Грипп. В поисках смертельного вируса - Джина Колата

Это ли не свидетельство подлинного шока? Ведь Вон ведет здесь речь о разгаре первой широкомасштабной войны с применением наиболее современных и изощренных видов вооружений, войны, где солдат сотнями уничтожали пулеметным огнем и ядовитыми газами, но все это показалось ему невинными забавами в сравнении с поражающим фактором эпидемии.

Его коллеги пережили не меньшее потрясение. Коула до глубины души поразило то, что предстало его взору в госпитале. Все новые пациенты продолжали прибывать, «но медицинского персонала не хватало, и несчастные парни сами устраивали для себя подвесные койки, которые уже скоро заняли не только все палаты, но и веранды вокруг здания», – рассказывал Коул.

А потом настала очередь «анатомички», где производили вскрытия. В нее трудно было даже войти, потому что лежавшие в ногах окоченевшие тела преграждали путь. «Из-за неизбежной спешки и чрезмерного количества трупов, скопившихся в морге, их укладывали прямо на пол совершенно беспорядочно и бессистемно, и нам приходилось перешагивать через них, чтобы попасть в палату, где делали аутопсию» – так описывал это Коул.

Но стоило им туда войти, как даже Уэлч, невозмутимый Уэлч, в котором остальные всегда видели источник отваги и силы, оказался совершенно ошеломленным. Ничего хуже просто быть не могло.

Встав к операционному столу, Уэлч вскрыл грудь трупа молодого человека, чтобы стали видны его легкие. И это оказалось устрашающим зрелищем. «Когда из груди были извлечены посиневшие, сильно разбухшие легкие и доктор Уэлч увидел перед собой мокрую пенистую массу, уже почти разложившуюся, даже он невольно отвернулся», – рассказывал Коул. «Должно быть, это какая-то новая инфекция или чума», – предположил Уэлч.

По свидетельству Коула, Уэлч «был сильно возбужден и до крайности взвинчен. То, что нервничали мы все, меня не удивляло, но мне стало действительно страшно, когда я понял, что выносить увиденное не под силу даже Уэлчу, пусть это и длилось всего несколько мгновений».

Коула действительно больше всего шокировала именно реакция Уэлча. «В первый и последний раз видел я его тогда по-настоящему испуганным и сбитым с толку».

К тому времени грипп распространился далеко за пределы Бостона и Форт-Девенса, затронув далеко не одних только военных. Вирус охватил весь штат Массачусетс.

Через три дня после визита группы Уэлча в Форт-Девенс медицинские чиновники штата принялись строчить телеграммы в службу общественного здравоохранения США, умоляя прислать своих докторов и медсестер. Исполняющий обязанности губернатора штата Калвин Кулидж отправил телеграммы президенту Вудро Вильсону, мэру Торонто, а также губернаторам Вермонта, Мэна и Род-Айленда, в которых говорилось: «Наши врачи и прочий медперсонал полностью мобилизованы, но они уже не справляются с чрезмерной нагрузкой». Многие из заболевших, добавлял он, «не получают никакой помощи». Всего в Массачусетсе заразились 50 тысяч человек. И в тот день – 26 сентября 1918 года – 123 жителя Бостона умерли от гриппа и еще 33 человека – от вызванной им пневмонии.

Но, как вскоре выяснилось, не было никакой возможности прислать в Массачусетс дополнительный медицинский контингент, поскольку грипп проник уже практически повсюду и в помощи нуждались все. Эпидемия быстро охватывала все новые военные базы, мелкие и крупные города, растекаясь по всей территории страны. Пораженные им места уже исчислялись сотнями.

Нанесенный гриппом урон трудно себе даже представить. В каждом военном лагере, в каждом городе, в каждом самом, казалось бы, глухом захолустье писалась теперь своя чудовищная история горя, смерти, безнадежности и социального кризиса.

Положение стало настолько угрожающим, что в тот самый день, когда власти Массачусетса обратились к правительству за помощью, армейское командование выступило с поистине беспрецедентным заявлением. Отменялся намеченный призыв на военную службу 142 тысяч новобранцев. И это несмотря на то, что пополнений очень ждали в Европе. Но у генералов не оставалось выбора. Грипп бушевал уже повсюду. В сентябре от него умерли 12 тысяч американцев, и практически во всех лагерях, куда надлежало бы явиться новым призывникам, был введен карантин.

Пока Рой, как мог, помогал умирающим в Форт-Девенсе, пока Уэлч совершал туда инспекционную поездку и не мог поверить в страшные последствия, нанесенные обыкновенным гриппом, инфекция прокралась в Филадельфию.

