Рассказы - Владислав Крапивин

Клякса обиженно покосился на ребят, но ничего не сказал. Это была правда. Гусей Клякса боялся даже пуще, чем грозы или пчёл.

Этих зловредных птиц завела соседка, Нелли Прокопьевна. Она недавно вышла на пенсию и решила заняться птицеводством. С тех пор началась для Кляксы совсем скверная жизнь. Гусаки его возненавидели. Неизвестно за что, просто загадка какая-то.

Как только Клякса выходил на крыльцо, гуси вытягивали шеи и хищно шипели. Потом они медленно переходили в наступление. Большой светло-серый гусак шёл в лобовую атаку, а белый, который был поменьше, обходил Кляксу с левого фланга. Конечно, Клякса ревел и пускался в бегство.

Всем опротивело Кляксино нытьё.

— Хватит! — сказала Римка. — Клякса! Ты должен перейти рубикон.

Глаза у Кляксы сделались круглыми, как синие блестящие пуговицы.

— Чего? — спросил он.

— Рубикон, — терпеливо объяснила Римка. — Так говорят. Это значит, перебороть страх.

— Это один царь так сказал, — вмешался Тоник. — Он всё думал и думал, переходить или не переходить реку перед боем. А потом решил перейти, чтоб некуда было отступать.

— Не царь, а римский император, — сказал Тимка. — Юлий Цезарь. Мы это проходили.

Клякса ничего не понял. Вернее, понял только, что он должен сделать что-то особенное. Он засопел и на всякий случай прыгнул с поленницы.

— Ничего он не перейдёт, — махнул рукой Петька. — Я его знаю.

И Клякса вдруг остановился. Он совсем было хотел уйти домой, даже заморгал, но вдруг остановился. И спросил:

— А как переходить?

— Очень просто, — посоветовала Римка. — Выйди на крыльцо и дверь за собой захлопни. Бежать-то некуда будет. Вот ты и дашь этим гусятам как следует.

— Дашь! — уныло возразил Клякса. — Они вперёд дадут.

Почему-то ему захотелось доказать, что гуси не такой уж пустяк, как все думают.

— Вон как за ногу тяпнули. Такой синячище.

— Не ври! Это ты о ступеньку треснулся, — сказал Петька. — Иди сюда. Кому говорят? Будешь переходить рубикон?

Клякса молчал. Тимка полез в карман.

— Если так боишься, вот возьми. Не реви только и не бойся. А то уж надоело…

Он вытащил рогатку. Рогатка была новая, из красной резины, с гладкой чёрной кожанкой.

Клякса медленно подошёл. Все смотрели на него молча. Ждали. И Кляксе первый раз в жизни стало неловко оттого, что на него так глядят. Может быть, это было потому, что смотрели сразу четверо и не дразнились, а только думали, что он самый последний трус. А может быть, потому, что Кляксе было уже почти шесть лет. Когда шесть лет, не очень-то приятно признаваться, что ты трусишь.

Клякса посмотрел на новую рогатку, потом на Петьку.

— Давай, — сказал он и потянулся за Тимкиной рогаткой.

В тот день гусей не выпускали из сарая, и перейти рубикон не удалось.

Ночью Петька проснулся оттого, что кто-то залез к нему на кровать. Он здорово перепугался, а когда увидел Кляксу, то разозлился. Он даже вытянул из-под одеяла руку, чтобы дать Кляксе подзатыльник, но раздумал. Клякса это сообразил и прижался и нему поплотней.

— Петя, а зачем дверь закрывать? — прошептал он. Петька ничего не понял.

— Ну, завтра, — объяснил Клякса. — Когда гуси…

— Тебе ж сказали, — ответил Петька. — Чтоб не сбежал опять.

Клякса молчал. Петька только слышал его дыхание.

— А что такое рубикон? — снова раздался Кляксин шёпот. Но Петька и сам толком не знал.

— Когда отступать нельзя, это и есть рубикон. Ты целься прямо в башку, если гусаки полезут.

Клякса вдруг соскочил и зашлёпал к своей кровати. Петьке стало его почему-то жалко. Он хотел что-нибудь сказать Кляксе, но сразу не смог придумать. А пока думал, заснул…

Утром все собрались в коридоре.

— Ты поближе подпусти, — учил Тимка. — А потом бей в упор. Понял?

В карман рубашки он насыпал Кляксе пригорошню мелких камешков.

Тоник снял защёлку с самозакрывающегося замка, которым обычно не пользовались.

— Не вздумай бежать за калитку, — предупредила Римка. — И дверь закрой.

А Петька ничего не сказал. Только подобрал с пола ещё один камешек и сунул его в Кляксин карман.

Ребята ушли на речку, а Клякса остался в коридоре. Один раз он высунул голову за дверь, но сразу спрятался. Гуси ходили недалеко. Серый увидел Кляксу и гоготнул: «Доберёмся, погоди».

Клякса вынул рогатку, вложил камень и шумно вздохнул. Потом он поддёрнул на плече лямку штанов, как поддёргивают ружейный ремень, отправляясь в опасный поход.

