Машина Времени. Остров доктора Моро. - Герберт Уэллс

Пейзаж был туманным и неясным. Я по-прежнему находился на косогоре, на котором ныне стоит этот дом; надо мной – серой, расплывчатой массой – вздымался уступ холма. Я видел, как деревья росли и видоизменялись, подобно клубам пара, – вот они коричневые, а вот уже желтые; они вырастали, раскидывали крону, исходили дрожью и исчезали. Я видел, как огромные здания – смутные и прекрасные – появлялись и таяли, словно сновидения. Казалось, меняется вся поверхность земли – она плавилась и текла на моих глазах. Маленькие стрелки на циферблатах, показывавшие мою скорость, крутились все быстрее и быстрее. Скоро я заметил, что солнечная лента совершает вертикальные колебания – от точки летнего солнцестояния к точке зимнего – с периодом в минуту или даже меньше, следовательно, я летел со скоростью более года в минуту; каждую минуту белая вспышка снега озаряла мир, а за ней тут же следовала яркая, мимолетная зелень весны.

Неприятные ощущения, которые я испытывал в начале пути, стали уже не такими острыми. В конечном итоге они слились в некое новое чувство, близкое к истерически радостному исступлению. Я отметил, что машина порой как-то неловко покачивается, и не мог найти этому объяснения, однако мысли мои были слишком спутаны, чтобы я уделил качке должное внимание, – так, в состоянии нарастающего безумия, я мчался в будущее. Поначалу я и думать забыл об остановке, я вообще не думал ни о чем, кроме своих новых ощущений. Но вскоре душа переполнилась новыми чувствами – любопытством и ужасом одновременно, – и в конце концов они полностью овладели мною. Какие только странные повороты истории человечества, какие только чудесные рубежи, неведомые нашей зачаточной цивилизации, думал я, не откроются передо мной, если я взгляну поближе на этот смутный неуловимый мир, что несется мимо и беспрестанно меняется перед моими глазами! Я видел, как вокруг вырастали великие и прекрасные творения архитектуры; они были гораздо более массивными, чем любые здания нашего времени, и в то же время казались изваянными из тумана и дрожащего света. Я видел, как склон надо мною покрылся пышной зеленью и она так и осталась там – зима больше не трогала ее. Даже сквозь пелену замутненного сознания земля показалась мне удивительно прекрасной. И рассудок мой, немного просветлев, занялся идеей остановки.

Своеобразный риск заключался в том, что в пространстве, занимаемом мною или моей машиной, могла оказаться какая-нибудь субстанция. Пока я с огромной скоростью путешествовал по Времени, это не имело значения: я находился, так сказать, в разжиженном состоянии – подобно пару, я просачивался сквозь поры встречавшихся мне субстанций. Но остановка означала, что я должен втиснуться, молекула за молекулой, в то, что оказалось бы на моем пути; атомы моего тела должны были войти в такой тесный контакт с атомами этого препятствия, что между теми и другими могла произойти бурная химическая реакция – возможно, сопровождаемая мощным взрывом, который вынес бы меня вместе с моим аппаратом за пределы Жесткой Вселенной – за пределы всех мыслимых измерений – в Неизвестность. Эта возможность не раз приходила мне на ум, пока я строил машину, но тогда я беззаботно считал, что это неизбежный риск – тот риск, на который человек просто не может не идти. Теперь же, когда риск стал неминуемым, ситуация уже не виделась мне в прежнем беззаботном свете. Дело в том, что абсолютная странность окружающего мира, тошнотворная тряска и раскачивания машины, а главное, длительное ощущение падения – все это неявным, но самым решительным образом подорвало мое душевное состояние. Я твердил себе, что уже никогда не смогу остановиться, и вдруг, в порыве раздражения, решил это сделать немедленно. Как нетерпеливый глупец, я рванул рычаг, машина тотчас перевернулась, и я стремглав полетел в пространство.

Словно удар грома раздался у меня в ушах. Видимо, на какое-то время я лишился слуха. Вокруг меня землю безжалостно секли градины, а я, оглушенный, сидел на мягком дерне перед опрокинутой машиной. Все вокруг по-прежнему казалось серым. Вскоре я почувствовал, что слух вернулся ко мне, и огляделся по сторонам. Я находился, по-видимому, в саду, на лужайке, обсаженной рододендронами. Розовые, лиловые и фиолетовые бутоны дождем сыпались на землю под ударами града. Прыгающие, танцующие градины облаком окутали машину и стлались над землей дымным покровом. В одно мгновение я промок до нитки.

