грамотно.

В этот момент в землянку забежали бородатый детина с ППШ и Улугбек. Последний затараторил:

— Немцы! Километрах в четырёх-пяти. Цепью чешут. С собаками.

— Уходим. Живо!

Партизаны действовали чётко: каждый схватил то оружие, что полагалось, бородач подхватил ящик с гранатами — и все поспешили за Испанцем вглубь землянки. Вышли с другой стороны в овраге, побежали по руслу реки в чащобу. На опушке предводитель остановил группу:

— Гриша, уводи наших и Бориса, за него головой отвечаешь.

— А ты? Как же мы...

— Мы с Улугбеком чутка задержимся и догоним... Встречаемся завтра после заката на кладбище.

Григорий выжидательно посмотрел на своего командира, кивнул. Подошёл, стиснул руку и пожелал удачи, после быстро скрылся с отрядом. Улугбек обратился к командиру:

— Товарищ Испанец, чего делать будем?

— Пошли на пригорок. Немцы как-то быстро нас искать стали в нужном месте. Подозрительно быстро...

— Думаете, кто сдал?

Испанец ничего не ответил...

Рота СС растянулась цепью и медленно прочёсывала лес. Солдаты ворчали: было так холодно, что подвывали даже служебные собаки. Один из младших офицеров подошёл к своему командиру:

— Герр Фрид! Прочесали уже два километра, а никаких партизан.

— Дальше ищите. Должны быть тут.

— Вы уверены?

Старший по званию офицер скосился на своего помощника из коллаборационистов:

— Полицай-вахмистр, вы уверены в своём информаторе?

— Так точно, герр Фрид! Я вас ещё ни разу не подводил!

— Ну смотрите.

Анатолий вытянулся по струнке смирно и взял под козырёк. После подозвал к себе русого парня лет двадцати в ватнике и ушанке:

— Ванёк, ты уверен?

— Да, Анатолий Петрович. Тут наша землянка, километр от силы вперёд и в буреломе будет, вход замаскирован.

— Смотри у меня: головой отвечаешь.

Парень сглотнул...

— Что видишь, Улугбек?

— Немцы землянку нашли. Указал им кто-то, сразу в бурелом полезли.

— Найди старшего офицера. Ищи по погонам и аксельбантам.

Узбек порыскал биноклем по отряду, улыбнулся:

— Вот он, Испанец. Стоит под елью, распекает полицая... Погодите-ка... Чёрт, вот же сучара!

— Что такое?

— С ними Ванька Сазонов. Он, падла, сдал! А мы думали, за «языком» пошёл, утром вернётся... Как так можно, а? Своих заложить!

Испанец ничего не ответил, лишь подкрутил оптику на винтовке и стал следить за рукой фашистского офицера. Герр Фрид закончил ругаться на немецком, подозвал к себе предателя. Достал «маузер» из кобуры, выстрелил тому в лоб...

— Ловко вы его, прям одновременно!

— Давно надо было. Каждому своё, как говорится... А теперь ползком назад и быстро драпаем. Они пока в растерянности, откуда стреляли, есть шанс дёру дать. Ну, ходу, ходу!

— Так точно!

Родина вас ждёт, сволочи!

— Товарищ майор, разрешите обратиться!

— Разрешаю.

Майор со шрамом на щеке отвернулся от цветущей черёмухи к своему помощнику — тот начал отчёт:

— Батальон укрепрайон проверил, брошенное оружие собрал. Теперь дело за сапёрами, в здания мы не совались... Можно парням отдохнуть чутка? Тут речка рядом...

— Улугбек, у вас три часа.

— Спасибо, товарищ майор!

Узбек отсалютовал и побежал к своему батальону. Майор проводил его улыбкой, сорвал с ветки белое соцветие и неторопливо пошёл к ближайшему уцелевшему ресторану. Заказал у бюргера пива и, расположившись поудобнее, принялся наблюдать в окно за отводом советской техники по окраинам города.

С мелодичным звоном колокольчика дверь пропустила в заведение хромающего шатена при погонах майора советской гвардии. Он подсел к сослуживцу под перезвон медалей, жестом приказал бармену налить и ему тоже.

— Батальон отпустил, что ли?

— Ага. Пусть парни хоть в речке искупаются — как-никак, война окончилась. Победа!

— И то верно. Мои в пригород отпросились: там яблони глаз радуют. А ещё больше девки...

Мужчины рассмеялись. Чокнулись щербатыми кружками, выпили. Шатен огляделся по сторонам, вытащил из-за пазухи документы и протянул их своему другу:

— Вот, Лёша, держи. Комар носу не подточит.

— Гриша, я даже не знаю, как тебя...

— Брось. Я ещё мог забыть сорок первый, это в другой жизни было... Но как ты меня под Киевом на себе тащил — никогда не забуду... Так что теперь у тебя есть все документы, что ты служил с мая сорок первого под Тирасполем. Проверить на месте невозможно, всё сгорело. Если вдруг будут какие вопросы — я подтвержу. НКВД поверят.

Брюнет со шрамом на щеке крепко пожал руку своему другу, похлопал его по плечу. Отпил ещё пива, сощурил один глаз:

— Слышал про планы Старшего? Депортировать и по лагерям всех «бывших», казаков и прочих?

— Слышал, как не слышать. Уже даже плакаты вешать стали. «Родина вас ждёт, сволочи!»

— Что думаешь?

Григорий пожал плечами:

— А чёрт его... Мы вот на днях так Анатолия взяли. Ну, помнишь, ту сволочь, что нас когда-то по лесам собаками и полицаями травил... Прятался тут в подвале, прикинулся учителем младших классов. Если бы я его рожу подлую не узнал — так бы и остался тут пиво пить с бюргерами да фрау лапать... Узнал. Очередью у стенки. Представляешь, сколько ещё таких тут сидит по подвалам? А сколько по всей Европе? Давить их надо, сук таких. Давить самым жестоким образом.

— А я вот сегодня видел, как наши старуху волокли под руки. Худенькая такая, старая совсем, лет под восемьдесят. Даже не плакала, а лишь рот беспомощно разевала и дрожала вся. Я остановил, спросил, что она им сделала — оказалось, дочка ещё царского министра, соседи сдали... И вот за что её во враги народа записывать?

— Эх... Думаешь, много таких? Ну, кого вообще ни за что.

Алексей в задумчивости закурил папиросу:

— Думаю, порядочно... Ты как знаешь, а я демобилизуюсь и пойду в гражданские. Хоть куда.

Мужчины помолчали.

— С тобой можно? Я в органы не вернусь. Обрыдло.

— Только я на