Негритянский квартал - Жорж Сименон

Нет, у него не было места для телефонистки. Оставалось только отправляться на поиски Джона.

— Поедешь на охоту в воскресенье?

— А ты?.. Кристиан приглашал нас ловить меч-рыбу на его моторке.

Дюпюш слушал их разговор и все отчаяннее цеплялся за Монти.

Машина стояла у входа в магазин, через несколько минут Монти затормозил около гаража.

— Джон на месте?

— Он в баре напротив.

Это был итальянский бар, длинный и узкий, как коридор. Здесь подавали пармскую ветчину, салями и кондитерскую выпечку. Высокий светловолосый молодой человек пожал руку Монти, а за компанию и Дюпюшу.

— Послушай, у тебя не найдется работенки для моего товарища? Он инженер, приехал из Франции…

Джон был американец.

— Ты же сам знаешь, старина: работы нет… За последний месяц я не продал ни одной машины.

— А у твоих друзей на канале?

— Туда иностранцев не берут.

Опершись о балюстраду, Дюпюш нахмурился и бормотал:

— Пэт… Пэт… Кто это?

Имя вертелось у него в голове, но он не мог вспомнить, где его слышал, Они выпили с Джоном виски.

— Теперь поедем к моему брату, — объявил Эжен Монти Машина свернула в негритянский квартал и остановилась на углу, перед невзрачным кафе. Фернан Монти сидел за столиком и играл с Кристианом Коломбани в белот.

Кристиан был сыном Че-Че и его третьей жены, той самой старушки, что сидела за кассой. Ему исполнилось двадцать пять лет и, по слухам, предстояло унаследовать состояние старика. Он спросил у Дюпюша:

— Играете в белот?

— Нет, не приходилось. Немного играю в бридж.

Братья Монти пошептались в уголке и засели за белот вместе с Кристианом. Дюпюш следил за игрой.

— Придется съездить еще куда-нибудь, — вздохнул наконец Эжен.

На улице Монти небрежно показал на квартал деревянных домов.

— Это мои. Пока на канале шли работы, каждый дом приносил несколько тысяч франков в год. Но сейчас работы закончены, и неграм нечем платить.

Машина спустилась под гору и остановилась перед просторной пивной с бассейном, в котором под струями фонтана плавали маленькие крокодилы.

Наконец Дюпюш вспомнил, кто такая Пэт. Эжен Монти попросил позвать директора и пояснил Дюпюшу:

— Сейчас он придет. Это муж Пэт Патерсон, знаменитой американской летчицы. Она пересекла Атлантический океан через несколько лет после Чарлза Линдберга[4].

Подошел долговязый и мрачный человек.

— Как дела, Патерсон?

— Прескверно. Выручка за эту неделю на тридцать тысяч меньше, чем в это же время в прошлом году.

— Нет ли какой-нибудь работенки для моего товарища? Он инженер, приехал из Франции.

Везде приходилось выпивать стаканчик чего-нибудь: пива, виски, перно. Что еще видел Дюпюш за этот день?

Они колесили по узким улицам какого-то квартала. На пороге каждого дома сидела женщина — белая или черная.

— Барильо Рохо, то есть красный квартал, — сказал Монти, сидевший за рулем. — Понятно?

Когда они возвратились в отель, Че-Че был в холле.

Жермена пила чай со старой дамой, обе оживленно болтали.

— Мне нужно вам кое-что сказать, — рассеянно, словно думая о другом, бросил Дюпюшу корсиканец.

За время разговора Коломбани раза четыре уходил — то к телефону, то проводить или встретить клиентов.

— Мы потолковали с вашей женой. Она очень приятная женщина. Я предложил ей полдня заменять госпожу Коломбани за кассой, она согласилась.

Дюпюш тупо заморгал. Он бросил взгляд на Жермену, но она не обращала на него никакого внимания.

Она получит комнату, полный пансион и тридцать долларов в месяц.

Дюпюшу показалось, что старик подмигнул Монти.

— Но я никогда не нанимаю мужа и жену. Я знаю по опыту, к чему это приводит. Вам придется найти себе комнату в другом месте, а со временем вы подыщете и работу.

Здесь Че-Че отвел жену Дюпюша в сторону. Когда он вернулся, Монти заявил:

— Предлагаю вам комнату в одном из своих домов.

Бесплатно. Поставим там для вас кровать и стол. И работу подберем рано или поздно.

Жермена даже не плакала. Ложась спать, она только сказала:

— Ты опять пил.

— Уверяю тебя…

— Оставь! Конечно, ты не пьян мертвецки, как вчера, но ты пил. До чего ты дойдешь, когда меня не будет рядом?

— Клянусь тебе, Жермена…

Он слишком устал, чтобы спорить, чувствовал себя измотанным до предела. Утром, когда Жермена одевалась, он с огромным трудом открыл глаза.

