Грипп. В поисках смертельного вируса - Джина Колата

При обычных обстоятельствах здесь можно было бы поставить точку во всей этой истории. Грипп пожирал мягкие ткани легких, а легкие начинают разлагаться немедленно после смерти. Да и сам вирус должен был исчезнуть еще до начала разложения.

Однако грипп 1918 года был необычным во всех отношениях. И, как нам кажется, самым невероятным продолжением его истории стали события, которые произошли почти сто лет спустя, когда выяснилось, что в образцах тканей легких, взятых у всего лишь троих из миллионов погибших и лишь чудом сохранившихся, содержался своего рода ключ к шифру вируса-убийцы. Никому не известные при жизни и внезапно умершие, эти трое могут при известных обстоятельствах стать спасителями человечества в XXI веке.

Первым из этой троицы подхватил грипп рядовой Виктор Вон, которому в сентябре 1918-го едва исполнился 21 год. Как любой солдат, он, вероятно, был одновременно преисполнен страха и бравады. Скоро ему предстояло пойти в бой, где он надеялся показать себя настоящим мужчиной. Прибыв в тренировочный лагерь Кэмп-Джексон, расположенный в семи милях к востоку от города Колумбия в штате Южная Каролина, он присоединился к огромному контингенту в 43 тысячи молодых людей, которых обучали артиллерийскому делу перед отправкой за океан. Они упражнялись в маневрах с пушками на дюнах, увязая в глубоком и сыпучем песке под палящим солнцем Южной Каролины. Виктор Вон стал одним из них. Он, по всей видимости, думал, что стоит на пороге самого главного события в своей жизни. И в какой-то степени так оно и вышло.

Рядовому Вону не повезло: он попал в лагерь, где уже началась внезапная эпидемия инфлюэнцы. Солдаты были для гриппа легкой добычей, и госпиталь, построенный на вершине песчаного холма, переполняли заболевшие молодые люди. В августе там побывали 4807 пациентов. В сентябре их насчитывалось 9598. Джеймс Говард Парк-младший, только начинавший свою медицинскую карьеру врач, рассказывал, как на его глазах люди буквально падали замертво, просто проходя по дорожкам лагеря. В один из дней он собственноручно перетащил в морг тридцать трупов.

История болезни рядового Вона свидетельствует, что он заразился в третью неделю сентября, почувствовав жар и боли. И вирусу не потребовалось много времени, чтобы сделать свое черное дело. 19 сентября Вон доложил начальству, что болен. А в половине седьмого утра 26 сентября он умер, до последнего борясь с удушьем.

В два часа пополудни прибыл армейский доктор, капитан К.П. Хеджфорт, чтобы произвести вскрытие. Рядовой Вон, записал он в отчете, «отличался хорошим физическим развитием, но имел несколько избыточный вес при росте в пять футов и десять дюймов». То есть он был чуть полноват с «достаточно толстым слоем подкожного жира», но при этом полностью годен к строевой службе с «хорошо развитой мускулатурой».

В области груди рядового Вона были обнаружены примерно 300 кубических сантиметров прозрачной жидкости. Вся поверхность его левого легкого была покрыта кровоподтеками размерами с булавочную головку, десятицентовую монету или даже крупнее. Альвеолы легких также полностью заполнены жидкостью.

После этого капитан Хеджфорт сделал небольшой срез влажной легочной ткани рядового Вона, обмакнул его для лучшей сохранности в формальдегид и поместил внутрь кусочка свечного парафина размером приблизительно с большой палец руки. И отправил в Вашингтон, где его поместили на хранение в коричневой коробочке на одной из полок огромного правительственного склада.

Пока Вон боролся со смертью в Южной Каролине, рядовой Джеймс Доунс, тридцатилетний рекрут из лагеря Кэмп-Аптон тоже почувствовал себя плохо. Лагерь располагался всего в 65 милях от Нью-Йорка и тоже предназначался для подготовки солдат к переброске в Европу. Даже пейзаж был схожим – плоская, покрытая песком местность между проливом Лонг-Айленд-Саунд и непосредственно Атлантикой, где росли только приземистые сосны да неприхотливый кустарник. В построенном годом ранее лагере в тесноте обитали 33 тысячи новобранцев, обучавшихся водить машины по практически непроходимым дорогам.

В сентябре 1918 года местный госпиталь неожиданно испытал наплыв больных – туда поместили каждого десятого из рекрутов. Рядовой Доунс оказался одним из них. В его карточке записано, что он поступил в госпиталь 23 сентября уже в бреду, с сильно покрасневшим лицом и температурой за сорок.

Весь следующий день он продолжал бредить, температура не снижалась, но кожа из-за нехватки кислорода начала темнеть. В половине пятого утра 26 сентября, то есть всего через три дня, рядовой Доунс умер от гриппа – за два часа до того, как та же участь постигла рядового Вона.

