На последней парте - Мария Халаши

Наконец Кати вымылась с грехом пополам, снова оделась и с видом послушной девочки предстала перед тетей Бёшке.

— А ботинки? Ботинки твои где? — воскликнула тетя Бёшке.

«То есть как это — где ботинки? — испугалась про себя Кати. — Уж не думает ли тетя Бёшке, что я потеряла их! Да как можно потерять ботинки!»

— Есть у меня ботинки! — успокоила она тетю Бёшке.

— Надеюсь, — кивнула тетя Бёшке. — Ну, надевай!

Кати не была уверена, что хорошо расслышала приказание тети Бёшке, и потому быстренько выбежала во двор.

— Не холодно! — вернувшись, сообщила она с довольным видом.

Тетя Бёшке подняла руку. К счастью, Кати оказалась проворней, и затрещина так и осталась в воздухе.

— Все равно обувайся, — приказала тетя Бёшке. — В Пеште люди и зимой и летом в башмаках ходят. Поняла?

Кати кивнула, хотя понять ничего не поняла. Ну что за глупый обычай! Зимой, конечно, другое дело, но в такой чудесный, в такой теплый осенний день…

Потом Кати еще впихнула в себя два куска хлеба с маслом. Тетя Бёшке заплела ей волосы, при этом не обошлось без борьбы: ведь Кати повязала свою красную ленточку на запястье, вчера ей очень понравился красный браслет на руке у Этуки, и Кати подумала, что эта ее красная ленточка будет выглядеть не хуже. Но в конце концов все было готово, они тронулись в путь.

Как только они свернули за угол, Кати сразу догадалась, что вон тот темно-красный кирпичный дом и есть школа. Она и сама не могла бы сказать, почему догадалась, — наверное, потому, что это было самое неприветливое здание на всей улице.

Они поднялись на двенадцать ступенек — Кати от нечего делать посчитала их — и остановились перед удивительной дверью, которую надо только толкнуть, а закрывалась она сама. Тетя Бёшке тяжело дышала; она приложила руку к сердцу, совсем как киноартистки на плакатах. «Ну и фокусники эти будапештцы, — сердито думала Кати. — Из-за малюсенькой лестницы так запыхаться! Хорошо, что Лали не видит этого, иначе он ни за что не женился бы на тете Бёшке, и она осталась бы тут и каждое утро устраивала бы этот цирк с мылом». Кати отворила дверь и вдруг отпустила ее — пусть-ка дверь ударит тетю Бёшке по руке! Не сильно, но все же…

Вахтер сидел в своей каморке и чистил редиску. Он даже не поднял головы, когда тетя Бёшке спросила, где кабинет директора.

— Второй этаж, налево, — процедил он сквозь зубы и стал нарезать редиску ровненькими аккуратными кружочками.

— Ты здесь подожди, — распорядилась тетя Бёшке и запыхтела вверх по лестнице.

Кати присела на корточки возле стены и уставилась на вахтера. Одет он был в бежевый халат. У него были седые волосы и на одной руке не хватало среднего пальца. Дома в гимназии был точно такой же вахтер: Кати однажды помогала ему дотащить до дому мешок орехов и хорошо его разглядела. Только он ходил в черном халате. Интересно! Очевидно, когда нанимают в вахтеры, нужно отрезать один палец. А какой — это, наверное, безразлично, потому что там, дома, у вахтера не было большого пальца.

Вдруг сверху раздался голос тети Бёшке:

— Иди-ка сюда поскорее!

На верхней площадке тетя Бёшке взяла Кати за руку и повела в кабинет директора. Почему-то вдруг стали жать ботинки. И потом, Кати было не по себе оттого, что этот лысый дяденька в сером костюме так внимательно изучает ее. Ну что в ней такого особенного? Девочка как девочка.

— Значит, ты и есть Кати Лакатош, — проговорил наконец директор.

«Ясно, что я, кто же еще?» — подумала Кати, но вслух сказала коротко:

— Я.

— Табель у тебя довольно слабенький, — продолжал директор. — Надеюсь, здесь ты будешь учиться лучше.

— Конечно, лучше, — поддержала тетя Бёшке.

«Откуда она знает, эта тетя Бёшке?» — сердилась про себя Кати.

Ты будешь учиться в четвертом «А» классе, у тети Дёрди, — сказал директор. — Завтра без четверти восемь будь здесь, ты и так уж опоздала на две недели. Придется тебе догонять.

В кабинет вошла стройная учительница в очках, ростом чуть выше самой Кати.

— Коллега, — обратился к ней директор, — эта девочка будет учиться в вашем классе.

Тетя Дёрди поправила очки, потом положила руку на плечо Кати. Они посмотрели друг на друга. Кати очень понравились очки учительницы, без всякой оправы, и она тут же решила: когда вырастет, купит себе точно такие же.

Учительница вывела ее в коридор и усадила перед собой на стоявшую против директорского кабинета скамейку. В огромное окно напротив струился солнечный свет, и под его лучами все сверкало: чуть рыжеватые волосы тети Дёрди, черные косы Кати и выстроившиеся вдоль стены большие растения с зелеными листьями.

