Роза и Алмаз - Урсула Ле Гуин

— Мне всегда казалось, что они чем-то похожи, — сказал он. — Я имею в виду — музыка и магия. Ведь и заклинания, и мелодии должны звучать абсолютно правильно, разве не так?

— Подготовка. Тренировка. Практика, — мрачно проговорила Роза. — Все дело упирается в это. — И она пустила в его сторону мелкий камешек, который еще в полете превратился в ярко-голубого мотылька. В ответ Алмаз послал ему навстречу свою бабочку, и оба легкокрылых цветастых создания некоторое время вились и танцевали в воздухе, прежде чем снова превратиться в невзрачные камни и упасть на землю. То был один из трюков, который Алмаз и Роза выучили, чтобы приветствовать друг друга. Золотой очень бы удивился, узнай, что в основе его лежит фокус с прыгающим камешком.

— Ты должен ехать, Ал, — сказала Роза. — Хотя бы для того, чтобы выяснить все наверняка.

— Я понимаю.

— А вдруг ты станешь настоящим магом? О-о!.. Подумать только, скольким интересным вещам ты сможешь меня научить! Например, заклятиям перевоплощения! Мы могли бы превратиться во что угодно. Например, в лошадей, в медведей!..

— Или в кротов, — буркнул Алмаз мрачно. — Нет, правда, сейчас мне больше всего хочется зарыться как можно глубже в землю, чтобы никто меня не нашел. Мне всегда казалось, что отец мечтает только об одном — чтобы после имяположения я выучился управлять его лесопилками. Но за весь год он не сказал об этом ни слова. Должно быть, отец уже давно подумывал отдать меня в ученики к волшебнику. А вдруг выяснится, что в магии я разбираюсь не лучше, чем в приходно-расходных книгах? Почему, в конце концов, я не могу заниматься тем, что действительно умею делать хорошо!

— Почему бы тебе тогда не заняться и тем, и другим одновременно? Я имею в виду магию и музыку, потому что счетовода ты всегда можешь нанять…

Когда Роза смеялась, ее худое маловыразительное лицо оживало и начинало светиться внутренним светом, маленький рот становился больше и ярче, а глаза, напротив, превращались в узкие щелочки.

— О, Роза! — воскликнул Алмаз. — Я люблю тебя!

— Я знаю. Попробовал бы ты только меня не любить — я бы тебя знаешь, как заколдовала!..

Теперь оба уже не сидели на земле, а стояли на коленях лицом друг к другу. Их руки были опущены, и только кисти слегка соприкасались. Одновременно они покрывали поцелуями щеки, губы и глаза друг друга. Кожа Алмаза казалась Розе упругой и гладкой, как кожица сливы, и лишь верхняя губа и подбородок, которые он только недавно начал брить, были чуть-чуть колючими. Алмазу же лицо Розы представлялось мягким, словно шелк, и лишь на щеке, которую она машинально отерла грязной рукой, он ощущал легкую шероховатость приставших песчинок. Потом, не прерывая поцелуев, они придвинулись друг к другу еще теснее, но руки по-прежнему оставались опущены.

— Моя Темная Роза! — шепнул он ей на ухо имя, которым называл ее про себя.

Роза ничего не ответила, но ее горячее дыхание обожгло Алмазу ухо, и он негромко застонал. Его руки сильнее стиснули пальцы девушки, но он тут же отстранился. Роза тоже подалась назад.

Немного погодя оба снова сели на землю друг напротив друга.

— О, Алмаз!.. — вполголоса проговорила Роза. — Если ты уедешь, это будет… ужасно.

— Я никуда не уеду, — ответил он. — Никуда. Никогда…

Но он все-таки уехал — уехал с мастером Болиголовом в Южный Порт Хавнора на одной из отцовских подвод, которой правил наемный возчик. Люди, как правило, стараются прислушиваться к тому, что говорят волшебники, а быть приглашенным к магу учеником или подмастерьем считается большой честью. Мальчики и юноши сами приходили к Болиголову, получившему свой магический посох на Роке, умоляя испытать их и — в случае, если он сочтет возможным, — взять к себе в обучение. Маг успел к этому привыкнуть, и Алмаз, за внешней приветливостью и безупречными манерами которого скрывались полное отсутствие воодушевления и глубокая неуверенность в своих волшебных силах, возбуждал его любопытство. Необычно было и то, что о предполагаемом магическом даре юноши волшебник узнал не от самого Алмаза, а от его отца. Впрочем, рассудил Болиголов, все дело, возможно, было только в том, что парень происходил из состоятельной семьи, а богатые, как известно, в магии не очень нуждаются. Как бы там ни было, плата за обучение и содержание ученика, внесенная вперед золотом и пластинками из слоновой кости, была более чем щедрой, и Болиголов согласился заниматься с Алмазом, если, конечно, у того действительно есть настоящий дар. Если же, как он подозревал, у парня просто вовремя не исчезли обычные детские способности к волшебству, Болиголов готов был немедленно отослать его обратно вместе с остатками полученных от Золотого денег.

Мастер Болиголов был человеком прямым, честным, суховатым, неразговорчивым, даже слегка занудным. Чувства, предположения, различные умопостроения и теории интересовали мага крайне мало. Его талант состоял в том, чтобы узнавать подлинные имена предметов и живых существ. «Настоящее искусство начинается и заканчивается умением назвать вещь ее подлинным именем», — говаривал он, и это, безусловно, было правильно, хотя между началом и концом пролегал порой долгий путь.

Таким образом, вместо заклинаний, иллюзий, перевоплощений и прочих «дешевых фокусов», как называл их маг, Алмаз вынужден был целыми днями просиживать в скромном домике Болиголова на тихой боковой улочке в старой части города и зубрить, зубрить бесконечные списки слов, в которых и заключалось истинное могущество, ибо то были слова магического Языка Творения. Растения и части растений, различные животные и их органы, острова и части островов, элементы корабельных конструкций, пальцы и глаза — все имело собственное имя. Их было не просто слишком много; все дело в том, что новые слова казались Алмазу совершенно бессмысленными, ибо никогда не складывались в предложения, а оставались просто списками — длинными-предлинными списками непонятных слов Истинной Речи.

Порой его утомленный ум отвлекался от зубрежки и принимался блуждать. «Ресница, — читал он, — на Языке Творения называется «сиаса». И тут же чувствовал, как его щек легко, словно бабочка крылом, касаются чьи-то ресницы — темные ресницы. Вздрогнув, Алмаз поднимал взгляд, но так и не успевал понять, что же это было. Зато потом, отвечая урок, он стоял столбом и никак не мог вспомнить нужное слово.

— Память, память!.. — как-то с упреком сказал ему Болиголов. — Без умения запоминать и в самом большом таланте проку немного.

Маг никогда не был резок или жесток со своим учеником, но поблажек ему не давал. Алмаз так и не узнал, что думает о нем учитель, но подозревал, что Болиголов не слишком высокого мнения о его способностях. Порой, когда требовалось наложить укрепляющее заклятие на только что построенный корабль или дом, очистить колодец или поприсутствовать на заседании городского совета, маг брал его с собой. Но даже в этих случаях Болиголов старался говорить как можно меньше, зато очень внимательно прислушивался к тому, что говорилось вокруг. Кроме него в Южном Порту был еще один колдун; он, правда, учился не на Роке, однако владел даром исцеления и поэтому пользовал всех городских больных и умирающих. Болиголов, судя по всему, был только рад этому обстоятельству. Как успел подметить Алмаз, больше всего его учителю нравилось спокойно заниматься своими исследованиями и не колдовать.