Серенада для Грейс - Фредерик Дар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Брандон, - говорю я, - я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда - не пустая болтовня. С вашего позволения...
(Одновременно я думаю: "И без...")
- ... С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде...
Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело... Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки.
- Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в...
- Нортхемптоне, - улыбаясь, подсказывает Брандон.
- Да, именно... А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста...
Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы.
- Я вам оставлю мой номер телефона, - говорит он, - если будет нужна помощь, можете позвонить.
Мы выходим из клуба. Через плотный туман видно зарождение нового утра. Электрические фонари вяло мерцают над нашими головами.
Брандон протягивает мне пятерню.
- Я думаю, что вам надо сначала немного отдохнуть, - советует он с подчеркнутой вежливостью, - поезжайте в отель "Вуйч", скажете, что от меня. Он находится рядом со станцией "Элефант и Кастл".
- Спасибо...
Мы жмем друг другу руки, и я остаюсь один посреди молочной пелены.
Это место, доложу я вам, точно последнее на всей земле, куда бы я хотел двинуть свои стопы в случае эмиграции из Франции. Терпеть не могу туманы. Мои легкие не выносят пар. Он обволакивает и нагоняет дикую тоску.
Я переминаюсь с ноги на ногу, напрягаю в нерешительности башку: в какую сторону пойти?
Следует ли мне по совету Брандона поехать в гостиницу и подрыхнуть под одеялом или, наоборот, выйти сразу на извилистую тропу войны?
Быстро решаюсь на второй вариант действий. Спать я не хочу, а небольшая церемония, на которой только что довелось присутствовать, расщекотала мои нервы.
Я бреду по пустынным улицам. Поток машин постепенно начинает увеличиваться. Вокруг все серое и мокрое, темное и враждебное... Я чувствую себя как Мальчик с Пальчик среди дремучего леса, где злые птицы склевали зернышки проса, которыми он пометил обратный путь...
Вдруг я замечаю остановившееся такси.
- Пардон, патрон, - говорю я.
Худой водила с головой облысевшего кондора смотрит на меня, как на марсианина.
До меня доходит, что я обращаюсь к бритишу на неизвестном ему языке.
- Я не говорю по-французски, - бормочет он на французском языке с таким акцентом, будто только что вышел от стоматолога и ему забыли вынуть килограмм ваты изо рта.
- А я, I not speak English, понял, ростбиф? - заявляю я.
Это ему доставляет удовольствие. Он смеется, будто кряхтит, сидя на горшке.
Я приставляю руку к тыкве, секунду соображаю и выдаю:
- Я go Нортхемптон.
Как говорит один мой приятель: "Я - полуглот".
Шофер бросает в мою сторону фразу, значения которой я не понимаю, и подает мне знак садиться.
Я бы удивился, если бы он довез меня до нужного города, но тем не менее он провезет меня хоть какую-то часть пути.
Через десять минут он останавливает тачку рядом со зданием, которое своим видом напоминает скорее общественный туалет, чем вокзал.
- Нортхемптон! - докладывает водила. Тут уж только кретин бы не понял! Я даю ему бумажку в один фунт, а он мне сдачу.
- Мерси, - говорю я ему и рву на вокзал.
К тому времени, когда я приезжаю в Нортхемптон, утро уже заканчивается. Тумана нет - очевидно, он навсегда прописался в районе Лондона.
Вы, наверное, скажете, что я вру, но я вас уверяю, что в разрывах облаков проглядывает солнце...
* * *
Я замечаю полицейского в яйцевидной каске и спрашиваю, где находится отель "Коронованный лев". Он мне тут же показывает, поскольку это в двух шагах на крошечной площади, вымощенной очень ровными плитами.
Город построен из красного кирпича, и, не знаю почему, я вспоминаю Тулузу.
Я вхожу в дверь гостиницы. Две ступеньки ведут вниз. Элемент кокетливой и изысканной старины. Пахнет воском и каустической содой для чистки меди. Пахнет также пивом.
Хозяин с пузцом и физиономией густосвекольного цвета сидит в глубине низкой приемной. Он ощипывает гуся.
Он что-то говорит мне, очевидно приветствует, через облако пуха.
- Вы говорите по-французски? - спрашиваю я.
Он отрицательно трясет головой.
Ну вот, приехали. Интересное будет расследование, если я не знаю местного языка.
У меня, похоже, настолько очумелая рожа, что он вдруг понимает и начинает кричать куда-то в глубину заведения:
- Мэри! Мэри!
Появляется рыжая девушка с замкнутым лицом.
