Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже я со стыдом и раскаянием вспоминал о своем поведении, но тогда мой растерянный разум побуждал меня продолжать поиски – я считал это благоразумным. Времени, прошедшего со дня моего отъезда, было достаточно, чтобы многое изменилось. То, что раньше казалось бесполезным, теперь могло бы привести меня к вожделенной цели. В отсутствие мстителя убийца, прежде державшийся подальше от места преступления, теперь мог безбоязненно наведаться к роковому вязу. Не ожидая и не опасаясь моего возвращения, он с немалой долей вероятности даже в этот самый момент мог быть там, где совершил свое черное дело.
Этому рецидиву моего безумия нет оправданий. И все же, вернувшись после продолжительного отсутствия туда, где мне довелось стать невольным участником трагических событий и испить полную чашу душевных мук, я разбередил незажившую рану. Ночь, мерцание звезд, все вокруг окутано кромешной тьмой, не позволявшей мне отвлечься от образов, которые рождались в моем воображении, – наверное, этим в какой-то степени можно объяснить воскрешение чувств и намерений, овладевших мной после смерти Уолдгрейва и покинувших меня на то время, что я был с вами.
Роковой вяз, как вы знаете, находится посреди уединенной дороги на границе с Норуолком, рядом с домом Инглфилдов и в трех милях пути от имения моего дяди. Ведомый необъяснимой потребностью вновь побывать на месте трагедии, я петлял по полям, путешествие затягивалось, но это, как и скорое приближение утра, меня нисколько не волновало – все равно возвращаться домой до восхода солнца не было нужды.
Я шел быстрым шагом, хотя время позволяло мне немного умерить пыл и предаться трезвому размышлению. Так, следуя намеченным путем, я несколько раз притормаживал, чтобы обдумать в обволакивающей темноте события, которые были столь важны для меня и в разгадке которых я мог обрести счастье, это давало мне удовлетворение – правда, с оттенком скорби. Несмотря на бездорожье и многочисленные препятствия, я, хорошо зная эти места, продолжал идти вперед, взбирался по уступам, продирался сквозь заросли ежевики, перескакивал через ручьи и плетни, чтобы не отклониться от курса, пока не достиг прячущейся в темноте скал тропинки, которая вела к дому Инглфилда.
Вскоре я различил в полумраке обширную крону вяза. Как ни плохо было видно, я в этом не сомневался. Месторасположение, внушительные размеры, форма ствола, полукруглый шатер из раскидистых ветвей делали дерево заметным издалека. Чем ближе я подходил, тем сильнее билось сердце.
Я старался разглядеть ствол и землю под сенью ветвей. Постепенно они вырисовывались все отчетливее. Но не только это попало в поле моего зрения. Что-то еще – какое-то мимолетное движение – бросилось мне в глаза. Я вздрогнул и остановился.
Случайный наблюдатель не обратил бы внимания на такую мелочь. А для меня все наполнилось огромным смыслом. Сразу вернулись мои догадки и подозрения. То было движение человека, который имел отношение к судьбе Уолдгрейва и мог привести меня к таинственному вершителю этой судьбы! Но как мне себя вести? Неосторожным приближением я встревожил бы его. Он мгновенно обратился бы в бегство и уже навсегда оказался бы вне моей досягаемости.
Я неслышно сошел с дороги на обочину. Бесплодная земля была усеяна камнями, разбросанными среди карликовых дубов и кедров, – символов ее плачевного состояния. За ними я мог, оставаясь незамеченным, наблюдать и даже приблизиться настолько, чтобы хорошо рассмотреть человека, которого заметил у вяза.
Заходящая луна, уже почти достигшая горизонта, неожиданно пришла мне на помощь, озарив землю прощальным светом. Теперь я смог отчетливо увидеть мужчину, высокого и крепкого. Приглядевшись, я понял, что он копает землю. Закрученная вокруг талии и ниспадавшая до середины бедер фланелевая ткань прикрывала его наготу. Остальное тело было обнажено. Он, определенно, не принадлежал к числу тех, кого я знал.
Вид незнакомца, сильного и необычного, к тому же полуголого и занятого столь странным делом в такое время и в таком месте, потряс меня до глубины души. Это было непонятно и загадочно. Уж не разрывал ли он чью-то могилу? Какую цель он преследовал: хотел что-то найти или пытался спрятать? И как поступить мне: следить за ним издалека, не выдавая себя, или направиться прямо к нему и силой либо угрозами заставить все объяснить?
Прежде чем я пришел к какому-то решению, он перестал копать – отбросил лопату и сел на землю в вырытой яме. Казалось, он погрузился в размышления, но ненадолго, ибо вскоре ночную тишину нарушили его безудержные рыдания, сначала редкие и приглушенные, потом все более громкие и неистовые. Какая сердечная мука могла вызвать столь безутешную печаль? Никогда мне не доводилось видеть такого душераздирающего проявления безудержного горя и отчаяния.
Что я должен был думать? На какое-то время, изумленный, я застыл в оцепенении. Искренние чувства всегда глубоко трогали меня. Каждый новый выплеск его скорби отдавался болью в моем сердце и слезами, навернувшимися на глаза. Я немного продвинулся вперед и затаился под покровом ночи. Благоразумие покинуло меня, я проникся состраданием к человеку, которого долг велел мне преследовать, и уже готов был броситься к нему.
Но тут его стенания прекратились, и я замер на месте. Он снова взял лопату, вскочил на ноги и стал усердно и расторопно забрасывать яму землей, как будто почувствовал, что за ним наблюдают, и хотел что-то скрыть от постороннего взгляда. Что было делать: обнаружить свое присутствие и, приблизившись, схватить его за руку? Однако, не зная его намерений и опасаясь возможной реакции на мое неожиданное появление, я заколебался. Не осмеливаясь подойти к нему, я все же решился его окликнуть.
– Эй! – закричал я. – Кто здесь? Что вы тут делаете?
Он остолбенел, уронил лопату и, чуть пригнувшись, устремил взгляд в мою сторону. Теперь разговора и объяснений было не избежать. Я собрал все свое мужество, чтобы выйти из укрытия и начать расспросы.
С минуту он, судя по его позе, прислушивался и присматривался. Хотя я находился прямо перед ним, он вел себя так, словно не видит меня. А потом опять взялся за лопату и с еще большим усердием принялся засыпать яму. Я был удивлен его странным поведением и слегка растерялся. Мне ничего не оставалось, как просто молча стоять рядом и следить за тем, что
