Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

смерть, и тут именно это и происходило. Первыми здесь отстроились даны, в годы правления конунга Годфреда поставив несколько домов, ведь с самого начала предполагалось, что тут будет каупанг, торжище. Предприимчивый купец мог приплыть сюда из Северной Ютландии, расторговаться и на следующий день с береговым ветром уплыть домой. Появились плавильные печи и кузни с огромными мехами, мастерская, где обрабатывали янтарь, и избенки, где с утра до вечера жужжали прялки. Но по мере того, как власть вождей Западного побережья и Трёнделага росла, даны стали терять интерес к своему форпосту в Вике. Конечно, корабли ярлов не так уж часто показывались в этих водах, в основном плавая на западе, но все же некогда оживленная торговля в Скирингссале начала замирать. Из девяти кузнецов, которые когда-то жили здесь, теперь огонь в горне раздувал только один, и из двенадцати мастеров-корабелов остался один-единственный. Впрочем, в корабелах нужда уменьшилась не только из-за упадка торговли. С годами залив все мельчал, и при низкой воде корабль мог легко сесть на мель. Говорили, что в этом виноваты подземные жители. Это они поднимали землю, так что вода вытекала из залива.

До того как родился Бьёрн, отец нередко плавал сюда вместе с бондом, и он рассказывал мне о тех удивительных вещах, которые там видел. Он описывал красивые стеклянные бусины, янтарь из Ютландии, украшения из золота и серебра и шелк, который привозили из самого Миклагарда, а еще он однажды увидел здесь раба, у которого была почти черная кожа. Волосы его на ощупь походили на овчину, – рассказывал отец, – а тело и щеки покрывал узор из мелких шрамов.

Рос и его люди причалили к одной из длинных пристаней на сваях, выходивших в залив, и повели нас на берег. Седобородый старик в богатой синей куртке до колен стоял на набережной и приветствовал Роса и команду его корабля. Он ничего не сказал, только протянул руку, показав на набережную, и кашлянул, а затем спрятал ладони за широким кожаным ремнем. Показались несколько мальчишек, они стояли у края пристани. У их ног крутилась маленькая лохматая собачонка, ковыляющая на трех лапах, четвертая безжизненно висела, и собачка поджимала ее к брюху.

Седобородый повел нас по широкой улице, вымощенной досками. Она шла от пристаней к опушке леса. Ветра здесь совсем не было, и в нос нам ударил запах навоза и мочи. Мальчишек разогнали их матери, зато появились несколько мужчин. Был там детина с длинной косматой бородой в потрепанном кожаном фартуке, позже я узнал, что он был бочаром. Еще старый худой янтарщик и кряжистый мужик с раздвоенной бородой и огромными кулаками, и вдобавок несколько исландцев, чей корабль однажды ночью сел на мель во время шторма, и теперь они строили себе новый. Эти и другие следовали за нами в молчании, пока мы не дошли до дощатого помоста, поставленного примерно в центре торжища. Здесь нас, рабов, оставили, закрепив цепи на болтах, а Рос и его люди скрылись в каком-то доме в компании седобородого и прочих.

Улица, по которой мы шли с пристани, была совсем прямой, а поскольку мы сидели выше уровня большинства домов, поселение было видно как на ладони. Дома теснились друг к дружке, вокруг валялись кости животных, кучки собачьего дерьма, щепки и прочий мусор. Я слышал визг свиньи, вскоре он оборвался, и видел, как в загоне бегают лошади. Старый янтарщик теперь сидел на скамье недалеко от нашего помоста, он вынес свою работу на улицу. В его руках поблескивало что-то золотистое, и я заметил, что он поглядывает на нас. Вдруг он поднял в руке кусок янтаря и показал нам, рабам, и мне показалось, что солнечный луч на мгновение запутался в этом золотистом комочке. Он улыбнулся нам, сжал руку в кулак, закрепил камень на скамье перед собой и принялся его шлифовать.

За все то время, что мы провели на помосте, ни один из нас не произнес ни звука. Мы не ведали, что нас ожидает, и это пугало, но страх был нашим спутником уже давно. Мы в какой-то мере уже привыкли к нему, как воины, покалеченные в битве, привыкают к своей боли и не упоминают о ней.

Вскоре выяснилось, что исландцы свой корабль уже достроили, оставалось только ссучить несколько снастей и вырезать пару весел, и можно будет отплывать. Но их было слишком мало, чтобы пускаться в плавание по океану. Половина команды утонула, когда они натолкнулись на мель, и теперь они уже пировали в золотых чертогах Ран, так что оставшиеся решили купить рабов вместо утонувших гребцов. Исландцы пришли к помосту большим числом, все девять, и парень с топором за поясом выложил шесть кусков серебра, браслет из грубо кованного золота и несколько стеклянных бусин. Рос рявкнул в ответ, что этого мало, но исландец возразил, что больше у них нет и за эту цену они хотят получить всех рабов. Он, должно быть, чувствовал, что Рос и его люди торопятся.

Рос отказался от сделки и поставил двух своих воинов сторожить нас ночью. В то время год уже клонился к осени, с ночной темнотой задул прохладный ветер с залива. Кое-где в длинных домах сиял свет очагов, но бо́льшая часть была погружена во тьму. За последние годы львиная доля жителей покинула поселение, и еще несколько семей снялись с места той весной. На ущербном диске луны на мгновение вырисовался силуэт ворона, и птица прокаркала два раза.

В утренних сумерках вернулись исландцы, ведя пьяного Роса. Тот что-то невразумительно пробормотал нашим сторожам: как я понял, он столковался о продаже рабов, но жаловался, что исландцы – скряги, и с ними трудно торговаться. Последнее он подчеркнул смачным плевком, а потом заявил, что покупатели могут взять всех, кроме одного. Пусть сами выбирают, кто это будет, ему плевать, пусть отправляются в Хель со всеми рабами. Тут исландцы его отпустили, Рос осел на землю и остался лежать. Исландцы быстро подняли нас на ноги, осмотрели, перемолвились парой слов, а потом один из них подошел ко мне с молотом и зубилом. Мне пришлось опуститься на колени, и они отбили кусок цепи. Потом всех, кроме меня, увели к исландскому кораблю, который стоял у берега между дощатыми причалами.

Я просидел на помосте все утро. Теперь уже никто не приглядывал за мной. Цепь по-прежнему была прикреплена к кольцу на помосте, но вряд ли я смог бы бежать, даже если бы не был прикован. Меня охватило какое-то оцепенение, я словно