Рулетка судьбы - Аркадий Карасик

Морщась, отхлебнули из фужеров терпкое молодое вина. Заели персиками.

— Наверно, ты сам догадался, что я отыскал твою виллу не ради того, чтобы хлебать эту дрянь. Вот захватил с собой нашу родимую…

Преодолел все же скупец барьер жадности, насмешливо подумал Александр. Небось, до самой смерти будет хвастать своей непомерной щедростью. А щедрость-то с фокусом. Знает, старый пройдоха, что Пуля не потребляет крепких напитков.

Кажется, сегодня придется нарушить запрет. Всего на пару глотков. Слишком уж таинственный видок у эскадроного.

— Раньше офицеры провозглашали традиционный тост — за дам-с! Но мы с тобой не офицеры-генералы, поэтому давай еще раз выпьем за наш бизнес.

— Давай, — согласился Александр, слегка прикоснувшись краем своей

рюмки к хрусталю Монаха. — За взаимовыгодный! — многозначительно добавил

он.

Выпили. Гость — запрокинув голову, залпом, хозяин с трудом осилил два глотка. Закашлялся, вытер выступившие слезы.

— Насколько я понимаю, ты приехал по делу?

— Правильно понимаешь, дружан. Именно — по делу. Нет желания выполнить парочку заказов? Так сказать, на закуску, — показал он на крошечные тарелочки. — Конечно, не такую… лилипутскую.

Не зря гость преуменьшает важность заказа. Скорей всего, собирается предложить что-нибудь из ряда вон выходящее. Соответственно, поднимет цену. Не особенно высоко, чтобы и киллера заинтересовать и свой карман не слишком потревожить.

Монах усмехнулся. Одними губами — глаза продолжали оставаться серьезными, даже мрачными.

— Думаешь как бы не продешевить? Не штормуй, кореш, не гони волну, на этот раз торговаться не стану. Побазарим, обсудим… Главное: ты поедешь в Россию или останешься на своей вилле? Если поедешь — продолжим базар. Откажешься — с тобой встретится мой посланец.

Тяжеловатый намек на расплату за отказ. Обещанный «посланец» — киллер. Из особой группы эскадрона. Так сказать, внутренняя безопасность, состоящая из узколобых дегенератов, убийц и палачей.

Собков задумался. Не о пустой угрозе — он свято верил в свою судьбу. Задан вопрос, на который он сам долгие месяцы искал ответ. И — не находил. Нет слов, жизнь в на берегу теплого моря в собственном особняке — настоящий кайф. Но там, в голодной России прошли его детство и юность, там — могилы родителей и Светланы, где-то в древнем Владимире на Подгорной улице живет его сын, переехавший с бывшей женой из замшелого Кургана.

Киллер ощутил приступ сентиментальной ностальгии. Над которой сам неоднократно подшучивал. Твердил: у любого человека Родина там, где ему хорошо живется. Оказывается, ошибался.

Но дело даже не в сентиментальности — Собкова одолела примитивная скука. Постоянная опасность — нечто вроде адреналина. Усиливает сердцебиение, будоражит сознание, не дает ему по стариковски дремать. А что может быть радостней, чем удачный выстрел? И шелест баксов, полученных после покушения.

— Почему молчишь, Пуля? — недовольно проворчал командир «эскадрона смерти», отставляя в сторону рюмку и сильными пальцами разламывая на две половины краснобокое яблоко. — Сам же говорил: поистратился, а теперь… Да или нет?

— Не знаю, — честно признался Александр, глядя в окно. На дремлющий

в море теплоход. — Понимаешь — я меченный, не успею пересечь границу -

повяжут. Слишком много на мне кровушки и смертей.

Седоголовый прожевал яблочную дольку, аккуратно промокнул губы накрахмаленной салфеткой. Поднялся и, разминаясь, заковылял по гостиной. Говорил на ходу, не глядя на собеседника. Будто уговаривал сам себя.

— Я замаран не меньше тебя. Если не больше. Десять лет на ушах — не шутка. А вот гуляю по матушке России, хаваю что повкусней, чифирю вволю… Пасут? Да, пасут, но пока банкую я и надеюсь долго еще стану банковать. А ты раскис. Не фрайер же — в законе, а базаришь как детсадовкий малец…

Пуля не знал сколько невинной крови пролил Монах, скольких авторитетов либо ментов он замочил. Скорей всего, красуется. На самом деле сидит где-нибудь в захоронке и отправляет на «дело» завербованных киллеров.

— … а то, что ты — меченный, тоже не штормуй. Сведу с одним лекарем, обработает твою фотку так, что ни один сыскарь не узнает.

— Было уже, «обработали». С помощью Голого. Два с половиной месяца парился в изоляторе, случай помог — бежал…

Память услужливо нарисовала картинки из далекого прошлого.

