Смерть и Воскресение. Семь слов о заупокойной молитве - Максим Вараев

Христианство однозначно говорит нам о том, что Бог ни зла, ни смерти не сотворил, Он есть свет, и нет в Нем никакой тьмы (1 Ин. 1: 5), то есть причина страданий мира лежит в самом мире, а именно в свободной воле каждого из нас. Смерть входит в мир с грехом, с отпадением наших прародителей Адама и Евы от Жизнодавца Бога. Тогда резонно возникает и другой вопрос: почему же Господь не сотворил нас неспособными ко злу, почему не создал человека таким, что он даже если бы и захотел, то не смог бы согрешить? Святитель Василий Великий, каппадокийский епископ IV века, так отвечает на это: «Потому же, почему и ты не тогда признаешь служителей исправными, когда держишь их связанными, но когда видишь, что добровольно выполняют перед тобою свои обязанности. Поэтому и Богу угодно не вынужденное, но совершаемое добродетельно. Добродетель же происходит от произволения, а не от необходимости; а произволение зависит от того, что в нас; и что в нас, то свободно» («Беседа о том, что Бог не виновник зла»). Поэтому, согласно великому каппадокийцу, тот, кто порицает Творца за то, что не устроил нас неспособными ко греху по нашей природе, тот предпочитает свободе рабство и безволие, а также отрицает творческую способность человека менять окружающую его действительность. Человек создан Богом не как раб, но как соработник, как соучастник творения, он был вызван Им из небытия для свободного возрастания в любви и совершенстве. Свобода же предполагает и возможность отказа от следования тому предназначению, к которому он призван. К сожалению, именно по этому пути и пошло человечество. Путь этот в Библии назван путем познания добра и зла. Но, оторвав себя от Всеблагого Творца, человек как венец творения отрывает мир от Божественной Благодати, и более того, чем дальше человечество отпадает от Бога и Его Правды, тем больше становится на земле хаоса, бессмыслицы и страдания. Бог как бы отступает от мира, когда мы не заинтересованы в Его присутствии.

Но даже такое, казалось бы, убедительное объяснение лишь только отчасти отвечает на поставленный нами вопрос. Ответ во всей его полноте дает нам Сам Христос в Своем искупительном крестном подвиге. Ответ этот заключается даже не в уничтожении зла и страдания, что уже невозможно в нашем падшем мире, а в претворении их в победу над всяческой неправдой. Вот это претворение и совершает Христос, Сам принимая крестную смерть, вольно отдавая Себя на поругание. Очень удачно об этом сказал протопресвитер Александр Шмеман: «Христос, Сын Божий, сиянье и свет Бога на земле, вошел в наше страданье, принял его до конца, сделал его Своим страданьем во всей полной и страшной мере его: с нами вместе, как один из нас, но только в сверхчеловеческой полноте. Таким образом открыв Своим состраданьем и для нас возможность наше страданье претворять в состраданье Ему – и это значит в духовный подвиг, в духовную борьбу, в духовную победу. Страданье – венец и торжество бессмыслицы и абсурда – Христос наполнил Своей верой, Своей любовью, Своей надеждой, и это значит – смыслом» (беседа на радио «Свобода»). Тот, о Котором сказано, что Он есть Любовь, Кто есть источник добра и красоты, смиряет Себя перед злом, предает Себя в руки палачей, чтобы каждый из нас имел возможность личной победы над самой смертью, и начало этой победы нам доступно уже здесь в нашем земном пути. Вместо разрушения жизни, посредством страдания и смерти Христос сделал возможным рождение через них в подлинную, духовную жизнь.

Христианство полностью не объясняет и тем более не оправдывает смерти, но предлагает опыт ее преодоления путем следования за Христом. Крест Господень, по словам Апостола, – для Иудеев соблазн, для Еллинов безумие (1 Кор. 1: 23). Проблема зла и смерти не может быть разрешена Евклидовым логическим умом, но она преодолевается в полноте Богочеловеческой любви, которая одна только и может противостоять всей бессмыслице и несправедливости окружающей нас действительности.

Просите, и дастся вам…

В прошении выявляется вера христианина в то, что он небезразличен Богу, в то, что Бог не может остаться безучастным по отношению к человеческой боли, что Бог сострадает ему во всем кошмаре его жизненной ситуации, что это их общая боль.

Возвращаясь непосредственно к нашей теме, отметим, что заупокойная молитва – это просительная молитва, но не только просительная, а еще и ходатайственная молитва. А это значит, что сам молящийся об упокоении усопшего выступает не просто в роли просителя, но и в некотором смысле в роли поручителя, в роли того, кто готов восполнить то, на что уже не способен отошедший в мир иной близкий ему человек. Поэтому огромное значение имеют не только взаимоотношения с Богом самого усопшего, но и духовное состояние того, кто молится о его упокоении.

