Роковые обстоятельства - Олег Валентинович Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отвернувшись от зеркала и внимательно посмотрев на мужа, она с надеждой поинтересовалась:
— Так ты думаешь, что господину Дворжецкому могла бы понравиться наша дочь, причем понравиться настолько, чтобы он возымел самые серьезные намерения?
— Это было бы истинным счастьем! — только и вздохнул почтенный отец семейства.
— Ах, Надин, какая же ты у нас прехорошенькая! — пылко воскликнула нарядная молодая брюнетка на вид не старше двадцати пяти лет, с восхищением глядя на стоявшую перед трюмо младшую сестру, одетую в белое бальное платье. — Не правда ли, мадам Дешам?
Француженка-гувернантка, к которой был адресован этот вопрос, представляла собой эффектную сорокалетнюю даму со смуглым лицом, черными смоляными волосами и нарочито-бесстрастными глазами цвета спелых маслин. Однако обладательницу этого мнимо-невозмутимого лица выдавали алые, неизъяснимо порочные губы, одна только усмешка которых скрывала в себе больше разврата, чем самые непристойные лубочные картинки, продававшиеся на рынках.
— Да, мадемуазель очень хороша, — подтвердила мадам Дешам, говоря по-русски достаточно правильно, хотя и с весьма заметным акцентом. — Но она напрасно увлекаться рюши и кружева, поскольку ее юность и изящество не нуждаться в дополнительных украшения…
— Ну, что я тебе говорила, Катрин! — укоризненно обратилась младшая сестра к старшей.
В отличие от нее, живой, яркой и энергичной, младшая дочь Симонова представляла собой хрупкую и стройную блондинку с очень миловидным, хотя и бледным личиком петербургской барышни, редко видящей солнце. Если красоту Екатерины, которую все домашние звали Катрин, можно было описать как зрелую и весьма эротичную, что особо подчеркивалось глубоким декольте ее платья, то обаяние Надежды, или Надин, было трогательно-романтичным, хотя и в ее облике самым пленительным образом сочетались яркие, пухлые губы и наивные голубовато-серые глаза.
— Не слушай ее, Надин, — довольно бесцеремонно заявила старшая, подавая сестре легкий газовый шарф, — все эти кружева и воланы тебе очень к лицу…
— О да, тем более, что они нашиты на юбка! — ехидно заметила француженка.
Катрин вспыхнула и хотела что-то возразить, но в этот момент в комнате появилась молоденькая горничная.
— Господин Юлий просит мадам зайти к нему, — произнесла она, обращаясь к гувернантке.
Француженка учтиво извинилась и вышла вслед за горничной, оставив сестер одних.
— Вот гадина! — не сдержалась Катерина, едва затих шорок ее юбок.
— Зачем ты так говоришь? — возмутилась младшая сестра. — Мадам Маргарита очень славная женщина…
— Ты слишком молода и совершенно не разбираешься в людях, Надин, — наставительно заметила старшая, — иначе бы давно поняла, чем это она такая славная, и почему наш папа никак ее не уволит.
— Но мне бы этого совсем не хотелось!
— О да, и наш братец Юлий того же мнения!
Надежда вскинула глаза на старшую сестру, пытаясь понять, на что она намекает, но та лишь снисходительно махнула рукой:
— Не пытайся, сейчас ты все равно ничего не поймешь. Лучше надевай свой жакет, чтобы не заставлять ждать папа, которому не терпится представить нас своему новому знакомому…
— А ты его видела, Катрин? — поинтересовалась Надежда, кокетливо оглядывая себя в зеркало и брызгая на руки и плечи духами «Шампакка из Лагора» — новогодним подарком отца.
— Гнусная жаба! — энергично отвечала сестра, завязывая ленты мехового капора. — При этом стар и ужасно богат! Эх, — неожиданно прибавила она, — мне бы такого мужа!
— Что ты такое говоришь!
— Я шучу, глупенькая…
В комнате снова появилась горничная, но Катрин нетерпеливо отмахнулась:
— Скажи папа, что мы уже спускаемся.
И обе сестры, весело переглядываясь и хихикая, покинули комнату и поспешили вниз, придерживая многочисленные юбки своими изящными пальчиками.
— А где Юлий? — тут же поинтересовался Павел Константинович.
Одетый в соболью шубу и шапку, он стоял в вестибюле рядом с Ангелиной Николаевной, нетерпеливо постукивая тростью по постаменту большого бронзового светильника, сделанного в виде юного Купидона и стоявшего между двумя дугообразными мраморными лестницами.
Сестры почти одновременно остановились на середине одной из них и недоуменно пожали плечами. В этот момент наверху показалось строгое лицо мадам Дешам.
— Прошу прощения, месье, — заявила она, обращаясь непосредственно к Симонову, — но молодой господин нездоров, а потому извиняться, что не может ехать…
— Нездоров? Что за чушь? — возмутился Павел Константинович. — Когда это он успел заболеть? — и, не дожидаясь ответа гувернантки, быстро поднялся наверх, выбрав для этого левую из двух огибавших статую Купидона мраморных лестниц, поскольку правая была занята сестрами.
Оказавшись на втором этаже, Симонов свернул направо, быстро миновал недлинный коридор и без стука вошел в комнату сына. При виде отца лежавший на диване щуплый и некрасивый черноволосый юноша, выглядевший моложе своих семнадцати лет, тут же оторвался от книги, на титульном листе которой виднелось заглавие «Преступление и наказание». Он был одет в старые гимназические брюки и домашнюю куртку, украшенную гусарской шнуровкой, а горло его было замотано длинным шарфом.
— Что все это значит? — сурово спросил Павел Константинович, останавливаясь напротив сына.
— Я болею, — вяло отозвался тот, демонстративно поправляя шарф.
— С утра ты, кажется, был здоров?
Юлий безразлично пожал плечами.
— Ты просто болван! — взорвался отец. — Да ради одного только знакомства с таким человеком, как Дворжецкий, на карачках надо ползти… Тем более, если он сам нас всех любезно приглашает!
И тут юноша скосил на отца взгляд, в котором блеснули насмешливые искорки.
— Думаю, что знакомство с моими сестрами будет ему гораздо интереснее.
Симонов удивленно воззрился на сына, после чего озадаченно покачал головой.
— Ну-ну, — только и сказал он, не придумав ничего лучшего, затем развернулся на каблуках и вышел из комнаты, не став притворять за собой дверь.
Через несколько минут в комнату неслышно проскользнула мадам Дешам.
— Они ушли? — тихо поинтересовался гимназист.
Француженка молча кивнула.
Юлий шумно вздохнул и, приподнявшись на диване, одним рывком стянул с себя брюки, жадно глядя на гувернантку. А она медленно приблизилась к юноше, опустилась на колени и, прежде чем наклонить голову, бесстыже улыбнулась ему своими порочными губами…
Тем временем, пока карета Симонова катила к особняку банкира Дворжецкого, по другую сторону Фонтанки в скромном четырехэтажном доме на углу Кузнечного переулка и Ямской улицы тихо угасал один из величайших писателей за всю историю мировой литературы.
Глава 4
ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
1 февраля центральная часть Санкт-Петербурга представляла собой весьма необычное, строгое и торжественное зрелище. По Невскому проспекту и Владимирской улице растянулась длинная процессия опечаленных людей, несущих над головами многочисленные хоругви и овальные венки, на лентах которых можно было встретить наименования большинства сословий и профессий тогдашнего общества, начиная от особ царствующего дома, великих княгинь и князей,
