Легенда - Дед Скрипун

туда отправить, ежели конечно она тебе к тому времени не надоест, а то и тут оставлю. Еще денег подкину, так, чтобы и внуки безбедно жили, ничего не делая. – Усмехнулся и посмотрел клубящимся мраком в глаза. – Думай. Время есть. Наша с тобой схватка за скрижаль еще не скоро. Помни мое предложение, и в нужный момент, просто не мешай, а отойди в сторону.

Глаза скомороха резко потеплели и вновь налились синевой, став прежними. Он встрепенулся расправив плечи, пробежал по струнам пальцами и пропел, словно оканчивая балладу:

- Ай поили питьицем медвяныим.

Они тут с Федограном и помирилися.

- Ну как тебе моя сказка богатырь? Не много ли я в ней напридумывал? Не далека ли она от истины? – Глаза смотрели с такой наивностью. Сразу чувствуется, что человек ничего не помнит из последних событий, для него, не было Чернобога. Он играл и пел.

- Да уж. – Вытер пот со лба Федогран. – Хорошую ты сказку сочинил. Аж до пяток пробрало. Теперь седмицу не усну.

— Вот как. – Подскочил довольный Баян. – Я так рад, что угодил. - Он чуть не пустился в пляс, но был остановлен богатырем.

- Сядь. Не суетись. Сейчас жена меду принесет, выпьем, и еще ей споешь.

- Конечно. С радостью. – Плюхнулся на свое место скоморох. – Непременно спою. Только ты ответь мне на несколько вопросов. Очень многого я не понимаю в твоих подвигах. Те свидетели, которых я расспрашивал, глаголют разное, а мне для былины истина нужна. Непременно правда. Кривда богам неугодна.

- Богам? – Поднял глаза богатырь, едва не сорвавшись и не накричав на довольного собой, улыбающегося гусляра, но вовремя одумался. – Ну да. Богам истина важнее всего. Спорить с тобой не буду про то, что такое правда.

Тут за штанину богатыря дернули, и ловко вскарабкавшись по рубахе на плече забрался шишок.

- Чего интересного я пропустил? – Стрельнул он глазами в гусляра.

Дверь скрипнула и наконец пришла Алина, неся поднос с караваем ржаного хлеба, жареной, парящей ароматом курочкой и крынкой меда с двумя кружками.

- Отведайте, что бог послал. – Улыбнулась она с порога.

- А ты чего в кокошнике, красавица. Мне твои распущенные волосы больше нравятся. – Засмеялся Илька, обернувшись к жене Федограна.

Девушка вздрогнула, покраснела, схватилась за головной убор, уронив поднос и едва не села на пол.

Надо пояснить, дорогой мой читатель, что распущенные женские волосы, считались в те времена непотребством, символом гулящей особы, видеть их могли только подруги да муж в спальне. От того и такая реакция была у девушки на слова шишка.

- Ты что же? Ты у нас в спаленке был, маленький гаденыш? – Краска окончательно залила ее лицо, сделав пурпурным. – Подглядывал?

- Что ты, красавица, как я мог… - Начал было оправдываться негодник, но заболтал ногами, схваченный Федограном за шкирку.

- Говори. Был или нет, паскудник. Правду! – Рявкнул богатырь, сверля глазами трепыхающееся перед лицом тельце.

- Как можно. Брат. Что я, не понимаю. Не было меня в спальне. Мы с домовым и банником всю ночь мед в овине пили. Набрались так, что я проспал.

- Врешь, гаденыш, ты не пьянеешь.

- Богами клянусь. – На Ильку было страшно смотреть, на столько тот испугался взбешенного богатыря. – Охмелел в этот раз. Мне такой подарок видимо мой создатель…

- Верю. – Опустил брата на стол Федогран. – Но ежели узнаю противное. Удушу. – Не был он в спальне, Алинушка. Пошутковал он неудачно. – Встал богатырь, подошел и обнял жену.

- Однако весело у вас. – Рассмеялся гусляр.

- Про это баллады слагать не надо. – Федогран так на него посмотрел, что тот сразу сообразил, что действительно не стоит.

- Там это… Там стенка на стенку сейчас сойдутся. Пошли посмотрим. – Осмелел шишок, когда понял, что опасность миновала.

Легкий морозец слегка пощипывал щеки. Позднее утро. На поляне, у городских ворот собрались обнаженные по пояс парни, выстроившись неровными линиями с двух сторон, напротив друг друга. С одной стороны в синих шароварах, с другой в красных, босыми ногами тая притоптанный снег.

Довольный, раскрасневшийся похмельем воевода, поднял руку.

- Начали. – Рявкнул махнув ладонью.

Замелькали, обмотанные тряпицами кулаки, закачались плечи, заскользили по-кошачьи ноги, помогая приемам рукопашной схватки, именуемой в народе: «мельница». Красиво. Завораживает боевой танец древних людей.

Неподалеку девушки. По случаю праздника в сарафаны нарядные одеты. Светятся все, то ли от внутреннего света, то ли от поднявшегося в небо яркого зимнего солнышка. Еще и свистят по-разбойничьи, было и такое, не стеснялись древние женщины в выражениях эмоций. Своих парней поддерживают. Веселье летает в воздухе. Танцует радостью, словно живое, бери и трогай.

Победили синие. Выдавили за линию, отчерченную воеводой, красных. Обнялись, расцеловались все, и победители и побежденные. Никаких обид. Расквашенные носы, да наливающиеся синяки не в счет. То боевые награды. Ими гордится будут. Перед невестами хвастаться, как на ногах после удара устояли, а в ответ: «хрясть», и соперник с ног.

На кулачках побились. Пора и к столу. На главной площади, под открытым небом, угощение расставлено. Мамки, да няньки расстарались. Завалили яствами аппетитными да напитками хмельными. И так до вечера. Праздник живота.

А когда солнышко к горизонту скатилось, и вот-вот спрячется, уйдя на покой погрузив мир в лунную ночь, снова за город, вновь весь люд за ворота городские. Там уже костры полыхают. Пришла пора хороводы водить, песни петь, сказки рассказывать, да через огонь, взявшись за руки прыгать. Счастье. Такого на диване не испытаешь.

И наверно самое в этом удивительное, что никто, никому не приказывал и плату за услуги не предлагал. Ни за накрытые столы, ни за костры разожжённые, ни за снег на поляне расчищенный да притоптанный. Все бесплатно, все вместе, все едино, как одна большая семья сделали. Вместе работали и вместе веселились.

Любо.

Глава 3 Вольх.

Свадебные гуляния закончились, жизнь в городе вернулась в свое обычное неторопливое русло. Скрипели по морозцу, давя снег полозьями телеги, перевозя груз. Кому дрова, кому сено, а кому муку. Подгоняли возницы лошадей, взрывая стеклянный воздух кнутами и посвистывая. Пахло хлебом, дегтем, чесноком. Похрапывали в конюшнях кони. Все, как всегда, только вот для Федограна такая жизнь непривычна. Никто не беспокоит, не пытается убить и не пакостит. Тишь да благодать.