Васка - М Стронин

Не замечал же он ничего вокруг, потому что весь он ушел сейчас обратно, в свой клуб, на сцену.

... Эстрада в клубе была уже знакомая и потому не пугала, хотя и внушала уважение. Но что было за ней - не хотелось и думать. За ней - ждущая тьма. Эту тьму доверху наполнил беспощадный, подстерегающий, тысячеглазый взгляд. И хотя парнишка утешался, что взгляд "свой", состоящий из тысячи снисходительных глаз своих же товарищей по заводу, все же казалось, что тьма только этим и живет, что надеется на его смешные промахи. Подстерегала же она его потому, что он в первый раз выступает в таком серьезном деле.

- Савелий Клява! Сто шестьдесят фунтов! "Вырывание", - сиповато сказал спорт-инструктор притаившейся тьме.

Что-то косое нелепо метнулось в мозгу у Клявы и забилось в груди. Но тут же в ответ что-то надтреснуло в нем, и... он овладел тьмой. Овладел настолько, что как будто бы забыл про нее. Овладел настолько, что отыскал в этой тьме маленькую, острую точку и запомнил, где она. Эта точка, как тончайший усик, проходила сквозь тьму и тихонько и ласково бередила его сердце. И ради этой милой точки тело его и лицо, без всякого с его стороны напряжения, повертывалось к тьме своими самыми лучшими и нужными движениями.

Он схватил четырехпудовую штангу и в два мгновенных приема взметнул ее над головой.

Даже качнуло его от неожиданности: штанга была точно соломенная.

- "Брра-а!.. О-орр-а! а-а-ва-а! Рра-а!" - сорвался и обрушился на него гремящий рев.

- "Ра-о-рра! Брра-о-рра-а!"

- "Фи-й!" - рассек бурю чей-то мстительный и издевательский свист.

--------------

- Фи-й! Фи-и-й!

Это уже свистнули сейчас, на улице.

"Они!" - оступился парнишка и, заметив, что он сошел с панели, повернул к трамвайным путям. Шаг его стал тверже и шире, голова поднялась. Свист сзади его напомнил ему свист в клубе. Тот свист обидный и незаслуженный, точно плетью, хлестнул по его мускулам и опустил их.

Он знал, что в нем все те же и сила и ловкость, но они точно ослепли. И когда он схватил штангу, чтобы делать очередное упражнение, штанга дернулась в бок, качнулась и, сорвавшись, чуть его не похоронила. Пусть зал попрежнему обрушился громом, но он... нет, он не принимает подачек, хотя бы и щедрых.

- Погоди ж ты, сука, испробуешь теперь Кляву! - застегнулся он на все пуговицы и, нахлобучив крепко фуражку, завернул на набережную.

Лоскут ветра одним махом перемахнул через квартал и в ожидании повис над рекой. Увидев появившегося из-за угла парнишку, он набрал в каждое крыло по целой туче сыпучего, мелкого дождя и начал им жестоко обхлестывать парнишку со всех сторон. Но тот только разбойнее вскинул голову.

- Вали, вали-и! Не то еще будет! - еще крепче нахлобучил он фуражку. Злость заострила его лицо. - Пусть Васка в бутылку лезет. А я-то виноват? Они, суки, в шабар примут, а чем мне отыгрываться? Удохают и все. А тут, прошу улыбаться - раздери рот. Вода те-о-плая...

И вдруг, не докончив свои оправдания, парнишка побежал к тому месту набережной, где обвалившиеся перила обнажили реку. Все, и дождь, и ветер, и ночь пропали для него, остались только осторожные, но торопливые шаги нескольких ног сзади.

Вот ноги совсем близко. Спутались, притихли. Что-то шевельнулось совсем рядом. Что-то цокнуло вдали...

- Са-а-ва! Са-а... - разодрал ночь отчаянный женский крик и лопнул тупым и жарким звоном в затылке парнишки. Руки его кинулись удержать летящую в пропасть голову со страшным и все объясняющим словом "булыжник", но голова с уничтожающей безнадежностью, хихикнув назад, исчезла.

