Дворец на троих, или Признание холостяка - Вадим Шефнер

– Почему вы ругаетесь?! Что случилось? – испуганно спросила снизу Лида.

– Это я не вас ругаю, это я маклака ругаю, – ответил я. – Механизм из моих ходунцов высыпался. Семь винтов и двадцать алмазов – все выпало! Один корпус остался. Вот и верь после этого людям!

– Не огорчайтесь, Вася, у вас будут новые часы. Я попрошу отца сделать золотые часы и подарю их вам.

– Мне от вас часов не надо, – обиделся я. – Я хоть и на Лиговке живу, но чтоб от девушек подарки брать – этого за мной не водится… А ваш папаша часовщик, значит?

– Нет, не часовщик. Но часы сделать он может.

– Замнем, Лида, этот разговор, – сказал я. – А вот я интересуюсь, как металлист, чем это здесь стенка выложена. Из чего эти плашки? Медь не медь, латунь не латунь… не пойму.

– Эти плитки из золота, – пояснила Лида. – Отец говорит, что золото не поддается коррозии. А лестница эта и поручни – из платины. Платина ведь тоже хороший материал.

Тут я вторично чуть не ссыпался с лестницы.

– Как это так, – спрашиваю, – стены из золота, ступени из платины? Куда я попал? Или я в безумном сне?!

– Нет, вы не во сне, – спокойно ответила Лида. – Но вы у нас увидите много странного.

Тем временем лестница кончилась, и мы очутились на небольшой площадке, где валялись разбитые Лидины лыжи. Перед нами была глухая стена из темного вороненого металла, справа из стены торчали клавиши с буквами, на манер как у пишущей машинки.

Тем временем я взглянул на свои часы и убедился, что от них остался только корпус – все детали действительно вывалились вместе с циферблатом.

– Снимите с моей руки эту дрянь! – попросил я Лиду. – У меня пальцы с морозу не действуют… Снимите эту дрянь и швырните ее на пол! Тошно мне видеть, как меня облапошили!

Девушка сняла бывшие часы с моей руки и бросила корпус на пол, а ремешок спрятала в карманчик своего лыжного костюма.

– Этот ремешок вам еще пригодится, – с улыбкой сказала она.

Потом Лида пять раз нажала на клавиши в стене – набрала свое полное имя – и вдруг стена раздвинулась. Мы вошли в длинный коридор, который с небольшим наклоном уходил куда-то еще глубже внутрь земли. Стены здесь были облицованы полированными плитками из яшмы и малахита, пол был из розового мрамора. Из стен торчали матовые светильники, излучавшие ровный и сильный свет.

«Куда меня занесло?» – недоумевал я. Бомбоубежищ в ту пору еще не строили; о метро и разговоров не было; на каменноугольную шахту тоже никак не походило. «Может быть, я попал в тайное гнездо иностранных шпионов?» – мелькнула у меня роковая догадка.

– Стой! – воскликнул я. – Говори, куда ты меня завлекла! Знай, ни одна военная тайна не выпрыгнет из моих уст! – И я твердо прислонился к стене, не желая идти дальше.

– Не смей со мной так разговаривать! – обиделась Лида. – Никаких тайн твоих мне не нужно!

– А кто все это выстроил под землей? Отвечай, чья это подозрительная работа?

– Все это создал мой отец… Тебе, конечно, это странно. Но мой отец – необыкновенный человек. У него от рождения великий дар: он может создавать все из ничего.

Ошеломленный этим признанием симпатичной Лиды, я отклеился от стены и покорно, как ребенок, заковылял за своей провожатой. Я решил, что такая славная девушка не может быть шпионкой. И потом, признаться, никаких военных тайн я выдать не мог, даже если бы меня пытали или, наоборот, обольщали. Дело в том, что я не знал военных тайн. Хоть я и работал на номерном заводе, но это был завод «Ленхозметаллоштамп № 6» системы Ленбытпотреба. Изготовлялись у нас оцинкованные корыта для домашней стирки, ванночки для купанья малолетних детей, баки для питьевой воды и сливные бачки для санузлов.

Вскоре подземный роскошный коридор кончился, и мы вступили в мраморный круглый зал. Из его высоких окон лился яркий свет, – это был свет искусственный, но похожий на солнечный. Из этого зала мы вошли в другой, отделанный дубовыми панелями, а потом еще в другой и еще в зал, с хорами и сценой, а потом я и счет потерял анфиладам роскошных комнат и залов. Я шел, разинув рот от удивления, а Лиде было хоть бы хны, – она, видно, привыкла ко всему такому.

Шаги наши повторяло эхо, мы были совсем одни в этом подземном дворце. Я спросил Лиду, почему нам никто не попадается на пути и много ли народу живет в этом помещении. Она мне спокойно ответила, что живут здесь, под землей, трое людей, что все это принадлежит ее отцу, ну и ей с мамой.

– Весь дворец – на троих! – ахнул я.

– Да, – спокойно подтвердила Лида, – нас здесь только трое.

Вскоре мы миновали беломраморный зал, в котором был большой плавательный бассейн, потом свернули в какой-то коридорчик – и вдруг очутились на обыкновенной лестничной площадке, каких много в ленинградских домах. Мы остановились перед обыкновенной деревянной дверью, обитой коричневой клеенкой, – таких дверей тоже сколько угодно на ленинградских лестницах, и Лида нажала кнопку обыкновенного звонка.

Нам отворила женщина средних лет, еще довольно миловидная и стройная. Мы вошли в прихожую. Никакой особой роскоши здесь не было. Прихожая как прихожая.

– Мама, представляю тебе моего нового знакомого, Василия Васильевича, – заявила Лида. – Он совсем замерзал, ему нужно оказать помощь. – Затем, обращаясь ко мне, добавила: – А маму мою зовут Елизавета Петровна, будьте знакомы.

Затем меня повели в комнаты, усадили на диван. Лидина мать велела мне разуться и осмотрела мои ноги. Выяснилось, что ступня правой ноги обморожена и потеряла всякую чувствительность. Елизавета Петровна стала натирать ее какой-то мазью, а потом спиртом. Вскоре я почувствовал очень сильную боль, У меня даже сердце зашлось.

– Потерпите, потерпите, голубчик, – ласково сказала Елизавета Петровна, – А ты, Лида, принеси таз с теплой, но ни в коем случае не горячей водой.

Несмотря на боль, я с интересом рассматривал жилплощадь. Комната была примерно в тридцать метров, обстановка в ней имелась неплохая, но опять-таки без всякой роскоши; ни золота, ни драгоценных украшений я не заметил ни на стенах, ни на потолке. Сквозь тонкие занавески лился свет, хоть и не солнечный, но похожий на дневной. Одна дверь вела в прихожую, другая – в соседнюю комнату.

Вскоре мне немного полегчало. Мне дали шлепанцы, и Лида отвела меня в ванную, рядом с которой находилась уборная. Санузел был отделан белым кафелем, все блистало чистотой, но никакой особой роскоши я и здесь не заметил. Когда я, припадая на обмороженную ногу, вернулся в комнату, там уже был накрыт стол на четыре персоны и даже стоял графинчик с водкой.

Тут из соседней комнаты вошел мужчина средних лет с весьма умным лицом. По виду он походил на инженерно-технического работника. Одет был не шикарно, но чисто. Лида представила нас друг другу, и я узнал, что зовут его Николай Алексеевич.