«Хорошенькое гостеприимство, – сказал я, – так встречать человека, который промчался сквозь бесчисленное множество лет, чтобы увидеть вас».

Вскоре я подумал, что мокнуть дальше было бы совсем глупо. Я встал и осмотрелся. Колоссальная фигура, высеченная, видимо, из какого-то белого камня, смутно высилась над рододендронами, проступая сквозь завесу града. Все остальное в этом мире было недоступно зрению.

Трудно передать мои ощущения. По мере того как колонны града истончались, белая фигура становилась все более отчетливой. Она была очень велика – высокая серебристая береза достигала только до ее плеча. Фигура была высечена из белого мрамора и походила на сфинкса, только крылья не были прижаты к бокам, а простирались в воздухе, словно изваяние парило над землей. Пьедестал показался мне сделанным из бронзы и был покрыт толстым слоем зеленоватой патины. Случайно оказалось так, что лицо изваяния было обращено прямо ко мне; незрячие глаза, казалось, следили за мной, а на губах его лежала слабая тень улыбки. Фигура была сильно потрепана непогодой, и от этого создавалось неприятное впечатление какой-то кожной болезни. Я стоял и некоторое время глядел на нее – может быть, полминуты, а может, и полчаса. Казалось, она то приближалась, то отступала, смотря по тому, гуще или реже падали градины. Наконец я оторвал от нее взгляд и увидел, что плотная завеса града протерлась до кисеи. Небо светлело, обещая скорое появление солнца.

Я снова взглянул на парящую белую фигуру и вдруг понял все безрассудство своего путешествия. Что я увижу, когда туманная завеса окончательно рассеется? С людьми за это время могло произойти все, что угодно. Что, если жестокость стала нормой поведения? Что, если раса совершенно утратила человечность и превратилась во что-то нечеловеческое, неприятное и всесокрушающее? Вдруг я увижу какое-нибудь дикое животное, в силу своего человекоподобия еще более ужасное и отвратительное, чем доисторические твари, – мерзкое создание, которое следовало бы тотчас же уничтожить?

Я уже видел другие обширные сооружения – огромные дома с затейливыми перилами и высокими колоннами, проступавшие на лесистом склоне. Холм словно бы смутно надвигался на меня сквозь утихающую грозу. Панический страх вдруг овладел мною. Как безумный, я бросился к Машине Времени и напряг все силы, чтобы поставить ее в нужное положение. Тем временем столбы солнечного света пробили грозовые тучи. Серая завеса ушла в сторону и истаяла, как развевающиеся одежды привидения. Надо мной в густой синеве летнего неба последние лоскутья бурой тучи канули в небытие. Ясно и отчетливо показались огромные здания, блестевшие после обмывшей их грозы и подчеркнутые белыми линиями нерастаявшего града, скопившегося у подножий. Я чувствовал себя совершенно обнаженным в этом странном мире. Вероятно, то же самое ощущает птица в ясном небе, понимающая, что где-то вверху парит ястреб и вот-вот на нее бросится. Мой страх граничил с безумием. Я сделал передышку, стиснул зубы, снова уперся ногами и ухватился за машину. Она поддалась моим отчаянным усилиям и наконец перевернулась, сильно ударив меня по подбородку. Одной рукой держась за седло, другой – за рычаг, я стоял, тяжело дыша, готовый снова взобраться на нее.

Однако, как только появилась возможность отступления, ко мне опять вернулось мужество. С любопытством, к которому примешивалось все меньше страха, я взглянул на этот мир отдаленного будущего. В круглом отверстии, проделанном высоко вверху в стене ближайшего дома, я увидел несколько фигур в красивых свободных одеяниях. Они уже увидели меня: их лица были обращены в мою сторону.

Затем я услышал приближающиеся голоса. Из-за кустов по сторонам белого сфинкса показались головы и плечи бегущих людей. Один из них выскочил на тропинку, ведущую к лужайке, где я стоял рядом со своей Машиной. Это было маленькое создание – не более четырех футов ростом – в пурпурной тунике, перехваченной у талии кожаным ремнем. На ногах у него были не то сандалии, не то котурны – я не мог толком различить, что именно. Ноги до колен обнажены, голова не покрыта. Обратив на это внимание, я впервые почувствовал, какой теплый был там воздух.

Подбежавший человек поразил меня – это было удивительно прекрасное, грациозное, но чрезвычайно хрупкое существо. Его раскрасневшееся лицо напомнило мне лица больных туберкулезом – на нем была печать той особой чахоточной красоты, о которой нам так часто приходится слышать. При виде его я вдруг снова обрел уверенность в себе. И отдернул руки от машины.