Песнь колдуньи - Мирей Кальмель

Управитель покраснел от удовольствия.

— А теперь идемте и посмотрим то, о чем вы спрашивали, — сказал он и нажал на глаз Мелюзины, чтобы открыть тайный проход.

Через минуту, спустившись по лестнице, они оказались в узком коридоре с плавно понижающимся полом. Они пошли вперед в свете фонаря, оценивая попутно работу каменоломов.

— Под землей они случайно наткнулись на небольшую пещеру с озерцом, отсюда до нее не больше трехсот локтей. Приехали они издалека, а потому ничего не слышали о фее… Я же не осмелился ее беспокоить. А вдруг это ее жилище?

— Давайте вернемся, — внезапно попросила Сидония, разворачиваясь на каблучках.

Удивленный такой поспешностью, барон тем не менее подчинился. Мэтр Дрё все так же шел впереди, и было очевидно, что он рад такому повороту событий. Оказавшись снова в зале для приемов, Сидония порылась в кошельке у себя на поясе, вынула три золотые монеты и протянула их управителю.

— Право, это слишком! — искренне удивился тот.

— Не скромничайте! Вы проявили инициативу и изобретательность, а я особенно ценю в людях эти качества. Прошу вас только об одном: с сегодняшнего дня не спускайтесь в подземный ход. Никогда. Обещаете?

— Обещаю, ваша милость, — сказал мастер, опуская в карман свое вознаграждение.

Мэтр Дрё проводил господ во двор и, приложив ладони рупором ко рту, позвал конюха.

Барон Жак не прерывал молчаливых раздумий своей возлюбленной, пока они ехали верхом через лес, окружавший усадьбу со всех сторон. Охранники немного отстали. Барон чувствовал, что Сидония взволнована. Вскоре они подъехали к перекрестку дорог, одна из которых вела в Гренобль, а другая — к замку Сассенаж. На нее-то они и свернули. Не в силах больше сдерживаться, барон задал обжигавший ему губы вопрос:

— Расскажете ли вы мне, какая забота омрачает ваши черты?

— Вы посмеетесь надо мной.

— А если я пообещаю не смеяться? — спросил он с лукавой улыбкой.

Сидония колебалась еще несколько мгновений — они как раз успели обогнать запряженную волами повозку с винными бочками. Возничий оставил несколько в усадьбе, чтобы рабочим мэтра Дрё было чем утолить жажду. Сидония кивнула в ответ на его приветствие и стегнула лошадь. Теперь дорога перед ними была пуста. Барон догнал ее и поехал рядом. Несколько секунд они молчали.

— Этот подземный ход… Сделать его мне приказала Мелюзина, — наконец выдохнула Сидония.

— Мелюзина?

— Мелюзина, — повторила Сидония.

— Фея, на которой женился мой предок Раймонден, а однажды застал ее в ванне, когда у нее был русалочий хвост?

— О другой я не слышала.

— Черт возьми! И зачем, хотел бы я знать, Мелюзине понадобился подземный ход в Ля Рошетт?

— Понятия не имею, но она потребовала, чтобы его построили, когда явилась мне.

— На берегу Фюрона?

— Во сне…

Барон не смог сдержать смешок. Сидония грустно посмотрела на него.

— Я знала, что вы мне не поверите.

— Но я верю вам, моя прелесть. Меня забавляет лишь то, что вы так обеспокоены этой встречей, словно она случилась в реальности, а не во сне.

— А что, если сон и реальность смешались?

— Ну, это было бы уже колдовство, — заключил барон.

— Что ж, тогда знайте, что я — колдунья на посылках у феи, поскольку в этом сновидении Мелюзина расплакалась, когда я сказала, что не стану делать, как она просит. Пожалев ее, я стала вытирать ей щеки, и в руке у меня оказался прозрачный камешек в форме слезы.

— Совсем как в легенде…

Сидония покопалась в кошельке у пояса, потом протянула руку, которая была сжата в кулак.

— Тогда, может, вы объясните мне, как это оказалось у меня в руке, когда я проснулась?

И она разжала пальцы. Глаза барона широко распахнулись.

Слеза Мелюзины сверкала, словно маленький бриллиант, в ярком свете летнего солнечного утра.

Глава 3

У Лорана де Бомона было всего лишь мгновение, чтобы отразить смертоносный удар Филибера де Монтуазона. Клинки снова скрестились, однако раскат грома заглушил скрежет металла. Пробив полог темно-серых облаков над холмами Сен-Жюс де Клэ, молния ударила в верхушку дуба в ближнем лесу.

Лоран де Бомон уклонился, сделал обманное движение, потом бросился вперед, воспользовавшись тем, что соперник пошатнулся, оступившись на неровной почве. Однако он понимал, что это секундное превосходство вполне может оказаться ловушкой.

Филибер де Монтуазон выпрямился и снова принял боевую стойку.

— Откажись! — бросил резко он.

— Скорее умру, чем откажусь! — прорычал в ответ Лоран де Бомон, бросаясь на противника.

Удушающая жара августа 1483 года добавляла им боевого задора и в то же время коварно ослабляла их тела. Лоран де Бомон ощущал это уже по тому, как удары оружия отдавались в отяжелевших ногах, сверлящей болью вонзались в руку. Еще немного, и он потеряет сознание…

«Времени мало, — подумал он. — Покончим же с этим красиво!»

Собрав последние силы, он поднял клинок и бросился на Филибера де Монтуазона.

Филиппина де Сассенаж едва сдержала крик ужаса: по расстоянию между противниками было ясно, что они одновременно всадили друг в друга клинки.

— Теперь все кончено! — воскликнула, задыхаясь, сестра Эмонетта.

Она пришла к тому же заключению, что и старшая дочь барона Жака де Сассенажа, и теперь в отчаянии ломала руки. Они прервали молитву, увидев, что мужчины сошлись с оружием в руках, а теперь от молитв не было никакого толку.

— Мы должны что-то сделать! — взмолилась Филиппина, обращаясь к важной и чопорной аббатисе, которая стояла с ними рядом.

Та холодно посмотрела на девушку:

— Вы уже достаточно сделали, не так ли?

Взор Филиппины затуманился. Однако она смогла взять себя в руки и выдержала взгляд аббатисы.

— Прошу вас, матушка! — продолжала настаивать она.

Аббатиса сердитым движением стерла со своего неприветливого лица упавшую с неба крупную каплю.

— Снова начинается дождь. Приказываю вам вернуться в обитель, — бросила она.

— Но ведь это мой племянник, мадам… — напомнила ей сестра Эмонетта.

Голос ее дрожал.

В сотне метров от трех женщин тела Лорана де Бомона и Филибера де Монтуазона лежали лицом вниз на вытоптанной траве.

Преподобная мать вздернула подбородок. Происходящее было ей до крайности неприятно, однако она не могла оставить этих двоих умирать у дверей монастыря.

— Лапонь и Лардо позаботятся о них, — решила она, отворачиваясь, чтобы не видеть трагической картины, и направляясь к ограде, окружавшей некогда бывшее крепостью старинное аббатство.