Наказание свадьбой - Люттоли

– Она казалась умирающей, а сейчас просто пышет здоровьем. Вы сотворили чудо, святой отец!

– Старался, как мог, – скромно ответил Луи.

Барон дю Рено собственноручно проводил священника до ворот. По дороге, он непрестанно рассыпался в благодарностях. Он довёл его до коня и помог взобраться в седло, затем крикнул страже, чтобы отворили ворота. Едва ворота отворились, Луи обратился к барону.

– Сын мой?!

– Что, святой отец?

Луи протянул барону подвязки его супруги. Барон недоумённо разглядывал подвязки, а Луи тем временем откинул капюшон с лица.

– Помните ли вы, обещание, которое я вам дал? Я сделал больше сударь. Вы собственноручно проводили меня к своей жене. Да ещё и поблагодарили.

Луи пришпорил коня, вылетая из ворот. Вслед ему смотрел, остолбеневший от ужаса происшедшего, барон дю Рено.

Через несколько мгновений, Луи различил проклятия, которыми сыпал барон в его адрес.

– Так тебе и надо! – злорадно подумал Луи и тут же расхохотался.

Глава 4

В то время, когда Луи бешеным галопом въезжал в свой родовой замок, в Сансере, в другом не менее славном, чем Париж городе, происходило немало удивительных событий. Но мы не станем останавливать на них пристального внимания, а обратимся к более незначительным.

Во все времена Орлеан являлся неотъемлемым доменом французского королевства. По заведённому порядку, титул герцога Орлеанского получал второй по старшинству сын короля Франции, впрочем как и весь город с прилежащими окрестностями. Орлеан, безусловно, не мог сравниться в великолепии с Парижем, здесь не было двора в том значении, которое придавалось ему в Париже, но тем не менее, жизнь в городе бурлила с не меньшим подъемом. Едва ли не главной достопримечательностью города, по утверждению самих горожан, являлся сам дворец герцогов Орлеанских, расположенный в западной части города. Прямо перед дворцом находилась площадь с каменной мостовой. Посередине площади стоял величественный памятник Карлу V.

Площадь являлась излюбленным местом горожан. Именно здесь брали начало все сплетни, ходившие по городу. Местная знать наряжалась в свои лучшие одежды и подчас целыми семействами прогуливалась по площади. Большинство разговоров на площади начинались с восклицания: «А вы знаете?»

Находясь на площади, можно было видеть второй и третий этажи дворца герцогов Орлеанских с массивными окнами. Первый был скрыт от взора стеной, окружающей территорию дворца по всему периметру. Прямо напротив статуи находились глухие железные ворота. Два стражника днём и ночью стерегли въезд во дворец. Правое крыло дворца первого этажа занимала прислуга, здесь так же находилась кухня и другие подсобные помещения. Поднявшись на второй этаж, мы могли увидеть огромный пиршественный зал, где обычно устраивались балы и приёмы. Здесь же находился личный кабинет и приёмная герцога Орлеанского. Третий этаж состоял из целой вереницы комнат, служивших опочивальнями для хозяев и гостей замка. Дворец отличала роскошь во всём. Позолоченные светильники сочетались с резной мебелью из ценных пород, на этажах стояли скульптуры и многое другое, которое и не стоит перечислять. Однако, это великолепие не шло ни в какое сравнение с чудесным садом, разбитым позади дворца. Сразу при входе в сад начинались несколько рядов низкорослых деревьев. Через 20 шагов они разбивались на три части, образовывая три аллеи. Вдоль средней аллеи вился благоухающий цветник. Он спускался почти к самому берегу маленького озера, созданного посередине сада. Вокруг озера росли деревья, ветви которых почти касались поверхности озера. В конце цветника, у кромки самого озера, была сооружена небольшая площадка, где стояла скамейка. Сев на неё, можно было опустить ноги в воду.

Именно этим и занималась юная дочь герцога Орлеанского – Генриетта. Подняв полы платья с весьма незатейливыми узорами, она болтала ногами в воде, разбрызгивая вокруг себя тысячи брызг. На какое-то время она остановилась, наблюдая за расходившимися кругами. Кроме неё самой, правом беспрепятственного входа в сад обладал лишь один человек – её садовник. Всем остальным обитателям дворца, включая её отца, запрещалось без её разрешения входить на территорию сада. Генриетта исполнилось девятнадцать лет. Она была единственной дочерью герцога Орлеанского. Несмотря на ангельскую красоту Генриетты, ни во дворце, ни в городе не нашлось бы человека, отзывавшегося о ней хорошо, ибо Генриетта обладала весьма скверным характером, о котором знали все, включая короля Франции. В последний год даже гости перестали приезжать во дворец, по причине нежелания общаться с Генриеттой.