— Как тебя зовут? — спросила тетя Дёрди.

Все страхи Кати разом прошли, едва она услышала голос учительницы.

— Кати Лакатош.

Тетя Дёрди кивнула, словно этого именно и ожидала.

— Какой предмет ты любишь больше всего, Кати? — спросила она.

— Пение, — ответила Кати.

— А еще?

— Гимнастику.

— Ну, а затем?

— Рисование.

То ли учительница была удовлетворена, то ли ей надоело спрашивать, но она умолкла. Потом все же спросила еще:

— У тебя остались какие-нибудь учебные принадлежности с прошлого года?

— А у меня и не было ничего.

И так как тетя Дёрди ничего не сказала на это, Кати пояснила сама:

— У нас, там где я училась, все давала школа, но уносить домой ничего не разрешалось. После уроков мы всё складывали в большой шкаф…

Кати умолкла и с тревогой ждала, когда же тетя Дёрди спросит, почему им не позволяли уносить школьные вещи домой. Ну как ей объяснить, что дедушка непременно использовал бы ее учебники на самокрутки, Руди немедля прикарманил бы все ее карандаши, так что их и не сыскал бы никто до самого судного дня, Шаньо исчиркал бы все ее тетрадки, а Лаци, который играет в ресторане и даже не родственник им, а просто так живет в их доме, — Лаци стал бы надраивать тетрадкой для арифметики свою скрипку.

Но тетя Дёрди ни о чем не спросила. Странно. Эта учительница видит Кати первый раз в жизни, первый раз смотрит в ее черные блестящие глаза, видит красный ее бантик, то и дело взлетающий на конце косички, ее маленькие, сжатые в кулачки руки — и уже знает, что у нее нельзя спрашивать, почему в их классе все учебные принадлежности хранили в большом шкафу…

К ним подошла тетя Бёшке, поблагодарила учительницу «за доброту», отчего Кати опять рассердилась на нее, потому что тетя Дёрди, правда, ничего плохого ей не сделала, но и «доброты» никакой и в помине не было. Потом тетя Бёшке стала подталкивать Кати к лестнице. И все ворчала, ворчала без передышки:

— Даже не поздоровалась, как полагается!

— Но я же здоровалась!

— И ответить прилично не могла, когда тебя спрашивали.

— Отвечала я, — возмутилась Кати и, перепрыгнув сразу через три ступеньки, приземлилась прямо перед каморкой вахтера.

Старик буркнул, не подымая головы:

— Скачете всё! — Потом все же поднял голову и вдруг воззрился на Кати: — Вот как! Теперь и ты уже сюда ходить будешь!..

На крышке кухонного ящика Кати разложила все свои богатства. Возвращаясь из школы, они с тетей Бёшке накупили всего, что только нужно было для четвертого класса. Кати умоляла купить ей еще маску черта, но тетя Бёшке ни за что не соглашалась. Наконец они сговорились на нескольких бумажных масках. Две из них Кати тут же прикрепила к стене, над ящиком: зайца и льва. Но что бы она ни делала, в ушах у нее звучал голос вахтера: «Вот как! Теперь и ты уже сюда ходить будешь!», «И ты уже…»

Дома никого не было. Тетя Бёшке ушла за своей трудовой книжкой, завтра она уезжает. Папа и оба брата уже устроились на работу. Правда, тетя Бёшке наказала Кати хоть немного убраться в комнате да начистить картошки и луку, чтобы ей, вернувшись домой, побыстрее приготовить обед, но у Кати не было ни малейшего настроения заниматься такими вещами. Даже книжку по пению она вместе с другими сокровищами спрятала в ящик, хотя там были такие красивые картинки! И почему это вахтер сказал: «Вот как! Теперь и ты…»?

Кати поправила за пазухой конвертик с писчей бумагой и побрела на улицу.

На углу, возле стола с цветами, сидел Хромой дядя. Кати уже приметила, что стол покрыт сверху жестью, и ей это понравилось. Вот такой стол нужно бы и бабушке… Хромой продавец сидел, уставившись прямо перед собой и вытянув вперед ногу — ту, что из дерева. По своему обыкновению, он молчал. Даже когда у стола останавливался покупатель и начинал перебирать цветы, хромой все равно сидел молча, будто воды в рот набрал. Бабушка в такие минуты надрывалась до хрипоты: «Фундук, лесной орех, прошу пожалуйста!»

Кати ни за что на свете не осмелилась бы заговорить с Хромым дядей — так мрачно сидел он на своем видавшем виды стареньком коричневом стуле. Собственно говоря, не Кати положила начало знакомству. Просто она стояла поодаль, на почтительном расстоянии, и смотрела на старика. Ей очень хотелось узнать, где он потерял свою ногу, но разве осмелилась бы она задать такой вопрос! И вдруг поднялся ветер, приподнял Катину юбку с большими розами, потом подхватил розовую шелковую бумагу на столе у Хромого дяденьки и понес, понес прямо к проспекту Ленина. Кати в два прыжка догнала разлетавшиеся листки и положила их на стол.