Смерть и Воскресение. Семь слов о заупокойной молитве - Максим Вараев

Как мы уже видели, невозможно говорить о спасении одного в отдельности взятого индивидуума вне его отношений с другими людьми, так как само спасение происходит во Христе, а значит, в Церкви, которая есть

Тело Христово. Если христианин хочет, чтобы существующее положение вещей изменилось, то он знает, что нужно изменить в первую очередь – себя самого, то есть покаяться. Можно предположить, что ради любви одного человека к другому Господь спасает двоих. Ведь сможет ли блаженствовать в жизни будущего века сам любящий, если тот, кого он любит, осужден на вечную погибель? Преподобный Силуан Афонский в таких случаях говорил: «любовь этого потерпеть не может». Поэтому здесь нам остается только приложить все усилия для того, чтобы исправить себя и возлюбить усопшего своего ближнего той любовью, которой Господь возлюбил мир, держать его в своем сердце и молитвенной памяти, доверившись благому Божьему Промыслу.

Смерть ближнего является пограничной ситуацией в человеческой жизни. И тут нужно отдавать себе отчет в том, что наше понимание жизни и наше понимание смерти – две стороны одной медали, два аспекта единого миропонимания. Перед лицом смерти нам дана возможность по-новому взглянуть на то, что ранее в нашей жизни казалось очевидным. Молитвенное соприкосновение со смертью, сама по себе мысль о Вечности и о нашем в ней месте может также привести каждого из нас к покаянию.

Русский религиозный мыслитель Иван Ильин в своем замечательном сборнике эссе «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний» приводит следующее рассуждение относительно смерти: «Стоит мне только подумать о том, что вот эта моя земная особа, во всех отношениях несовершенная, наследственно обремененная, вечно болезненная, в сущности, не удавшаяся ни природе, ни родителям, сделалась бы бессмертною, и меня охватывает подлинный ужас… Какая жалкая картина: самодовольная ограниченность, которая собирается не умирать, а заполнить собою все времена». Вечность для человека невозможна без изменения ума, без преображения его природы, без уподобления себя своему первообразу, вечность несовместима с нашим несовершенством, с нашей поврежденностью грехом. В противном случае, согласно Ильину, каждый из нас подобен фальшивому аккорду, который будет звучать вечно. Мысль о смерти рождает в нас жажду истинного содержания жизни. Вот еще одна цитата из Ильина: «Таким образом, смерть становится для меня оформляющим и осмысливающим началом жизни, не то призывом, не то советом. Как если бы старший друг, любящий и заботливый, сказал мне: „Знаешь что, жизнь-то ведь ко ротка, а прекрасным возможностям – в любви, в служении, в созерцании, в созидании – нет числа; не лучше ли оста вить без внимания все пошлое, жалкое и ничтожное и выбрать себе лучшее, подлинно лучшее, на самом деле прекрасное, чтобы не утратить божественных красот мира и жизни?..“»

Итак, мы постепенно подошли к другой теме, которую мы не можем обойти вниманием, тема эта связана с тем, что в церковном Предании называется памятью смертной. В сегодняшнем обществе лежит табу на обсуждении тем, связанных со смертью, и наш современник предпочитает жить, как будто никакой смерти не существует. Более того, уже становится дурным тоном говорить о смерти вслух, как о чем-то постыдном и неприличном. Массовая культура пытается всеми доступными средствами представить жизнь человека как бесконечный праздник, всячески вытесняя из сознания людей мысль о конечности нашего земного пути. Действительно, поскольку ничто так не беспокоит человека, ничто его так не пугает, как смерть, самый верный способ обрести психологический комфорт и спокойствие – это не пускать подобные мысли в голову. И тем не менее так называемая память смертная имеет первостепенное значение в духовной практике христианства. И как мы уже говорили, зачастую именно переживание реальности смерти, встреча со смертью становится моментом истины в нашей жизни. В качестве примера можно привести евангельский рассказ о благоразумном разбойнике, в последние минуты своей жизни принесшем покаяние и первым вошедшем в рай. Примечательно, что этот библейский образ покаяния мы встречаем в обряде отпевания в тропарях на заповедях блаженства.

Разбойника рая, Христе, жителя, на кресте Тебе возопивша, помяни мя, предсодеял еси покаянием его, и мене сподоби недостойнаго [7] .