— Раз, два, три, — прошептал Клякса, но не двинулся с места. Как только он представил, что останется один на один с гусаками, в животе у него захолодело. Клякса мотнул головой и ещё раз сосчитал до трёх. И вдруг без всякого счёта выскочил на крыльцо и захлопнул дверь.

Гусаки как по команде взглянули на Кляксу. Они вытянули шеи, опустили к самой земле головы и приоткрыли клювы. Клякса прижался к двери спиной. Он судорожно натянул рогатку и выстрелил. Но камень щёлкнул по земле и пробил лопух. А гуси шли через солнечный двор, заросший подорожниками и пушистыми одуванчиками. Впереди каждого гусака двигалась длинная чёрная тень.

Белый гусь зашёл слева и отрезал путь к калитке. Серый двигался прямо. Его приоткрытый клюв внутри был красным.

— Пошёл! — отчаянно заорал Клякса и выстрелил наугад. А потом бросил рогатку и стал отчаянно дёргать дверь. Дверь, конечно, не открылась. Клякса зажмурился и повис на ручке. Он изо всех сил поджал ноги, чтобы спастись от страшных клювов. Но долго так висеть было нельзя. Руки сорвались, и Клякса шдёпнулся на крыльцо.

И тут он увидел удивительную вещь. Серый гусак лежал на боку. Его шея вытянулась по земле, как обрывок пылесосного шланга. Белый гусь, подняв голову, смотрел на упавшего приятеля.

— Га? — удивлённо спрашивал он.

Клякса поднял рогатку и встал. И тут он понял, что не боится. Даже странно было, что он только что дрожал перед этими птицами. Серый гусь дёрнул красной лапой, медленно поднялся и обалдело открыл клюв.

— Ну? — сказал Клякса. Гусаки понуро побрели прочь. Клякса дал им вслед пару выстрелов и вышел на середину двора.

Он стоял, как укротитель хищников на арене. Расставил ноги, помахивал рогаткой, словно хлыстом. На гусей он даже не смотрел.

И вдруг в калитку рыжим выхрем влетела Римка, а с забора посыпались Петька, Тимка и Тоник.

— Ура! — заорал Петька. — Качать его!

Клякса был непрочь, чтоб его покачали. Но когда Тоник схватил его за руки, а Тимка хотел схватить за ноги, он ни с того ни с сего ойкнул и вырвался.

— Ух ты! — удивился Тимка. — Кожу-то как содрал!

На левой руке, у запястья, кожа у Кляксы была содрана до крови. То ли ссадил её, когда висел на ручке, то ли резиной от рогатки попало. Он и сам не заметил этого.

— Здорово больно, Владик? — спросила Римка.

Клякса мотнул головой.

— Маленько… — И отвернулся к забору. Плечи его вздрогнули, но этого, наверное, никто не заметил. Ведь все привыкли, что если он ревёт, то ревёт открыто, во весь голос.

Римка потянула Кляксу за рукав.

— Айда, я завяжу. А то засоришь.

Клякса коротко вздохнул и пошёл впереди. Он шагал к калитке, у которой топтались гуси. Контуженный гусь что-то сказал здоровому, и оба направились к сараю. По дороге они презрительно загоготали, но в их гусячьих глазах был страх.

— Ну, что? — сказал Петька. — Перешёл он этот самый рубикон?

— Факт, — сказал Тимка. Тогда Клякса остановился. И все тоже остановились. Клякса повернулся и нерешительно поднял лицо.

— А это?

— Что? — удивились все.

— Ну… Это, — он неловко ткнул пальцем в щёку, где оставила дорожку слезинка.

— Это не считается, — решил Тоник. — Правда, ребята? Это же не от страха. Это так…

И Клякса облегчённо улыбнулся, потому что все сказали, что эта случайная слезинка не считается. Теперь его беспокоила только одна мысль. Он покосился на Тимку. Тимка ничего не говорил про рогатку, и Клякса сунул её под рубашку.

Тоник нашел подкову на обочине дороги, в пыльной траве. Подкова была старая, стертая. Блестела на солнце.

— Пригодится, — сказал Тоник.

И она пригодилась.

Вечером Тоник, Петька и Римка пускали подкову по мостовой. Ее нужно было кинуть так же, как кидают по воде плоские камни, чтобы «испечь блины». Тогда подкова со звоном прыгала по булыжникам, и во все стороны из-под нее сыпались ярко-желтые искры.

Пришел Тимка, а с ним Генка Звягин с Пушкинской улицы. Генке тоже дали кинуть подкову. Но он не рассчитал, пустил ее не вдоль переулка, а наискосок. Подкова перелетела через канаву и попала в лопухи у забора.

Генка долго шарил в лопухах, но не мог отыскать подкову. После него искали все по очереди, вырывали лопухи, но тоже не нашли. Генка переминался с ноги на ногу и скреб лохматый затылок. Он понимал, что забрасывать неизвестно куда чужую подкову, — это свинство.