Число смерти (CИ) - Галина Емельянова

— Оксана, — гер Питер щелкнул пальцами. Секс-дива стала демонстрировать позы. Меня словно кипятком окатили. Да, они сдурели все что ли?

Я попыталась уйти, но хозяин магазина схватил меня за запястье и что — то громко и быстро начал говорить.

«У него твой паспорт. На тебе его белье, пару лет в тюрьме сделают тебя старухой. Ты чего глупая испугалась? Ты просто будешь демонстрировать белье и все».

— Я вызову консула.

— Не смеши. Ты не доживешь до утра в тюрьме.

Гер Питер открыл следующую дверь и меня ввели в «будуар»: стол, стул, банкетка.

Галка помогла мне снять сарафан.

— Хоть книжку дайте.

Кто-то невидимый принес книжку, на обложке красовалась дива с грудью похожей на воздушные шары братьев Люмьер.

Гер Питер сам усадил меня на стул, закинул ногу за ногу и положил книгу так, чтобы она не закрывала мне грудь. Дверь в замке закрыли.

Горел свет, шторы были закрыты и постепенно мандраж мой прошел, детектив знаменитой писательницы увлек, и когда с тихим шелестом раздвинулись шторы, я была абсолютна спокойна. За стеклом уже был вечер. Ходили люди, сверкая фарами, проносились машины. Никому до меня не было дела. Время остановилось. Мне приносили кофе и бутерброды, выводили по нужде. Когда затекла спина я, вспомнив уроки Оксаны, попробовала встать на стул и коленями опереться о стол локтями. Боль в спине поутихла.

«Гут» — разнеслось по комнате, значит здесь еще и видеокамеры натыканы. Я устала до чертиков. Встала и стала прохаживаться по комнате, когда я очередной раз села на стул, я увидела их. Немолодая пара пенсионеров. Он огромный и крепкий, она сухая и плоская. Мы встретились взглядом со стариком, и он хищно улыбнулся, но потом они ушли, и я про себя послала их еще дальше.

Но не прошло и пяти минут, ключ в замке повернулся, и на пороге появилось нечто. Бесполое существо, одетое в форму копа из боевиков, но с настоящей дубинкой. Из-за ее спины выглядывал тот самый здоровяк — пенсионер.

— Битте! — прогремело существо.

Зацепиться в «аквариуме» было не за что, я выставила впереди себя стул, но он отлетел в сторону вырванный мощной рукой монстра, в лицо мне брызнули чем-то липким и пахнущим бабушкиной шубой. Ах, да, — теряя сознание, вспомнила я. — Нафталин.

И все темнота.

Очнулась я в полной тишине. Открывать глаза было страшно и стыдно. Но открыв, их я увидела стерильно белые потолки и поняла, что так чисто может быть только в больнице. В изголовье стояла вся зареванная Галка, а на стуле у кровати сидел полисмен.

Записав все мои личные данные и отдав мне мой паспорт, он спросил: «Когда в последний раз вы видели гера Питера».

— Я его не видела, а слышала.

— Во сколько?

— Ну, темно было, но люди еще ходили.

— Вас забрала скорая в три часа ночи с шоком от аллергии. А в два часа, как утверждает экспертиза, гер Питер был мертв.

Ну, сами посудите господин полицейский, я была в запертой комнате, меня там видели люди и много. Я не причем.

— Шум, призывы о помощи вы слышали?

— Ничего, в комнате прекрасная звукоизоляция.

— Выздоравливайте.

И полисмен ушел. А я с помощью Галки добралась до дома, где сорвав ненавистно белье, кинула его в корзину для мусора.

Потом мы расслаблялись «Мартини».

— За что, ты так со мной?

— Да я клянусь тебе, даже полиция не знала, что у него притон. Такой уважаемый человек, магазин в центре города.

— Врешь, по глазам твоим бесстыжим вижу, врешь!

Открыли еще бутылку. Когда она была наполовину пуста, я начала снова.

— За что?

— А, за Витьку Пелах!

— За какого Витьку?

— Да за того самого, чьи записки ты мне показывала: «Катя, ты мне очень нравишься, давай дружить».

— Так ведь это в девятом классе было. Да и не нравился он мне, и ничего у меня с ним не было.

— Ага, а Сашку Беззабаву помнишь? Как он на весь спортзал орал, на канате вися: «Катя, тебя Витька Пелах любит!»

— Так это ты мне через столько лет припомнила? Ну, спасибо подружка.

— Да, да! А ты сука жила, как я двадцать лет без любви? За Пашкой этим вонючим. В Германии этой долбанной. Да у меня это единственная любовь была за всю жизнь, и ту ты украла.

— Да, дурра ты Галка. Я ведь ничего у тебя не крала. У меня самой такая же безответная любовь была, к Юре Вайману. А с не любимым я тоже жила, правда, три года. И как ты сыром в масле не каталась. Но я счастливее тебя, ты права. И сын у меня есть, и друзья настоящие. И от любви своей несбывшейся — я стихи писала, а не друзьям мстила. Все видеть тебя не хочу. Злыдня ты Васильева и стерва. Так и скажу всем.

Последние евро я истратила на такси до Н. и звонка Оле Вагнер.

— Конечно, приезжай, Кэт, прорвемся!

В дороге поменяла симку и позвонила Францу.

— Ты где? Тут Галка звонит, говорит, что люди в черном ее допрашивали, и чуть ли не пытали о тебе.

— Да это у нее от пьянки глюки или белочка. — отшутилась я. А сама подумала, что пьяной Васильевой негры показались «людьми в черном». Ну так ей и надо, заразе. А афроамериканцы эти тупые, не того человека на встречу послали, нет чтобы взять коробочку еще в Дюссельдорфе со стола, он как барсеточник московский сумочку подрезал. Ну, это уже их проблемы. Бусинку я не отдам, и вы меня не найдете! Вот, вам! Выкусите!

Все легальные способы, такие как самолет и автобус для пересечения границы были отвергнуты, и на окраине Н. меня ждала Оля Вагнер. Оля, та самая девочка — воровка, поразила меня в самое сердце. Поджарая, как кобылка, черные волосы развеваются по ветру. Все эти байкерские наколки и пирсинг в самых неожиданных местах. И это в сорок пять. Мотоцикл она водила сама, ее дружок с пивным пузом, вызвался нас сопровождать.

До границы с Польшей ехали ночью, по обе стороны леса и леса. Словно и не Европа. Отчего вспомнилась песня «Беловежская пуща», Именно пуща, первозданная и пугающе безлюдная, мелькала по обе стороны трассы.

Ближе к рассвету нас попытались остановить, на дороге лежало срубленное дерево. Ольга нажала на газ, и мы взлетели, как каскадеры. Я думала только об одном — не разжимать руки. Мы уезжали все дальше и быстрее, а преследователям остался на память только Ольгин шейный платок. Вслед нам неслась отборная, надо думать польская матерщина.

Так мы пересекли польско-немецкую границу.

В Лодзе меня встретила Маркова Таньча. Таньча, моя давняя подруга из моего недолгого студенческого прошлого. Небольшого росточка, с россыпью веснушек на небольшом скуластом личике она была очень фотогенична, а уж страсти в ней, бывшей спортсменке-легкоатлетке хватило бы, на сто нимфеток. Она перезажимала все девичье население общаги, за исключением девочек — азиаток. Она заставляла меня ревновать себя словно мы не подруги, а любовницы. Это ей вслед напившись, кричали местные — лесбиянка!