Животом господствуяй и смертию, во дворех святых упокой, его же приял еси от привременных: и помяни мя, егда приидеши во Царствии Твоем [8] .

Вот другой не менее яркий, известный почти каждому пример из нашего сравнительно недавнего прошлого – обращение к вере Достоевского. Отправной точкой этого обращения был момент, когда он, приговоренный к казни, стоял на плацу в ожидании смерти. И мы знаем, что после помилования и каторги все творчество писателя сопряжено с Евангелием. Таких примеров множество, мы можем смело утверждать, что встреча со смертью отрезвляет человека, ставит его на место, заставляет задуматься над вечными вопросами о подлинном смысле того, что с ним происходит. Память смертная – это и есть мысленная встреча со смертью, происходящая в глубине человеческого существа.

Издревле в христианстве памятование о смерти является традиционным духовным упражнением, помогающим верующему отречься от всего суетного и второстепенного и сосредоточиться на самом главном, едином на потребу. Недаром каждый Великий пост – время особого духовного напряжения – мы начинаем с воспоминания изгнания Адама из рая, именно с того самого момента человеческой истории, когда вместе с прародительским грехом в жизнь мира входит и смерть.

Можно сказать, что общим местом в творениях отцов Церкви является мысль о том, что мы должны проживать каждый день как последний, даже более того, день, прожитый без такой мысленной установки, является прожитым напрасно. В чем смысл этого призыва? Неужели каждый миг нашего существования должен быть омрачен или даже отравлен мыслью о неминуемом конце нашей и без того нелегкой жизни? Зачем нам ежедневно думать о самом страшном, что в итоге должно случиться с каждым из нас? Приведем ответ на этот вопрос, который дает нам один из выдающихся пастырей двадцатого столетия митрополит Сурожский Антоний (Блум): «Подумайте, каков был бы каждый момент нашей жизни, если бы мы знали, что он может стать последним, что этот момент нам дан, чтобы достичь какого-то совершенства, что слова, которые мы произносим, – последние наши слова и поэтому должны выражать всю красоту, всю мудрость, все знание, но также и в первую очередь – всю любовь, которой мы научились в течение своей жизни, коротка ли она была или длинна. Как бы мы поступали в наших взаимных отношениях, если бы настоящий миг был единственным в нашем распоряжении и если бы этот миг должен был выразить, воплотить всю нашу любовь и заботу? Мы жили бы с напряженностью и с глубиною, иначе нам не доступными. И мы редко сознаем, что такое настоящий миг. Мы переходим из прошлого в будущее и не переживаем реально и в полноте настоящий момент» («Жизнь. Болезнь. Смерть»). Ежедневное памятование о смерти должно не отравлять нашу жизнь, но помочь нам принимать каждый ее миг как единственный и уникальный, научить нас относиться к нашей повседневности не как к некоему черновику, но так, чтобы переживать каждое мгновение нашей жизни со всей ответственностью, во всей его полноте и правде.

Находясь на грани смерти (пусть даже и мысленно), мы по-иному воспринимаем наши взаимоотношения с окружающими нас людьми. Вот как об этом говорит уже упомянутый нами митрополит Антоний: «Если бы я знал, если бы вы знали, что человек, с которым вы разговариваете, может вот-вот умереть и что звук вашего голоса, содержание ваших слов, ваши движения, ваше отношение к нему, ваши намерения станут последним, что он воспримет и унесет в вечность, – как внимательно, как заботливо, с какой любовью мы бы поступали!.. Опыт показывает, что перед лицом смерти стирается всякая обида, горечь, взаимное отвержение. Смерть слишком велика рядом с тем, что должно бы быть ничтожно даже в масштабе временной жизни» (там же).

Именно поэтому, наряду, скажем, с постом и молитвой, память смертная является необходимым звеном в цепи духовных деланий христианина. Зачастую мы так глубоко увязаем в наших житейских попечениях, что только мысль о неминуемой кончине помогает нам прийти в себя, вновь встать на путь следования за Христом. Именно память смертная побуждает нас сопротивляться праздности и однообразию жизни, помогает принимать каждый момент нашего существования как бесценный Божий Дар.

Да будут едино, якоже и Мы…

…Вне Христа мы обречены лишь на вечный поиск того, кто рядом, и если Он нас не соединит, то мы даже не сможем узнать друг друга, мы так и останемся по сути чужими людьми.