Последняя виннебаго - Конни Уиллис

- Иногда мы живем в прерии, а иногда - на морском берегу. - Она подошла к раковине, накачала ручным насосиком чашки две воды в крошечную кастрюльку и поставила ее на двухконфорочную плитку. Потом взяла две ярко-голубые пластмассовые чашки с цветастыми блюдечками и баночку растворимого кофе, положила в чашки по пол-ложечки. - В прошлом году мы ездили в горы штата Колорадо. Там можно снять домик на озере или в пустыне. А когда нам надоедает, мы просто пускаемся снова в путь. Ах, сколько мы всего повидали!

Я ей не поверил. Колорадо одним из первых запретил движение по дорогам машин для отдыха, еще до трудностей с горючим и до строительства много-рядных шоссе. Сначала запретили ездить в этих фургонах через перевалы, потом изгнали их из национальных парков, а когда я уехал из Колорадо, их не пускали уже и на внутренние шоссе штата.

Рамирез сказала, что теперь машины для отдыха совершенно не допускаются на дороги в сорока семи штатах. В число их входит и Нью-Мексико. В Юте много ограничений, а во всех западных штатах ездить на этих машинах не разрешается днем. Если Эмблеры что и видели - конечно, уж не в Колорадо, то лишь в темноте или мчась со скоростью шестьдесят миль в час, чтобы перехитрить дорожные фотокамеры, по какой-нибудь многорядной трассе, где не было патруля. А это мало похоже на вольные странствия, о которых они рассказывают.

Вода закипела. Миссис Эмблер налила ее в чашки, разбрызгав немного на голубые блюдца, и вытерла капли полотенцем.

- Сюда мы приехали из-за снега. В Колорадо так рано наступает зима.

- Я знаю, - сказал я. Тогда снег был в два фута толщиной - в середине сентября! Никто еще не сменил шины на снеговые. Листья на осинах еще не покраснели, а ветки кое-где обломились, не выдержав тяжести снега. На носу у Кэти оставался летний загар.

- А сейчас вы откуда приехали?

- Из Глоуба. - Она открыла дверцу и крикнула мужу: - Джейк! Кофе! Чашки она перенесла на стол, который мог превращаться в кровать. - К нему можно приставить боковые створки, и тогда за ним поместятся шесть человек, - сказала она.

Я сел за стол так, чтобы она оказалась напротив айзенштадта. Задние окошечки были открыты, сквозь них пробивался солнечный свет. Было уже довольно жарко. Миссис Эмблер встала коленками на обтянутую клетчатой материей диванную подушку и осторожно, чтобы не уронить солонки и пепельницы, опустила мягкую матерчатую шторку.

За глиняные снопики было засунуто несколько фотографий. Я взял одну посмотреть. Фото было квадратное, снято полароидом, еще в то время, когда тоненький позитив надо было наклеивать на плотную картонку. Супруги стояли с уже знакомой мне дружелюбно-непроницаемой фотоулыбкой перед какой-то оранжевой скалой. Может быть, в Большом Каньоне? Или в заповеднике Зайон? Или в Памятной долине? На полароидных снимках четкость всегда уступала цвету. На руках у миссис Эмблер было что-то желтое, вроде кошки. Но нет, это была собачка.

- Это мы с Джейком у Чертовой Башни, - сказала она, взяв у меня из рук карточку. - И Тако. Здесь ее плохо видно. Очень умная была собачка. Чихуахуа. - Она вернула мне фото, порылась за солонками. - Таких милых собачек поискать. Вот здесь она гораздо лучше вышла.

Снимок, который она подала мне, был значительно лучше - на матовой бумаге, сделан хорошим аппаратом. Миссис Эмблер держала чихуахуа на руках, стоя перед своим фургоном.

- Когда мы ехали, она всегда сидела на ручке сиденья у Джейка и, когда впереди оказывался красный свет, смотрела на него, а когда он сменялся зеленым, взлаивала, словно напоминала, что надо двигаться. Чудесная была собачка.

Передо мной были широкие заостренные уши, глаза навыкате и крысиный нос. Собаки никогда не получаются на фото. Десятки раз я снимал их, и всегда получались календарные картинки. Настоящей собаки не видно, совсем не видно. Может быть, дело в отсутствии лицевых мышц? Собаки не умеют улыбаться, что бы ни говорили их владельцы. На снимках людей видно, как меняется человек с годами. А у собаки всегда одно и то же выражение, закрепленное воспитанием, для каждой породы свое: ищейка - мрачная, колли - бодрая, дворняга - озорная. А все прочее - выдумки любящего хозяина, готового утверждать, что не различающая цветов чихуахуа с мозгом величиной с фасолинку замечает перемену цвета в светофоре. Впрочем, моя теория ничего не стоит, разумеется. Кошки тоже не улыбаются, у них тоже нет лицевых мышц, но их можно фотографировать. Снимки великолепно отражают кошачьи самодовольство, хитрость, презрение. Может быть, фотографу не удается "схватить" то единственное, что выражают собаки, - любовь.

Я все смотрел на фото.

- Славная была, видно, собачка, - сказал я наконец, возвращая снимок хозяйке. - Должно быть, совсем маленькая?

- Я могла носить Тако в кармане. Это не мы назвали ее Тако, а один человек в Калифорнии, ее первый хозяин, - сказала она, словно и сама понимала, что разглядеть собачку на фото не удается, и думала, что, если бы это она дала ей имя, получилось бы по-другому: и имя, и собачка стали бы более настоящими. Словно в имени могло содержаться то, что не получалось на фотографии: все поведение собачки и то, что она значила для своей хозяйки.

Увы, имена ничего об этом не говорят. Я ведь сам дал имя своему Аберфану. Помощник ветеринара, услышав это имя, впечатал в компьютер "Абрахам".

"Возраст?" - спросил он спокойно, хотя ему вовсе не надо было вводить данные в компьютер, а следовало помогать ветеринару в операционной.

"Да вот же тут все перед вами, черт побери", - не выдержал я.

"Я не вижу, где тут Абрахам..." - упрямо тянул он.

"Аберфан, черт возьми! Аберфан!"

"Ага, вот где", - равнодушно проговорил помощник, найдя наконец данные.

Кэти, стоявшая за конторкой, подняла лицо от экрана компьютера. Упавшим голосом она произнесла: "У него была эта новая паравирусная инфекция и он выжил?"

"Да, он переболел новым вирусом, но он был жив, пока вы не попались ему на пути".

- У меня была австралийская овчарка, - поделился я с миссис Эмблер.

Тут в фургон вошел Джейк с пластмассовым ведерком в руках.

- Что же ты так долго? - спросила миссис Эмблер. - Кофе стынет.

- Надо уж отмыть как следует нашу старушку Винни. - Он всунул ведерко в тесную раковину и стал энергично нажимать на насос. - Очень уж она запылилась в этих песках.

- Я рассказывала мистеру Маккоуму про Тако, - сказала жена. Она привстала и протянула мужу чашку: - Выпей, а то кофе совсем остынет.

- Минуточку, сейчас. - Он перестал работать насосом и вытащил ведерко из раковины.

- У мистера Маккоума тоже была собака, - продолжала старушка, все еще протягивая чашку. - У него была австралийская овчарка. А я ему рассказала о нашей Тако.