Монах занялся салатами. Соорудил из десятка тарелочек огромную порцию. Не предлагая хозяину, влил в себя еще пару рюмок водки…

Приемная специалиста по косметической хирургии в Тюмени. После очередного побега Пуля беседует с Голым. Дружелюбно держит его под руку. Почему бы не проявить дружелюбия к человеку, который свел беглеца с умелым лекарем, пообещал заплатить за операцию?

Неожиданно врываются сыскари и омоновцы. Голый торопливо протягивает руки под ментовские браслеты. Александр пытается сопротивляться — сбежавших зеков менты не жалуют. На него наваливаются. Сильный удар по голове. Очнулся с браслетами на руках.

В камере для допросов следователь показывает наивному подследственному протокол допроса Голого. Черным по белому записано: «несчастного» пожилого человека привел к хирургу… бежавший из лагеря зек по кликухе Пуля. Сам решил изменить внешность и уговорил сделать это Валерия Спасского.

— Конечно, уголовной ответственности за попытку изменить внешность законом не предусмотрено, но твоих прегрешений и без того хватает. Голый выдал тебя со всеми потрохами. Догадываешься, зачем? Читай.

Следователь продемонстрировал подписку о невыезде, взятую от отпущенного на свободу Голого. Плата за предательство.

Тогда дело до суда не дошло — будущему российскому терминатору удалось бежать. Из зала суда. Естественно, с помощью ьтогдашних заказчиков. Слишком удобен был для них талантливый снайпер.

После длительного пребывания на окраинах Российского государства он вынырнул в Москве. Выполнил несколько выгодных заказов, прибарахлился.

И… снова очутился за решеткой. После кровопролития на Петровском рынке.

Новый побег. Тогда Пуля и разобрался с тюменским предателем. Выстрелом через окно…

— Слышал, — бесцеремонно вторгся в воспоминания собеседника Монах. — За предательство ты расплатился. Не о том базар… Или мне ты тоже не веришь?

Монах не терпит чужих мнений, признает только свое. Выстрелит сейчас прямо из кармана и — адью, мсье Ковригин, до встречи на местном кладбище.

Нет, не выстрелит — побоится. Вдруг за дверью — настороженные телохранители. Эскадронный страшится любых осложнений, тем более, если они угрожают его драгоценной жизни.

— О чем задумался, кореш? — перешел на миролюбивый тон Монах. Вытащил плоский золотой портсигар и затейливую зажигалку. — Все же, веришь мне или нет?

— Тебе верю. Много слышал… хорошего… Так что может твой хваленный француз-лекарь? — Пуля неуклюже перевел разговор на менее болезненную для самолюбия гостя тему. — Согласится ли заняться мной?

— Согласится, еще как согласится! Вышел я на него по наводке здешних авторитетов… Спрашиваешь, что умеет? Многое. Говорят, из мужика бабу умудряется делать. Дорого берет, падла, но к нему на прием — целая очередь… Ты пройдешь с черного входа.

Пришлось согласиться. На первую «стадию» — изменить внешность. Дальше как получится. Будет время поразмышлять и принять верное решение…

— Доктор, а операции болезненная?

Присутствующий при осмотре пациента Монах усмехнулся. Будто выругался. Попробуй оставаться спокойным при виде здоровенного мужика, с испугом взирающего на оборудование хирургического кабинета. И это после того, как профессор получил аванс — пачку стодолларовых купюр!

Лекарь не удивился. Разные бвывают пациенты: и самоуверенные, и гордые, и пугливые. Доктор-коротышка умел с ними ладить: в меру подбадривал, в меру пугал. С этим мужиком нет нужды изощряться, можно говорить правду. Ибо его испуг — временное явление, сам справится.

— Сама операция — под местным наркозом. Неприятен процесс заживления. Придется некоторое время полежать забинтованным. На улицу — Боже сохрани, отказаться от спиртного, жирной пищи, курения…

Не переставая говорить, хирург щупал нос пациента, ушные раковины, скулы. Тонкие, подвижные пальцы теребили, сжимали, тискали. Одновременно он намекал на опасность своей пррфессии, когда все время находится под надзором полиции. Явная просьба накинуть пару сотен.

Наконец, откинулся на спинку кресла, бросил в рот какую-то таблетку.

— Ну, и как вы решили, мсье?

— Согласен он, согласен, не сомневайтесь! — заторопился Монах. — Просто мсье Ковригин перенес множество серьезных операций. Они наложили на его душевный мир своеобразные отпечатки… Правду я говорю, Федя?

Собков послушно заулыбался. На самом деле его ни разу не оперировали. Отсюда — страх перед возможной болью.