Куклолов - Дарина Александровна Стрельченко

Чемодана не было.

Ну конечно. Разве отец мог оставить своё сокровище. Сокровище, разорившее, погубившее семью.

В мгновение ока перед глазами пронеслись бесконечные спектакли отца, его отлучки, отъезды, скандалы шёпотом в кухне, мамины слёзы, пёстрые либретто с исписанными полями, подвыпившие друзья, бутафорские свечи, бархатные лоскутки, стружки засохшего клея, похожие на обрезанные ногти, разбросанные по всему полу…

Олегу показалось, что пахнуло воском. Этот сладковатый, плотный запах он знал слишком хорошо и ненавидел уже достаточно крепко. Запах душил, запах напоминал о тесных плесневелых каморках, где хранились куклы.

Покачнувшись, Олег слез с табурета, подошёл к окну, с трудом отвернул ручку, распахнул раму и упал в кресло. Откинулся на спинку. Закрыл глаза.

Проснулся от холода: за окном стояло розовое зарево, кричали птицы, руки были ледяными. Олег выхватил из кармана телефон и набрал отца.

«Абонент временно недоступен».

Олег встал, прошёлся туда-сюда по комнате, оделся и вышел. На маминой карте оставались кое-какие деньги – если карту, конечно, ещё не заблокировали. Плюс те купюры, что нашлись под комодом… Надо было купить хотя бы еды.

Морозный воздух вспорол лёгкие, в носу то ли защекотало, то ли закололо. Олег натянул рукава на покрасневшие пальцы, постоял, привыкая к солнцу, и по скрипящему снегу пошёл в супермаркет.

Хотелось борща. Очень хотелось борща, отчаянно, до одури. Олег совал в корзину морковь, картошку, лук, томатную пасту. Поминутно оборачивался: казалось, мама стоит за плечом, готовая подсказать или одёрнуть. Но за спиной толпились только незнакомые тётки, грузчики и заспанные кассиры.

– Что ещё надо на борщ? – негромко, но вслух, чтобы привести мысли в порядок, спросил Олег. – Картошка. Лук. Мясо. Мясо надо…

Он прошёл к мясному прилавку, долго вглядывался в замороженные окорочка, лотки с фаршем, розовые куриные тушки. Выбрал самый аккуратный на вид жёлтенький лоток с каким-то крыльями. Мясо – оно и есть мясо, какая разница, что класть в кастрюлю.

Затем сосредоточился на выборе специй, не забыл укроп и лаврушку. Попытался вспомнить, что ещё мама клала в кастрюлю, но быстро отогнал видение – слишком явно перед глазами встала сама мама, помешивающая суп. Как-то, когда она готовила, явился отец и объявил, что купил рыжебородого Орешету. Мама уронила половник в кастрюлю. В тот вечер был крупный скандал, причиной которого, как всегда, стала кукла. На ночь отец, видимо, пытаясь извиниться, заплетающимся языком шептал, что выписал Орешету откуда-то из-под Питера, из прекрасного сада, в котором цветёт волшебный виноград…

Самого Орешету Олег видел только мельком, но терпеть не мог из-за третьего глаза на лбу. Обычные глаза бородача, левый и правый, были узкие и жёлтые, а тот, что во лбу, – широко раскрытый, белый, опушённый длиннющими ресницами – глаз-слепец. Олег испугался, а отец только рассмеялся, спросил – как же ты этого глаза боишься, если он на тебя всю жизнь из-за стекла глядит?

За окном в комнате Олега и вправду светил белый фонарь – в сумерках его свет казался голубоватым. Отец сказал, что это четвёртый глаз Орешеты, и, как ни разубеждала мать, Олег верил в это до тех пор, пока батя, трезвый как стёклышко, однажды не принёс домой Онджея – близнеца Орешеты, во лбу которого торчал точно такой же, только со сколом, слепой белый глаз. Маме он сказал, что уже давно получил куклу в наследство от своего отца, а теперь вот забрал. Олег плохо помнил последовавшую после того ссору; но слепые кукольные глаза заставляли морщиться и сейчас, много лет спустя. Причём второй глаз, Онджеев, не вызывал такой оторопи. Но вот глаз Орешеты… Хорошо, что за эти годы никаких других кукольных приобретений не случилось. Кроме этой Изольды в серой коробке, из-за которой… Из-за которой…

Олег запрокинул голову, чтобы слёзы затекли обратно, и быстро пошёл, почти побежал к кассе. Всё. Хватит. Надо домой. Надо прийти домой, что-то поесть, дозвониться отцу – страх по-настоящему, полностью, насовсем остаться одному перевешивал ярость – и решить, что делать дальше.

Ковыляя к дому, Олег свернул с тропинки между берёз на бесконечную, тянущуюся между многоэтажек дорогу, упиравшуюся в зимнее солнце. Вдруг подумал, что сейчас на это похожа его жизнь: сплошная белизна неопределённости, свет, который не греет, и холод, забирающийся под рукава и в воротник. Продирающий до печёнки, до нутра, до самого сердца.

Войдя в подъезд, Олег побыстрей завернул в лифтовый холл – не хотелось, чтобы привязалась консьержка или кто-то из случайных встречных. В ожидании лифта он прислонился к серому металлическому косяку; где-то тут они с мамой рисовали невидимыми чернилами, когда вернулись из канцелярского магазина, а лифт уж очень задержался… Мама писала стихи про козлика, а он рисовал какие-то рожи. Только сейчас Олег сообразил, что, возможно, мама имела в виду отца. Усмехнулся, несмотря на сосущую пустоту внутри.

Вдохнул, выдохнул, шагнул в подошедшую кабину и с силой ткнул в барахлившую кнопку семнадцатого этажа. Быстро мазнул взглядом по зеркалу: бледный, остроскулый, белобрысый, под глазами синева. Нос красный. Громадный прыщ на подбородке – совсем как у хлыща-Мельника, хотя Олег никогда не понимал, кукле-то уж зачем прыщи. Отец от вопроса привычно отмахивался.

– Олежек.

Он вздрогнул, выскочил из лифта и метнулся за угол. Перед дверями стоял отец.

– Батя… – выдохнул Олег. Ощущение того, что он выпал из жизни, покинуло ровно на ту секунду, что понадобилась, чтобы понять: отца тут нет. Вообще никого нет. Пустая площадка с тремя дверьми, сладковатый гнилой запах от мусоропровода и невесомая пыль по углам. Всё.

Олег опустил голову, медленно подошёл к своей двери, стараясь выровнять дыхание. Сунул ключ в замок, провернул – скрип, выученный до последней ноты. Квартира встретила тишиной и промозглостью: не закрыл окно перед выходом. Теперь выморозило насквозь…

Свалив пакет с покупками на кухонный стол, Олег снова набрал отца.

«Абонент временно недоступен».

– Да чтоб тебя!

Он вынул из шкафа пятилитровую кастрюлю, в которой мама варила суп. Подумал, сунул её обратно. Ну его – вдруг ещё не получится. Пусть будет кастрюля поменьше. Набрал воды, поставил на огонь и принялся методично разбирать продукты, пытаясь заполнить мысли. После того, как позвонили из больницы, в них обосновался полный хаос. Потом наступил белый шум. Теперь – пустота с цветными всполохами, похожими на отсутствие сигнала в старом телевизоре – Олег ещё застал такой на даче у маминой мамы. Вот везёт кому-то, у кого есть бабушки. Если бы и его была жива, позвонил бы сейчас ей.