По всей вероятности, заболевание ударило по Филадельфии на столь ранней стадии, потому что в городе располагалась крупная военно-морская база. Здесь тоже первыми заболели моряки, и произошло это 11 сентября, то есть почти одновременно со вспышкой в Форт-Девенсе. Или же причиной послужила близость города к двум крупным армейским лагерям – Форт-Диксу в Нью-Джерси и Форт-Миду в Мэриленде, – где тоже вскоре разгорелась эпидемия. А быть может, причиной стремительного распространения гриппа в Филадельфии стал огромный парад, устроенный 20 сентября для сбора средств в фонд ведения войны, когда на улицы вышли одновременно 200 тысяч жителей. Или же следует принять во внимание комбинацию всех этих факторов. Как бы то ни было, но Филадельфия оказалась одним из наиболее пострадавших от гриппа американских городов. И абсолютно неготовым достойно встретить эту напасть.

Предвидеть наступление ужасного бедствия не смогли ни «отцы города», ни, тем более, рядовые обыватели. Кроме того, буквально накануне вспышки эпидемии ведущие медики распространили успокоительную статью, в которой звучала бравада, подобная звукам оркестра на борту готового пойти ко дну «Титаника». В «Журнале Американской медицинской ассоциации» высказывалось мнение, что властям не следует поднимать тревогу всего лишь из-за пугающего названия «испанский грипп». В статье говорилось: «Не стоит придавать ему слишком большого значения или бояться этого гриппа больше, чем любого другого, лишь потому, что он пришел под новым наименованием». В журнале, кроме того, совершенно безосновательно утверждалось, что «новый грипп уже практически прекратил распространение среди союзнических войск в Европе».

И все же эпидемия давала о себе знать все больше, и городские власти поневоле приняли некоторые меры предосторожности. Так, 18 сентября отдел здравоохранения мэрии начал кампанию, предупреждавшую об опасности кашля, сплевывания и чихания в общественных местах. Тремя днями позже инфлюэнцу включили в список болезней, о каждом случае которых следовало сообщать, то есть появилась статистика заболеваемости. Но почти одновременно с этим – 21 сентября – врачи сообщили прессе хорошие новости. Им показалось, что недуг все же удалось победить. В газете «Филадельфия инкваирер» написали, что ученые сумели выявить возбудитель гриппа – бактерию, названную ими «бациллой Пфайфера». В результате, подчеркивал автор статьи, «открытие дало медикам полную информацию, чтобы создать средство борьбы с этой напастью».

Однако к 1 октября город фактически оказался на осадном положении. Только за один этот день органы общественного здравоохранения получили сообщения о 635 случаях заболевания гриппом. Но цифра выглядит явно заниженной. Городские врачи были настолько перегружены работой, что большинство из них попросту не успевали отправлять свои рапорты, а потому истинное число заболевших навсегда осталось никому не известным. 3 октября городские власти распорядились закрыть все школы, церкви, театры, бильярдные залы и прочие увеселительные заведения в отчаянной попытке сдержать распространение инфекции.

Всего за одну неделю по 5 октября включительно в Филадельфии официально зарегистрировали 2600 человек, умерших от гриппа или его осложнений. На следующей неделе этот показатель достиг 4500. Сотни тысяч жителей города были инфицированы. Больных доставляли в больницы на лимузинах, в конных повозках и даже в обычных тачках.

В течение первого месяца после появления гриппа в Филадельфии он унес 11 000 жизней. Самый траурный день выпал на 10 октября 1918 года, когда в городе умерли сразу 759 человек.

«Обходившие больных на дому медсестры часто становились свидетельницами сцен, словно повторявших далекие чумные годы XIV столетия, – пишет историк Альфред Кросби. – Вокруг них либо собирались толпы людей, моливших о помощи, либо же их отказывались пускать на порог, пугаясь вида белых марлевых масок, которые они носили. Утром каждая из них могла отправиться в путь со списком из пятнадцати пациентов, а в итоге посетить пятьдесят. Одна из сестер милосердия, войдя в дом, обнаружила в гостиной мертвого отца семейства рядом с женой, державшей на руках новорожденную двойню. Между смертью и рождением прошли всего сутки, и у молодой матери не оказалось никакой пищи, кроме единственного яблока».

Похоронных дел мастера не справлялись с наплывом «клиентов», отмечал Кросби. «Был случай, когда члены местного Общества организованной благотворительности обошли 25 похоронных контор, прежде чем в одной из них согласились позаботиться об умершем бедняке. Но бывали случаи, когда тела оставались лежать в своих домах по несколько дней. Похоронные бюро (в основном частные предприятия), перегруженные заказами, зачастую пытались воспользоваться ситуацией и взвинчивали цены порой на 600 процентов. Люди жаловались, что кладбищенские работники стали взимать мзду в 15 долларов за каждое захоронение и при этом еще заставляли охваченных горем близких самих рыть могилы для усопших родственников».