Выбор – быть человеком! - Ольга Войлошникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помочь? — вот и наш скромный воздушник пригодится.
С реки, словно в трубу, потянуло холодным воздухом, направленным в серёдку этой кашеварни. Выполнив свою функцию, воздух вместе с частицами земли, травинками, листиками и всякой подобной мелочью устремлялся вверх, воронка поднималась всё выше, вырастая в нехилый такой смерч, наконец, он оторвался от земли и унёсся на север, скрывшись за дальним лесом.
Витя-земельщик, однако, ещё не закончил. Вот, сразу видно: человек творческий и свою работу любит. Со стороны границы, с соседней поляны, отделился и пополз в нашу сторону кусок дёрна, оставив на месте своего исконного пребывания аккуратную круглую проплешину. Заплатка втекла на место кострища и слегка вдавилась в землю, уравниваясь с окружающим пространством краями. Пройдёт пара дождей — дернина срастётся в единое целое, и не найдёшь стыков… Виртуоз, что сказать.
Над поляной висела тишина.
— Вот так бывает, когда люди считают себя умнее богов, — повторила я, глядя на весёлое травяное пятно на месте костра. — Никто не будет за вами следить. Хотите самоубиться — вперёд! Выходить за пределы поселения я разрешаю только в том случае, если вы спасаетесь от диких зверей, чудовищных тварей — есть вероятность, что они попытаются ещё раз зайти на наши земли — или дурных людей, разбойничков, — я наконец посмотрела на них и усмехнулась: — Вдруг найдётся кто-то дурнее вас? Как только угроза пройдёт — вернуться назад как можно быстрее.
Нельзя сказать, что цыган обрадовало послабление. Скорее, наоборот.
— А, и ещё! — я уже села в седло. — Если кто заболеет или травмируется, так что нужна будет срочная помощь целителя — разрешаю бежать за помощью в Малахит. Или болящего туда тащить. А там уж будете делать, что доктор скажет. Поехали, парни! Петрашенки — на выход. Возвращаемся на остров.
Цыганские старшины ИКТ Хризопраз
Григорий Санчак, старший в своём роду, угрюмо смотрел вслед удаляющейся кавалькаде, за которой поспешно ковыляли осиротевшие девки. Хотелось смачно сплюнуть да заорать, но было страшно — а ну как вернутся? Да что там… И так понятно, что кусок оказался не по рту…
Роман Шишков подошёл, встал рядом. Помолчали.
— Гриша, ты про монстров что думаешь? — начал Роман. — Пугала нас? Или взаправду?
Григорий с усилием разжал челюсти:
— Монстры, Рома — они вона где! То ли придут, то ли нет. А вот думаю я: что этой бабе помешает нас сжечь так же, как этих, — он мотнул головой в сторону исчезнувшего кострища, — если ей что не понравится…
Роман от новой мысли крякнул и полез пятернёй в затылок.
Григорий не удержался и всё-таки плюнул.
— Пошли! Работать будем, как строители коммунизма, бля…
Кельда
Положительно хочу лифт. Никогда не любила бегать по этажам, особенно после утреннего моциона со сжиганиями жертв нарушенной клятвы. В голове был булыжник.
В дверь решительно застучали.
Да бли-и-ин…
— Кого нелёгкая несёт?
— Оля это я!
Вставать я не хотела. Ну, ничего, думаю, Валентина перенесёт вид моей тушки, распростёртой поперёк кровати. Да, вот так я и лежала уже полчаса, прямо как приехала — в плаще, в ботинках…
— Заходи.
Валя нависла надо мной и сердито засопела.
— Ну и что мы тут валяемся? Завтрак давно простыл, она лежит!
Я открыла один глаз, вздохнула и закрыла снова. Ну не могу я ей сказать…
Детей было жалко. Маленьких, не успевших даже осознать, что они живы, человечков. Синих скорченных пупсиков, растаявших в огне костра, так, что даже косточек не осталось.
О, боги, страшная оказалась штука — родовая клятва. Чтоб тебе, Петрашенко-старший, на том свете икалось, где он у цыган есть.
Я подумала над вариантами ответа. Ничего не придумывалось кроме тупого:
— Валь, аппетита нет.
Она плюхнулась рядом на кровать.
— Да не ври уж мне-то. Думаешь, я не вижу? — повариха горько вздохнула. — Пошли, деток помянем. Глядишь, дадут им боги лучшую участь.
Было в этом что-то…
— Ну, пошли.
ИМЕНИ МАКАРЕНКО
Всё ещё 4 августа
В обед я собрала волю кулак и отправилась в детский рейнджерский лагерь. Или его теперь следует называть детской исправительно-трудовой колонией номер два? Или номер один? Да короче! Имени Макаренко! Решено!
