Отказ - Бонни Камфорт

Я все еще скучала по шуткам и ласкам Паллена, но из-за поведения своего отца очень болезненно относилась к неверности. «В конце концов кто-нибудь подвернется», – подумала я и отбросила прочь все эти мысли. Голо мое стало тяжелым и теплым, я встала из ванной и выпустила воду.

Я выключила везде свет, взяла с собой в постель коробочку с неочищенным сахарным песком и, включив телевизор, стала есть песок ложечкой. Завтра – суббота, день обхода в больнице и проведения тестов, не проведенных в течение недели.

3

На второй сеанс Ник явился в сером костюме и красивом голубом шелковом галстуке.

– В два я уже вышел из суда, – сказал он, улыбаясь, – и поэтому перед приходом сюда успел поесть.

Он сел на стул напротив меня, расставив колени, потом в упор посмотрел на меня.

– Начинайте, – сказал он.

– Расскажите мне о своей семье, – предложила я. Он был единственным ребенком в семье, родился и вырос в Инглвуде, штат Калифорния. Рядом был аэропорт, и шум самолетов заглушал все в доме. Мать его покончила жизнь самоубийством, когда ему было три года, и он не очень-то понял, почему. Его отец был автомехаником. Это был суровый, упрямый человек, настоящий тиран; он приходил в ярость по малейшим поводам.

Вскоре после смерти жены он женился на Кенди, девушке из ночного клуба, с блестящими черными волосами, бешеным темпераментом и полным шкафом туфель на высоких каблуках.

– Отец с ума сходил по Кенди и безумно ее ревновал. Иногда он без предупреждения появлялся в клубе, чтобы за ней шпионить, и если видел, что она с каким-нибудь посетителем выпивает рюмочку, то избивал ее на глазах у всех.

– Как она обращалась с вами?

– Она была нормальная. Я ее ненавидел, потому что она пыталась занять место моей матери. Она покупала мне разные вещи, готовила мне всякую всячину, но я хотел, чтобы вернулась моя мать.

– А как они уживались друг с другом?

– Просто ужасно. Она пыталась ему угождать, но ему все было мало. Она пила, и из-за этого они дрались. Самые жестокие схватки у них были из-за того, что она хотела еще ребенка. Она его то умоляла, то швыряла в него посуду. Если ей что-то не нравилось во мне, так это то, что я был не ее ребенок. Она исчезла насовсем, когда мне было десять лет.

– С тех пор вы ее больше не видели?

– Нет. Я уверен, она боялась, что мой отец ее убьет.

– Какие у вас сейчас отношения с отцом?

– Он умер. От сердечного приступа, четыре года назад.

По отцовской линии в Огайо у Ника осталось несколько родственников, но он с ними никаких отношений не поддерживал. Он был страшно одинок, я ему сочувствовала, потому что из-за своего недоверия к людям он не мог ни с кем сблизиться.

– Я не понимаю, какой во всем этом прок, – сказал он. – Теперь вы знаете о моем детстве. И что из этого?

Я успокаивала себя. Он будет ходить сюда и сопротивляться мне, а я должна понять, что скрывается за его поведением, и соответствующим образом реагировать.

– Может быть, вы хотите освободиться от прошлого, потому что с ним связаны болезненные воспоминания?

Он слегка поднял голову.

– Возможно. Сколько вам лет? Двадцать восемь? Тридцать?

Пациенты всегда озабочены, и не без основания, чем, насколько компетентен их психотерапевт. Я решила, что Ник именно поэтому поинтересовался моим возрастом. Следовало это обсудить открыто.

– Я с удовольствием назову вам свой возраст, но сначала давайте выясним, для чего это вам, – ответила я.

– По радио вы говорите много, но мне хотелось бы знать, имеете ли вы практический опыт.

Он достал из портфеля бутылку антацида и сделал большой глоток.

– Вы, возможно, боитесь, что я не смогу вам помочь?

– Вы выглядите… Почему бы вам не рассказать о себе? Какой вы специалист?

Он убрал бутылку в портфель.

– Думаю, что вы уже навели обо мне справки. Он опять одарил меня широкой улыбкой:

– Родилась и выросла в Бендоне, штат Орегон, закончила Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, проходила практику как психиатр в Южно-Калифорнийском институте, потом читала лекции, имеет две книги, написанные в соавторстве, и несколько статей, опубликованных в журналах.

Он основательно навел обо мне справки.

– Вы начали что-то говорить о том, как я выгляжу.

Он помедлил.

– У вас великолепные ноги и красивое лицо, но надо, чтобы вас хорошенько трахнули. Простите мне мою смелость.

Я привыкла к тому, что пациенты бывают иногда грубыми или повышают на меня голос, но от этого замечания веяло враждебностью, к которой я не привыкла.

– Возможно, как раз вам этого и не хватает, и вы просто хотите, чтобы мы были в равном положении.

Лицо его перестало быть таким вызывающим.

– Ненавижу демонстрировать свое грязное белье. Особенно перед женщиной.

– А чем женщины так плохи?

– Как только ситуацией овладеет женщина, ты конченый человек.

– Итак, вы или я? Меня нужно трахнуть, или вы конченый человек?

Он засмеялся, потом сразу стал серьезным. Он стиснул зубы, и мускулы его лица напряглись.

– На самом-то деле, сейчас мужчине я доверял бы еще меньше.

– По-видимому, женщина для вас существо более низкое, чем мужчина. Поэтому, если ваш секрет знает женщина, то это не имеет значения, потому что она всего лишь женщина.

Он приподнял брови и посмотрел на меня.

– Вы очень проницательны, не так ли? Я мягко улыбнулась.

– Запомнили ли вы какие-нибудь сны с прошлой недели?

– Два. Я их записал.

Из кармана брюк он достал аккуратно сложенный лист бумаги.

– Я – в танке на какой-то улице на Среднем Востоке. Мне жарко, я обливаюсь потом, кажется, даже задыхаюсь. Потом какие-то американцы и американки кричат мне, чтобы я их впустил, что они мне помогут, но я боюсь, нет ли тут подвоха. Они барабанят по люку, и в страхе я просыпаюсь.

На некоторое время он оторвал глаза от бумаги, а потом продолжил:

– В следующем сне я нахожусь в парке, выходящем на залив Санта-Моники. Какой-то мужчина в костюме-тройке подходит ко мне и предлагает еду из бумажного пакета. Я голоден, но не знаю, стоит ли мне прикасаться к пакету. Я смотрю вниз и вижу, что на мужчине розовые туфли на высоком каблуке. Вот и все.

– И что приходит вам на ум?

Он озадаченно посмотрел на меня.

– Расскажите мне, на какие мысли наводят вас эти образы? Что вы вспоминаете, о ком думаете? Что угодно.

Он покачал головой, но, помолчав, начал говорить:

– Люди всегда находятся друг с другом в состоянии войны. Мне очень нравятся танки: они хорошо защищают, и в них можно двигаться. Мне часто снится, что я нахожусь в ограниченном пространстве, мне жарко, и я испуган.

– А какие у вас ассоциации по поводу того, что предлагаемая помощь может оказаться ловушкой?