Несмотря на прекрасное воспитание, выражения, которые использовала Генриетта, приводили окружающих в ужас. Бесцеремонность, своенравие и грубость являлись неотъемлемой частью её характера. Герцог Орлеанский перепробовал все средства, чтобы изменить дурной нрав своей дочери, но все попытки заканчивались неудачами, ровно как и его настойчивое стремление выдать Генриетту замуж. К каким только ухищрениям ни прибегал герцог Орлеанский, пытаясь выдать замуж свою дочь, но все они разбивались об упрямство Генриетты. Она и слышать не желала о замужестве. И чем больше проходило времени, тем больше таяли надежды герцога выдать её замуж, но он не оставлял попыток.

Болтая ногами в воде, Генриетта не заметила своей кормилицы, которая незаметно подошла к ней и встала у неё за спиной.

– Генриетта, дитя моё, – позвала её кормилица, нарушая своим голосом окружающую тишину и одиночество Генриетты.

Генриетта, не вставая со скамейки, обернулась к пожилой женщине.

– Тётушка Жюли, – протянула Генриетта, – я не помню, чтобы звала тебя.

– Прости меня, – поспешно ответила кормилица, – твой отец послал за тобой, иначе я бы не посмела прийти сюда.

Генриетта подозрительно уставилась на кормилицу. Явно что-то происходило во дворце, иначе отец не послал бы за ней кормилицу, услугами которой пользовался в особых случаях.

– К чему такая спешка? – поинтересовалась Генриетта.

Кормилица замялась с ответом, прекрасно понимая, какую реакцию вызовут у Генриетты её слова, но деваться было некуда, и ей пришлось ответить.

– Приехал молодой человек!

– Очередной жених?! – Генриетта произнесла эти слова так, как будто в рот попало нечто неприятное и она спешит выплюнуть это, – когда же закончатся эти дурацкие попытки выдать меня замуж?

– Герцог желает тебе добра Генриетта.

– В таком случае пусть оставит меня в покое, – резко ответила Генриетта, – не желаю выходить замуж и точка. Моё решение твёрдо. Его никто не изменит.

– Мне ли этого не знать, – с лёгкой грустью произнесла кормилица.

– Вот и отлично, – подытожила Генриетта, – передай ему, пусть сам выходит замуж, если хочет, или пусть пошлёт жениха к чёрту, на его выбор.

– Брак священен для всех людей. И для мужчин, и для женщин. Попытайся понять это и смирится.

– Вот как? – насмехаясь спросила её Генриетта, – так по твоему я должна сидеть дома, пока этот мерзкий похотливый козёл будет развлекаться с другими и, вполне возможно, на мои же деньги?

– Брак выглядит совсем иначе, – попыталась возразить кормилица, но Генриетта её перебила.

– В моих глазах он выглядит именно так. И хватит нравоучений. Занимайся своим делом и не лезь, куда не следует.

– Хорошо, миледи, – упавшим голосом покорно произнесла Жюли.

– А теперь, оставь меня, – приказала ей Генриетта.

– А как быть с приказом вашего отца?

– Похоже, вы от меня не отстанете, – разозлившись, Генриетта вскочила со скамьи и быстро пошла по направлению к дворцу.

– Терпеть не могу этого непотребного оценивающего взгляда, которым меня встречают, – пробормотала Генриетта, открывая дверь в кабинет отца.

При её появлении, молодой человек, сидящий в кресле напротив герцога Орлеанского, поднялся и отвесил ей глубокий поклон. Приседая перед ним в реверансе, Генриетта заметила жадный взгляд, который прошёлся по ней с ног до головы.

Наверняка представляет, что под моей одеждой, мерзавец, – возмущённо подумала Генриетта, – ну почему все мужчины норовят в первую очередь заглянуть под одежду. Неужели эти самодовольные индюки считают, что только у них есть душа, а женщина обладает лишь телом, единственное предназначение которого – услаждать низменные похоти мужчин?! Ну, погоди у меня!»

– Слухи о красоте вашей дочери, монсеньор, и в малейшей степени не соответствуют истине. Какие дивные голубые глаза, какие прекрасные белокурые волосы. Она сложена как богиня. Я потрясён, я уничтожен и больше всего на свете мечтаю назвать вас своей супругой! – молодой человек говорил с таким же восторгом, как и смотрел на Генриетту.

Генриетта изобразила на губах подобие улыбки.

Этот к тому же льстец – подумала она.

– Дитя моё, – мягко заговорил герцог Орлеанский, – граф, третий сын герцога Саксонского. Он прибыл по весьма важному для всех нас делу. Я прошу выслушать его со всевозможным вниманием и уважением.