Игры с судьбой. Книга вторая - Наталья Баранова

Как смеялся отец — светло, беззлобно, глядя на эти нелепые попытки его.

Как звало… словно чувствовал что-то… Там, в Морщинке у левого глаза Визиря. Прогоняло покой и сон. А ведь верно, видно звал голос крови. Там в Морщинке, на грани зрения слабых человеческих глаз — желтоватая точка — Анэрли. Солнце Ирдала. Солнце его отца. А в другой стороне — в Сандалии Звездной Королевы, у самой пяточки и вовсе незримо — Аэйрас. Солнце Рэны, ставшей ему домом.

И над Эрмэ тоже плывет в вышине золотая звезда. Даже просто смотреть отчего-то тепло. Так тепло, как разве что у Лассара и Вьяны — пустынных, бесплодных, но толпы туристов летят к рукотворным островам, просто что бы побыть, напитавшись их светом! Откликаются тела на сам спектр, впитывают жадно, как воду из родника, которую пил из колодца у дома.

И можно только биться, ища ответа, а разгадать нельзя, где в каком мире найти звезду, что выпестовала своим светом все Человечество. Все племена и расы. Откуда, от какого корня пошли они, заполонив сотни миров, если не тысячи. И разве поверить ему словам Императора, что исток всех племен и народов — там, в душно-угарном мире. На Эрмэ. Да не поверить в это ему ни за что!

Разве можно поверить, что цивилизация достигшая грандиозного развития могла впасть в дикую ересь, сколлапсировать, став сосредоточием вселенского Ужаса. Да никогда! Лучше уж отмахнуться от слов Императора. Забыть навсегда, словно никогда их не слышал! Списать на гордыню черного Демона, что играет словами, извращая смысл.

Тяжко вздохнув, Да-Деган вновь посмотрел на тэнокки, поднявшись на ноги, подошел, присел на корточки перед мальчишкой, заглянув в глаза снизу вверх.

— Хорошо, — проговорил негромко, — не говори. Ничего не говори. Хочешь, я тебе расскажу? О Лиге. 3

Как словами выразить всю любовь свою, все преклонение? Где найти их — самые нужные, самые верные? Что б донести, быть понятым, а не выслушанным из вежливости?

Смотреть в глаза, которые не знали света, кричать в уши, что были глухи! Разве объяснить слепому, что это такое — свет?!

Но жадно ловит каждое слово, смотрит в лицо широко распахнутыми глазами цвета океанской волны, завороженный рассказом тэнокки. Слушает, словно сказание о небывалом, невозможном, о простой незапредельной реальности, о том, что человек человеку — брат. То ли верит, то ли не верит, но в огромных глазах столько восторга, что никак нельзя замолчать.

Лига….. Ожерелье, лежащее на ладонях Вечности. Много звезд в Галактике, и не у каждой роится жизнь. Но кое-где есть. Тут и там разбросаны оазисы жизни. Где-то лишь протоплазму качают суровые волны. Где-то в космос шагнула эта самая жизнь. Много миров, населенных людьми. Памяти не хватит — перечислить все и ни разу не ошибиться.

Больше двух сотен планет входят в Дружественный Союз. Ни войн ни крови, ни мелких стычек — все семнадцать тысячелетий с момента подписания первого договора.

Разумный всегда сумеет договориться с разумным. Аксиома. Как и неписаное правило, которое соблюдается всюду — достигая определенного уровня развития, цивилизация теряет юную агрессивность. Словно проходит переходный период и злющий мальчишка — подросток, переболев становлением «я» вырастает в не страдающего от детских комплексов мужчину.

Только вот с Эрмэ, отчего-то это правило никак не желает работать. Эрмэ — сама по себе, вне правил.

И только глядя в огромные глаза тэнокки, он осознал, как хрупок мир, как шатко равновесие. Никогда Лига не вела войн. Никогда не происходило конфликтов с подобными себе. Контрабандисты — не в счет! У контрабандистов под контролем меньше десятка планет. Да и не особо стараются они тявкать на Лигу. Масштаб не тот. Даже Иллнуанари и то в открытую никогда не нападает.

Только Лига уже не тот мир, который он когда-то любил. В Лиге Локита. Как сумела просочиться — да кто ее знает? Главное — там. Разрушает, расшатывает помаленьку, исподволь, незаметно. Очаровывает, увлекает, убеждает, растлевает. Властительница! Недавняя Хозяйка Империи. И бог весть, что еще способна натворить!

Даже Империи не сломать Лигу с наскока. Не поставить на колени. Если только перессорив всех и вся. Ну, так это надо стараться. Вот и старается ведьма, втайне надеясь взойти не просто на трон, покинутый однажды. Нет, половины мира ей — слишком мало. Ей подавай его весь!

Как рассказать, как самому поверить, что устоит Лига? Что не потеряет в чернильном облаке своего сияния? Только вздыхать. Иногда замолкать, и кусая губы искать ответа на сотни незаданных вопросов. Каяться о прожитых в бездействии годах.

Не так опасен Хозяин, как Локита!

И как же, ох, как же тварь, хороша! Как безумно привлекательна — светлые волосы с пепельным отливом собраны в высокую прическу, высокий лоб, темные, бархатной сини глаза, губы — полные, страстные. И не скрывает одежда женственности тела, подчеркивает все изгибы и впадинки. А голос — как сладкая карамель. Хочется слушать вечно. Только опасны песни сирены. Сводят ее слова с ума мужчин. Теряют те разум. Вьются трутнями подле шелковых юбок.

Вот кого избегать. От кого таится. Плести свою паутину, не попадаясь на глаза. Вот с кем быть предельно осторожным!

И снова сияние сочувствия в глазах тэнокки. Сопонимание. Слабая улыбка. Зачем? К чему? Разве может помочь? И вздох ответом, трепетание длинных, сине-зеленых ресниц.

"Ах, как хороша была Лига! И как будет она хороша! Лишь бы устояла! Лишь бы была, продолжаясь в вечность! Что толку в жизни без свободы, без любви, в повиновении. Разве ж подобное существование — жизнь?"

Замолчав, пройти, словно мимоходом касаясь тонкими зрячими пальцами поверхности полированной мебели, в которой как в зеркале отражается вся каюта. Закрыть глаза, прислонившись лбом к прохладе зеркал.

Угадать бы, что там, впереди! Знать бы, что мыслит враг и к чему готовится. Знать наверняка, не угадывая, не грезя! Если б только это спасло…

Не спасет. Вся надежда — на милость Фортуны! На улыбки девочки-Судьбы.

Распахнута дверь, и кошачья мордочка стюарда — юнги расплылась в улыбке.

— Кушать подано, господин!

В темной зале — огромный стол. Стулья с золочеными спинками. Мерцает хрусталь и жаром горит серебро. Разложены на блюдах яства, словно для того, что б писать натюрморт. В воздухе носится аромат пряностей и мяса, дразня обоняние.

Натянутая, как струна на другом конце стола — Фориэ. Сидит, не смея посмотреть ему в глаза, робеет, видно слишком поздно спохватившись, слишком поздно поняв дерзость его и собственных слов.

— Что ж вы милая, ешьте же! Кушайте!

Подцепив на вилку кусочек розовой мякоти рыбы, пресыщено отправить ее в рот, отмечая оттенки вкуса. И можно кривить губы, отмечая ошибки повара, а можно просто наслаждаться, вспоминая пятимесячной давности свое бытие. Каждый кусок смакуя, словно амброзию.