Вскрытие в тот же день произвел капитан Макберни. Он оставил запись о том, что Доунс весил 140 фунтов при росте в шесть футов и «не имел никаких внешних признаков болезни или ран на теле».

Повреждения, конечно же, оказались внутренними – в легких рядового Доунса. Они были «переполнены жидкостью, которая, пенясь, вытекала наружу», как отметил в рапорте хирург. Врач затем сделал небольшой срез легочной ткани Доунса, пропитал его формальдегидом и запечатал в кусок воска, который отправил на тот же склад в Вашингтоне.

И там образцы легочных тканей рядовых Вона и Доунса оставались нетронутыми почти восемьдесят лет, затерявшись среди миллионов других таких же образцов тканей людей, умерших от болезней как распространенных, так и редких, которые ежедневно направляли в хранилище Армейского института патологии. Этот весьма своеобразный архив был создан еще во времена Гражданской войны по личному приказу президента Авраама Линкольна. И с тех пор военные врачи отправляли туда ежегодно до 50 тысяч образцов с разного рода отклонениями от нормы. Общее же число единиц хранения на складе насчитывает примерно три-четыре миллиона.

А потому за последние сто лет образцы многократно перевозили во все более и более просторные помещения. Но маленькие кубики парафина со срезами легких Вона и Доунса оставались лежать в коробочках и никого не интересовали до самого конца XX века, когда их специально разыскали молекулярные микробиологи, которые надеялись получить из них материал для изучения вируса гриппа 1918 года.

Через два месяца после смерти рядового Вона грипп добрался до лютеранской миссии неподалеку от Теллера (ныне она переместилась в Бревиг), расположенной среди промерзшей насквозь тундры полуострова Сьюард на Аляске. Это была деревня на восемьдесят обитателей, откуда приходилось преодолевать 90 миль на собачьей упряжке до Нома – ближайшего городка, стоявшего на берегу студеного серого моря. В этом поселке и жила одна страдавшая ожирением женщина, которая, как и все остальные, ютилась в покрытом изнутри сажей иглу с кишкой тюленя вместо стекла в окне.

В последнюю субботу ноября к службе в переполненной крохотной часовне, построенной миссионерами, где не было даже сидячих мест, явились два гостя из Нома. Визитеры сообщили, что в городе распространилась болезнь, однако новость никого слишком не встревожила. Эскимосы встретили прибывших со своим традиционным радушием и устроили пир на всю деревню, выставив деликатесы вроде оленины, горячих пирожков, черники в тюленьем жире и чая.

Но уже два дня спустя – в понедельник – первый из жителей деревни заболел гриппом. А во вторник пришла первая смерть. Жертвой стала женщина – некая миссис Нилак. Тогда священник отправился за помощью в Теллер – более крупное поселение в четырнадцати милях от миссии. Но вскоре он вернулся лишь для того, чтобы рассказать, что от населения самого Теллера осталась едва ли десятая часть.

И эскимосы стали один за другим умирать – всего погибло 72 человека. В одном иглу сложили двадцать пять трупов, замороженных арктической стужей. Взбесившиеся от голода собаки прорыли ход в другое иглу и сожрали несколько тел, от которых осталась лишь жуткая куча обглоданных костей. В еще одном иглу царил на первый взгляд полный разгром. Окно из тюленьей кишки оказалось порвано, и внутрь через него намело снега. Очаг давно потух, и в тесном снежном домике царил невероятный холод. Когда прибывшие спасатели проникли туда, они увидели лишь несколько трупов. Но внезапно из-под груды оленьих шкур выбрались трое детишек и ударились в рев. Непостижимым образом они выжили, питаясь одним овсом, в окружении мертвых тел своей родни.

Когда через три недели эпидемия отступила, в деревне остались в живых только пятеро взрослых. Осиротели сорок семь детей. Много лет спустя Клара Фоссо, жена главы миссии и одна из немногих, кто не заразился гриппом, написала письмо эскимосам, все еще соблюдавшим траур по жертвам трагедии: «В последнее воскресенье ноября 1918 года я была свидетельницей небывалого религиозного порыва среди эскимосского населения миссии. Это было как раз в канун обрушившегося на нас несчастья. Все жители поселка тесной толпой собрались на молитву. Мы чувствовали присутствие Духа Божьего среди нас, и причастники, стоявшие у алтаря, слышали от многих исповедания их глубокой Веры. Это было бесконечно трогательное зрелище. Так мы в последний раз собрались все вместе. В следующее воскресенье большинство членов нашей миссии уже отправились на прекраснейшее из свиданий – на встречу со своим Создателем. И вы – сыновья и дочери тех детей Божьих, – быть может, запомнили, как они уходили в лучший мир с именем Божьим на устах, распевая тот же гимн, который мы пели вместе в последнее воскресенье: “Я слышу глас Спасителя, призывающего меня к себе”».