И увидел взвывший ветер, как трое подростков сгрудились около отсядающего парнишки и столкнули его в реку.

И еще увидел ветер, что откуда-то вылетела легкая, как вихрь, девушка, сорвала с ног самого крупного из подростков, кулаком раздавила нос у другого и тоже кинулась в реку.

--------------

Маленькая комната с узенькой белой, как сугроб, кроватью, была иссиня-яркая от пятидесятисвечовой лампы. Около печки прижимался к стене маленький столик. Он храбро выносил тяжесть целого вороха чайной и разной посуды. За окном, блестевшим полированной мглой, слышалось чавканье и плеск дождевых струй. И от этого беспрерывного чавканья особенно приятен был треск огня в печке.

В комнате две босые девушки.

Одна - коротко остриженная, худощавая, с усиками, греясь у печки, азартно тянула "Смычку". Другая - с распущенными мокрыми волосами - полоскала и развешивала у печки мужское и женское платье. Работая, она иногда искоса взглядывала на коротковолосую, точно проверяла на ней свои мысли. С такими же, только чуть смеющимися взглядами обращалась она и к зеркалу, которое висело как раз против нее. Видно было, что ее занимал сейчас немножко трудноватый, но интересный вопрос.

Коротковолосая же, ловко счиркнув в огонь стрелку слюны сквозь зубы и послав туда же окурок, заговорила басом:

- Он знал, что здешние не пошли бы, и позвал "сименцев", трех парнишек. Они и в клубе свистели. А Фильке сказал другое: "Я, грит, этово барахло из клеша евоного вытряхну, а клеш, грит, Васке на щи, грит, на ероплане пошлю. Так, грит, и передай ему, что пусть лучше один не идет, а комса со всего района соберет за собой".

- Ну, а ты, конечно, съежился, точно с тебя шкуру сдирали, - оторвалась от своего вопроса девушка, - оплевал все стенки, "даешь" сказал, и "похрял" один. А если бы Волгарь сказал, что пусть лучше не идет кверх-ногами, ты бы кверх-ногами пошел.

- А что же, по-твоему и верно с районом итти? Чтобы потом... чтобы потом... сама бы смеялась...

Васка, чуть прищурившись, взглянула на Кляву. И живо отвернув прожженное вдруг румянцем лицо, изо всей силы (что было вовсе не нужно) начала отжимать мокрую рубашку. Так что румянец мог сойти за счет ее усилий.

- Ты, Савка, ба-лда! Я тебе говорила, что другой раз, чтобы не подраться, надо больше иметь силы, чем подраться.

- А я забыл это. Ну, иду, значит, и все по дороге. Они, вишь ли, в "рядах" затырились и, кабы я по панели шел, ясно, булыжником бы достали. А тут пока хряют до меня, я бы уже смерил, что делать.

- А что бы ты сделал, если бы их сотня была? - упрямо нахмурилась Васка. - Все равно удирать бы пришлось.

- Ну и что ж? А я-то что сделал? Я так и сделал. Только куда я побежал? На набережную побежал, как раз туда, где перила обломаны.

- Так что ж из этого? - окончательно раскипятилась Васка.

- А то, что тронь меня там пальцем - и полетишь в воду. Хоть всю бы шпану перешвырял. А если бы и гамазом насели, все равно с собой бы пяток захватил. А в воде ты не знаешь меня...

--------------

Клява зябко запустил руки в рукава напяленной на него Васкиной кофточки и, облокотившись на колени, уставился в печь.

- А потом что было - прямо холодно, как вспомнишь, делается. Когда меня, значит, сковырнули в реку, я сразу и очухался. Фуражка спасла. И, значит, хотел наверх всплыть. Вот взмахнул руками... и ни с места. Ухватил меня кто-то за ногу и не пускает. Я рваться, биться, - еще крепче держит. И будто и когти выпустил мне в ногу. Завыл я тут, Васка. Крышка, думаю, задыхаюсь... Тут нога моя и вырвалась. А там ведь топляки кругом.