Роковые обстоятельства - Олег Валентинович Суворов

— Позвольте узнать — кто вы такой? — сурово оглядывая худощавую фигуру посетителя с головы до ног, поинтересовался частный пристав.

— Денис Васильевич Винокуров, студент второго курса Медико-хирургической академии, — поспешно представился тот. — Я… я был хорошо знаком с Надеждой… Надеждой Павловной… И… и очень любил ее!

— А она отвечала вам взаимностью? — заинтересовался Гурский.

— Надеюсь, да… Впрочем, мы не были столь близки, чтобы говорить на подобные темы… То есть я хотел сказать…

— Короче, вы надеялись на ней жениться?

— Да, конечно… То есть потом… когда закончу курс университета и поступлю на службу… Однако какое это имеет значение?

— Говорите ваше дело, — не отвечая на вопрос, сухо предложил Макар Александрович. — Но прежде соблаговолите сесть.

— Я бы предпочел стоя, — дернулся юноша, — мне так удобнее.

— Как угодно. Так что у вас?

— Я уверен, что Надежда Павловна была доведена до самоубийства своим собственным отцом! — одним духом выпалил студент.

— И у вас есть тому доказательства?

— Нет.

— А на основании каких фактов вы измыслили подобное обвинение?

— Не могу этого сказать, — внезапно покраснел студент, — однако за день до этой ужасной трагедии…

— О какой трагедии изволите говорить?

— О ее самоубийстве, разумеется, — удивился Винокуров, словно бы и не было никакого взрыва на Екатерининском канале. — Так вот, Надежда Павловна усиленно искала со мной встречи… К сожалению, я был болен, — тут он покраснел сильнее прежнего и упавшим голосом добавил: — А потому не смог с ней увидеться. Но одно я знаю точно — в ее семействе творилось что-то странное и ей нужна была моя помощь!

Макар Александрович переглянулся с частным приставом и лишь потом задал следующий вопрос:

— Мадемуазель Симонова очень любила своего брата?

— Сомневаюсь, — решительно отвечал студент. — По-моему, в этом семействе никто никого не любил.

— То есть на нее не слишком тяжело подействовало известие о его смерти?

— Этого я не могу вам сказать.

Гурский нетерпеливо прищелкнул пальцами.

— Итак, у вас нет никаких улик, однако вы обвиняете отца в доведении до самоубийства собственной дочери. Чего же вы добиваетесь своим легкомысленным заявлением, милостивый государь? Чтобы я взял вас под стражу?

— Не знаю… Меня? Как, под стражу?

— А вот так, господин студент! — окончательно разозлился Макар Александрович. — Неужели вы не знаете, что облыжное обвинение карается по закону?

Винокуров стушевался и приобрел столь потерянный вид, что Гурский небрежно махнул рукой.

— Ладно уж, идите домой, а в другой раз трижды подумайте, прежде чем делать заявления, порочащие почтенных членов общества.

Студент уже пятился к двери, когда Макар Александрович вдруг что-то вспомнил, выдвинул ящик стола и повелительно щелкнул пальцами.

— Погодите-ка, любезный. Будьте добры подойти и взглянуть на данный предмет. — И он выложил драгоценную брошь, которую извозчик, не на шутку перепуганный самоубийством молодой барышни, сразу же передал полиции. — Вам знакомо это украшение?

— Нет, никогда прежде не видел, — отвечал Винокуров, так и не посмевший взять драгоценность в руки, а потому разглядывая ее издалека.

— Вы уверены? — настаивал Гурский. — Возможно, вы могли видеть эту брошь не на самой мадемуазель Симоновой, а на ее матери или старшей сестре…

— Я недостаточно хорошо разбираюсь в женских украшениях, однако у меня неплохая зрительная память, — с некоторой обидой в голосе заявил студент, — а такую красивую вещь трудно на запомнить!

— Это верно, — нехотя признал следователь, — что ж, ступайте.

— Ну и что вы на это скажете, Макар Александрович? — полюбопытствовал истомившийся долгим молчанием пристав, стоило студенту робко прикрыть за собой дверь.

— Мне кажется, Егор Алексеевич, что теперь вся эта трагедия представляется далеко не столь очевидной… — задумчиво выпятив нижнюю губу, отвечал Гурский.

За месяц до трагедии

Глава 3

СЧАСТЛИВОЕ СЕМЕЙСТВО

В один из последних дней января в доме чиновника Министерства финансов, титулярного советника Павла Константиновича Симонова царило веселое оживление — домочадцы собирались на званый ужин. Дочери наперебой теребили француженку-гувернантку, советуясь с ней по поводу своих нарядов, а сам Павел Константинович, одетый в парадный фрак, прохаживался по будуару супруги — Ангелины Николаевны — довольно красивой, хотя и располневшей женщины, рассказывая ей о своем недавнем знакомстве с одним из богатейших петербургских банкиров — Михаиле Иннокентьевиче Дворжецком.

К своим сорока восьми годам Павел Константинович сохранился заметно лучше трижды рожавшей жены (бывшей на десять лет моложе его). Он обладал холеной кожей и бодрой поступью, не говоря уже о замечательно гибкой пояснице — едва ли не главной части тела прирожденного чиновника, каким и являлся господин Симонов, — позволявшей ему успешно продвигаться по служебной лестнице. У него были правильные черты лица, однако назвать его красивым мешала какая-то блеклость: глаза водянисто-голубые, губы бледно-розовые, а изо всей растительности на лице присутствовали только брови и ресницы, да и то весьма белесые, а потому мало заметные. Волосы были светло-русыми, изрядно поредевшими на лбу и затылке, а выражение глаз представляло собой загадку: то ли в них вообще отсутствовало всякое выражение, то ли оно все-таки было, но лишь одно, застывшее раз и навсегда.

— Ты себе просто не представляешь, какими капиталами ворочает этот Дворжецкий, — возбужденно рассказывал Павел Константинович, остановившись, чтобы помочь жене застегнуть ожерелье на толстой шее, покрытой предательски-дряблыми складками. — При желании он мог бы купить все наше министерство, а ведь у нас в штате состоит почти две с половиной тысячи служащих, и мы являемся крупнейшим ведомством Российской империи!

Последнюю фразу он произнес с нескрываемой гордостью, поскольку всю свою сознательную жизнь трудился на ниве государственных финансов.

— Да что он за человек? — поправляя ожерелье и глядя на себя в зеркало, заинтересовалась жена.

— Это финансист от Бога! — ликовал супруг. — Представляешь, милочка, он мне сам признался в шутливом разговоре, что ему даже во сне являются столбцы дебетов и кредитов…

— Я не о том тебя спрашиваю, Павлуша! Говорят, что он весьма стар и безобразен…

— А банкиру и не нужно быть юным и стройным, он же не гусарский корнет! Насчет возраста не скажу, хотя ему, без сомнения, около шестидесяти, а что до безобразия… Это, милая моя, вообще бабские разговоры! Любое свое безобразие в глазах женщины мужчина может искупить красотой тех драгоценностей, которые он ей дарит!

— А он дворянин?

— Да, хотя и ходят слухи, что его дворянство купленное. Впрочем, я тоже приобрел свои грамоты исключительно благодаря личным заслугам… — и Павел Константинович довольно приосанился.

Выходец из мещанского сословия, он получил личное дворянство лишь дослужившись до своего нынешнего чина титулярного советника, что соответствовало девятому классу знаменитой «Табели о рангах». При этом дворянство Симонова не было наследственным, хотя и распространялось