Неужели у нее не нашлось для него ласкового слова?

Конечно нет. Ведь это она ухитрилась раздобыть место и теперь спасала положение, хотя это не стоило ей большого труда: понравилась старухе, вот и все.

«Ты опять пил».

Она ничего не поняла. Может быть, думала, что он примется благодарить ее?

Дюпюш брился в опустевшей комнате и порезался.

На вешалке висел розовый халатик, в котором она была в их брачную ночь. Он вспомнил, что в ту ночь у Жермены было замкнутое, немного пренебрежительное лицо. Казалось, она думает только об одном — как соблюсти свое достоинство.

Разве он мог возражать против того, что она согласилась на это место? Жалованье, хорошая комната, питание бесплатно…

Дюпюш спустился в холл очень поздно и увидел, что Жермена сидит за кассой рядом с г-жой Коломбани.

Старуха предупредила:

— Сейчас заедет Эжен и заберет вас и ваши вещи.

Разумеется, от него ускользнуло множество подробностей, ему никак не удавалось соединить в одно целое обрывки воспоминаний. Он отлично помнил, например, что играл в карты с каким-то бритоголовым типом. Но где это было? И когда?..

Почему г-н Филипп больше не заговаривает с ним?

Бродя по холлу, Дюпюш несколько раз встречал его, пожимал ему руку, но он немедленно исчезал, приняв озабоченный вид.

Все вокруг было зыбко и неопределенно. Лишь отель прочно стоял на своем месте. Он занимал целый квартал. В отеле были внутренний дворик, галерея на каждом этаже, кафе и просторная столовая, в уголке которой стоял столик четы Коломбани.

Дюпюш еще не ориентировался в городе: он лишь несколько раз проехал по нему в машине Эжена Монти.

Он видел слишком много новых людей, и все они отнеслись к нему со вниманием, но внимание это было каким-то странным. Ничто в их жизни не изменилось.

Его возили то туда, то сюда. Встречались с приятелями.

Болтали о чем угодно — о воскресных бегах, о прогоревшем кинотеатре, о жене какого-то англичанина, которая покончила с собой. А потом тихо говорили:

— Кстати, у тебя не найдется какой-нибудь работы для нашего друга Дюпюша? Он инженер, приехал из Франции…

— Ты был у Чавеса Франко?

— Еще нет…

Эжен Монти был непохож на человека, который работает. Дюпюш знал, что Эжен женат на местной девушке, видел их вместе в окнах квартиры на четвертом этаже прекрасного современного здания.

Оба Монти неважно говорили по-французски, в их речи часто проскальзывали жаргонные словечки. К Дюпюшу они обращались с известной почтительностью.

— Ваша жена очень мила… Че-Че прямо втюрился в нее, а это случается редко. Раньше он и слышать не хотел, чтобы за кассой сидел кто-нибудь, кроме его жены.

Ну а он, Дюпюш, что будет с ним? Его попросту погрузили в машину, к крыше которой были привязаны стол ножками кверху и железная кровать, потом туда же поставили кувшин и ведро.

Его привезли сюда, провели через мастерскую портного Бонавантюра и оставили в этой комнате с розовыми обоями. Соседка, старая негритянка, вернулась на кухню стряпать обед. Ее место на веранде заняли двое негров; подперев голову рукой, они глядели на улицу, где играла детвора.

У себя в Амьене Дюпюш никогда не стал бы разговаривать с такими людьми, как эти Монти или даже Че-Че.

— Не смей играть с уличными мальчишками! — говорила мать, когда он был еще маленьким.

— Он женился на дочери трактирщика, — презрительно бросил отец, когда один их знакомый обвенчался с Мартой, отец которой держал бистро за углом.

Даже в школу Дюпюша заставляли ходить в перчатках. Мать его ни за что на свете не пошла бы на рынок за сто метров от дома, не надев шляпку с вуалеткой, — в те времена вуалетки еще носили.

В этом мире не пили спиртного. В шкафу, правда, стоял графин с вином, но вынимали его оттуда два-три раза в год, когда из Парижа приезжал дядюшка Гийом, торговавший зонтами в лавке возле кладбища Пер-Лашез.

Кем были бы эти Монти во Франции? Что касается Че-Че, то он сам говорил, что начинал в Америке официантом в кафе Вашингтон-отеля.

Спускались сумерки, и пурпурный свет, озарявший дома напротив, стал гаснуть. Комнаты в этом доме, в сущности, не были комнатами. Жили здесь на верандах, а в комнатах часто не было даже дверей. Жизнь протекала у всех на виду.

Вот старый негр перевязывает больную ногу, женщина стирает в ведре белье, по полу ползают голые ребятишки.

Где-то слева вокзал — оттуда доносятся паровозные гудки. Справа слышатся звонки и грохот трамваев.