Эта идея прибавила мне бодрости и некоторого оптимизма. Ну, помогайте боги!
Вообще, я уже говорила, на острове у нас рабских никто не охраняет. Да и тех, кто на каменоломни попал, (тех же цыган, которые на детский лагерь напали) предупредили раза — и всё, дальше хочешь сдохнуть в страшных корчах — сам дурак.
Новопоименованную детскую исправительно-трудовую колонию имени Макаренко пасли сегодня аж восемь человек. Это после ЧП, поди, такая честь? Завидев меня, двое охранников пристроились рядом (а как же, такая персона); так с почётным караулом я и въехала на территорию.
В лагере обнаружился Славка Найдёнов, со свойственной ему крестьянской основательностью о чём-то спорящий с целым выводком старших цыганских мальчишек. Славке нынче осенью стукнет уже шестнадцать, и в последнее время он всё чаще помогал Илье в его геологических предприятиях. Илья увяз со старшими цыганами. Славка здесь. Хм-м… Где-то определённо наличествовала какая-то связь.
— Слава, что тут?
Найдёнов обернулся ко мне и солидно поклонился:
— Доброго дня, матушка кельда! Вот, видите ли, объясняю им, что для работ надо поделиться на отряды по возрастам, так они не хотят! — Славка потряс извлечённой из-за пазухи тетрадкой: — Семьями хотят! — цыганята сердито нахохлились и зыркали на меня опасливо, видать, уже послушали историй про нынешнее утро. — Я говорю: чудны́е вы! Выпадет вам, скажем, дрова колоть — мальцы с вами потащатся? И на кой? Рядом сидеть, в дуду дудеть? А разнарядка-то будет по количеству работников, сами не возрадуетесь! Не сделаете — все полуголодом сидеть будете. А ежли лёгкое что взять, так здоровые лбы там тоже не нужны, балду пинать…
— Понятно, — я всё-таки слезла с лошади; доминирующая высота — это, конечно, прекрасно, но я пойду в народ. — Слава, будь другом, сгоняй на склад, обеспечь эту дикую обитель раскладным столом и хоть тройкой табуреток; что-то мне не хочется на коленке писа́ть. Я бы тебе в помощники дала кого, да хочу с ними политинформацию провести.
— Ничего, матушка кельда, мы с понятием! Сей момент всё доставлю! — Славка деловито кивнул и исчез.
Оставшаяся кучка цыганской шпаны состояла сплошь из «настоящих людей» — то есть, которые в штанах.
— Здесь, я так понимаю, Санчаки и Шишковы. А Петрашенки где?
— У себя сидят, где им быть, — пробурчал кто-то. — Чего им делиться-то теперь, десять девок осталось…
— А ну, рот закрыл там! — рявкнул из-за моего плеча один из охранников. — Ты как баронессе отвечаешь, сопля зелёная?
Я дождалась, пока вокруг нас разойдётся круг тишины и сказала:
— Так, на первый раз прощаю ответ в такой безобразной форме. Только на первый. Двое старших со мной, остальные разошлись по местам проживания, живо! Показывайте, как разместились.
Лагерь был… на мой вкус — странным. Со следами… махновщины, что ли. И, определённо, декаданса. Неряшливенько, грязненько, пёстренько (ну, это — бог с ним) и вообще, как-то… расхлябанно, вот. Табор, а не лагерь.
Я прошлась по кое-как прибранной центральной улице, заглянула в боковые отвороты, за сутки начавшие приобретать очарование трущоб, и досадливо поцыкала.
Да уж, намучаемся мы с этими цветами свободы. Пробормотала под нос неприличное слово. Цыганята, по ходу, услышали и занервничали. Вернулась к поляне, на которой в бытность этого места рейнджерским лагерем происходили всякие сборы и посиделки, ещё раз осмотрелась по сторонам.
— Так. Зовите всех сюда, будем заниматься вашим воспитанием. Не успеете собраться за пять минут — у всех на ужин будет хлеб и вода. Коллективная ответственность, слыхали про такое? — я посмотрела на наручные часы, потом на всё ещё стоящих рядом со мной цыганят. — Время пошло!
Ну и интермедия разыгралась, скажу я вам! Пацаны побежали по лагерю, призывно выкрикивая на своём. Я надеюсь, что это был призыв к сбору. Не все задвигались быстро, так что спустя пару минут в голосах глашатаев прорезались истерические нотки. И тут — вовсе неудивительно — Петрашенки никуда не захотели идти. У них обед и так