Мы поговорим о двух смысловых центрах православного поминовения усопших, которые в равной степени присутствуют в заупокойных текстах: о ходатайстве за душу умершего и о покаянии. В силу того, что заупокойная молитва все-таки по преимуществу является просительной молитвой, мы остановимся на этом моменте подробнее. Здесь обязательно нужно сказать, что любой диалог, а молитва – это всегда диалог между человеком и Богом (или человеком и человеком), предполагает наличие чувства такта, которое митрополит Анастасий (Грибановский) определяет как «ум благородного сердца». Поэтому молитвенный диалог становится подлинным, если приоритетным для молящегося являются не его собственные интересы, но Тот, Кто должен его услышать, к Кому он в данный момент обращается.

Возникает резонный вопрос: на каких основаниях мы можем что-либо просить у Бога? Можем ли мы это просить у Того, Кто нам не известен, не близок, безразличен, Кто для нас по сути чужой? Не является ли наше прошение действительно бестактностью по отношению к Нему? Ведь странно было бы просить незнакомца оказать неоценимую услугу близкому вам человеку. Но в отношениях с Богом все еще сложнее, так как эти отношения не могут строиться на корыстных началах, даже если в основе нашего прошения, нашего ходатайства лежит самый благородный посыл – желание блага усопшему, дорогому для нашего сердца человеку. Молитва никогда не может носить характер сделки, молитвенные отношения с Богом – это не деловое партнерство по принципу: я что-то делаю для Тебя, а Ты для меня, я соблюдаю нравственный или ритуальный закон, а Ты исполняешь Свои обетования.

Нужно дать себе ясный отчет в том, что в религиозной жизни не может быть никаких гарантий. Мы не можем навязывать Богу свою волю и свои представления о том, что хорошо, а что плохо, человек сам по себе отчасти лишен способности различия добра и зла. Об этом свидетельствует и русская поговорка: «Благими намерениями выстлана дорога в ад». Что в данном случае является благом, а что может нанести непоправимый вред человеческой душе, какое из двух зол является наименьшим – это не дано нам определить, глубина бытия скрыта от рефлексирующего рассудка.

Поиск правды без Бога чреват катастрофой. Это предостережение можно отнести в равной степени как к жизни отдельного человека, так и к истории народов и государств. Как известно, борьба за свободу, равенство и братство, под лозунгами которой совершалась французская революция в конце XVIII века, закончилась общеевропейской войной. А плодами эпохи Просвещения, среди прочих достаточно сомнительных достижений, стал аморализм маркиза де Сада и гильотина. Поэтому поиск духовного блага для человека возможен лишь в самоотречении, в самоотречении не только от своих желаний, дабы не было соблазна принять желаемое за действительное или навязать свои желания Богу, но и в отказе от тех стереотипов и рассудочных построений, которыми мы руководствуемся в повседневности.

Акт веры заставляет нас пойти на определенный «риск», положившись на волю Божию, довериться Ему подобно Аврааму, который вел своего сына Исаака на заклание, внимая Божественному повелению. Мы должны выпустить усопшего из своего эгоцентричного мира и передать его в руки Божии. При этом даже не помышляя думать и пытаться что-либо решать за Бога, так как всякая наша правда пред Ним есть «руб поверженный», а мудрость мира – сущее безумие. Близость к Богу рождается через доверие к Нему. Даже на первых порах, когда потеря близкого переживается наиболее остро, мы должны не жалеть себя, не упиваться своим горем, а прорваться через собственные эмоции к Тому, перед Кем мы ходатайствуем за того, кого любим, кого мы потеряли на земле, но пока еще не обрели в вечности. Поэтому в данном случае, возможно, особую значимость имеют такие постоянные и неотъемлемые элементы христианской молитвы, как славословия Богу. Насколько сложно в такой жизненной ситуации честно произнести привычные слова: Слава Отцу и Сыну и Святому Духу всегда, и ныне и присно и во веки веков. Аминь. Действительно, нелегко сказать это от всего сердца, когда мы видим перед собою лежащим обезображенным смертью того, кого, возможно, мы любим более всех живущих на свете. Бог, во власти Которого все на земле, отнял у меня самое дорогое, могу ли я дать на это свое внутреннее согласие? Для преодоления такого барьера нужны необычайная решимость веры и подлинное самоотречение. Самоотречение доступно каждому из нас, если он заглянет внутрь себя и сможет отделить любовь к усопшему от иных своих переживаний, и в этой любви уже есть начаток подлинного отречения от себя, начаток любви и абсолютного доверия к Богу.