Хозяин указывает ей на меня, объясняя, что вот, мол, приехал артист ни черта не рубит на языке Шекспира.
- Что вы хотите? - спрашивает она меня. Ее французский вполне сносен.
- Значит, - включаюсь я, соображая, как сказать проще, - я из парижской полиции.
В доказательство я показываю даже свое удостоверение. Она смотрит в него внимательно и читает, как книгу, шевеля губами, с таким видом, будто перед ней найденные в могиле фараона дощечки с клинописью.
- Что мы можем для вас сделать? Она объясняет хозяину, кто я. Поняв, что я полицейский, тот хмурит брови.
- Я приехал по поводу молодого француза, казненного сегодня утром, начинаю я.
- О! Да, - кивает девочка, - я помню...
- Он ужинал у вас в тот вечер перед преступлением, так?
- Да.
- Он был с девушкой?
- Да...
- Вы видели их раньше?
- Они приходили сюда каждую пятницу... и всегда ужинали вдвоем...
- У вас было впечатление, что они... любят друг друга?
Ее щеки краснеют, как ягодицы новорожденного.
- Я не знаю...
- Но по их поведению... Она трясет головой.
- Нет, они вели себя пристойно.
Я улыбаюсь, чтобы завоевать ее доверие, но тщетно, поскольку, очевидно, в тот день, когда добрая фея Маржолена раздавала хорошее настроение, у этой неказистой малышки схватило живот и она осталась дома. Она неприступна, как Тауэр.
- А чего-нибудь особенного вы не заметили?
Она думает.
- Нет, ничего...
- Вы уверены?
- Да...
- Спросите у хозяина, может быть, он что-то видел?
Она поворачивается к хозяину, переводит мой вопрос, и я вижу, что толстяк старается вспомнить. Даже перестает ощипывать гуся...
Потом вдруг он начинает говорить сплошным неуловимым для меня потоком, ровным и густым, как черничный кисель. Он оживляется, что большая редкость для бритиша... Внутренний голос мне подсказывает, что я не ошибся адресом...
Девочка слушает с удивленным лицом. Наконец, когда хозяин закрывает кран, она пересказывает тихим, мягким голосом:
- Мистер Бенетт (я понимаю, что так зовут хозяина) говорит, что в тот день за соседним столиком сидел человек. Он пил пиво. И когда молодой француз вышел на улицу, чтобы купить газету, тот человек незаметно бросил девушке свернутую бумажку. Мистер Бенетт стоял спиной к залу, но видел это в зеркало.
Ага, ага, вот это уже кое-что интересное.
- И что сделала девушка? - спрашиваю я.
Она переводит, хозяин объясняет, я жду перевода; как будто я в ООН.
- Она спрятала бумагу в карман. Когда ее французский друг вернулся с газетой, она извинилась и пошла в туалет.
Понятное дело, читать...
Я прикусываю нижнюю губу.
- Этот человек ушел?
- Практически сразу.
- Как он выглядел?
Девушка вновь обращается к хозяину с ощипанным гусем и тут же переводит описание слово в слово. Этот человек был высокого роста, молодой, блондин. На нем был темно-синий костюм и коричневый замшевый жилет. Больше толстяку нечего добавить...
- Чем еще мы можем вам помочь? Мы к вашим услугам, - говорит девушка.
Можно было бы предложить ей несколько уроков французского языка, чтобы расширить ее словарный запас... Лучше всего вечерние курсы для взрослых. Но она слишком серьезная, слишком тоскливая.
- Да, - спохватываюсь я, - есть еще кое-что, что вы можете сделать для меня: пару яиц с беконом!
Она с готовностью переводит заказ своему работодателю, и тот, как только я заявляю о себе как клиент, становится очень активным. Он указывает мне на стол рядом с большой фаянсовой вазой. Столик кокетливо накрыт скатертью в красную клеточку...
Я сажусь и с огромным аппетитом (очевидно, я при этом урчу, как кот) поглощаю приготовленную для меня яичницу.
Бодро пережевывая, я углубляюсь в ретроспективу событий. Вот отсюда, из ресторана этой гостиницы, потянулась цепочка, на конце которой виселица и Эммануэль Ролле с черным мешком на голове. Что, вы пожимаете плечами? Даю слово! Мой нос - это вам не какая-нибудь свекла. С тех пор как мы знаем друг друга, вы должны были убедиться, что, если я иду по следу, пусть даже его нет, это означает, что пахнет жареным. Я редко ошибаюсь. Тут мой лысый босс с накрахмаленными манжетами глядел как в воду. Есть дело Ролле! И дело не такое простое, как видела его английская полиция.