Оливковое дерево - Райли Люсинда

Хелена уже чувствовала, как волшебная атмосфера Пандоры охватывает ее, будто дом счищает с нее защитные слои и обнажает до самой души. Совсем как в прошлый раз.

Погасив недокуренную сигарету и выбросив окурок в ночь, она взяла телефон и набрала домашний номер в Англии. Уильям ответил на втором гудке.

– Привет, дорогуша, это я, – сказала она.

– Значит, вы прибыли благополучно? – спросил он, и Хелена мгновенно успокоилась, услышав его голос.

– Да. Как дела дома?

– Прекрасно. Да, прекрасно.

– Как там трехлетний террорист-стажер? – спросила она с улыбкой.

– Фред наконец-то угомонился, слава богу. Он очень сердит, что вы все уехали и бросили его со стариком отцом.

– Я скучаю по нему. Вроде бы, – Хелена тихо рассмеялась. – Но по крайней мере, когда со мной только Алекс и Имми, у меня будет шанс привести дом в порядок до того, как вы с ним приедете.

– Дом пригоден для жилья?

– Думаю, да, но утром разгляжу получше. Кухня очень примитивная.

– Кстати о кухне: сегодня приходил мастер для посудомойки.

– Правда?

– Да. Все починил, но за такие деньги мы вполне могли бы купить новую.

– Да уж. – Хелена сдержала улыбку. – Мусорные пакеты во втором ящике слева от раковины.

– Я собирался спросить, где они лежат. Мусорщики приедут завтра, ты же знаешь. Позвонишь утром?

– Обязательно. Крепко целую Фреда и тебя. Пока, дорогуша.

– Пока. Спокойной ночи.

Хелена посидела еще немного, глядя на восхитительное ночное небо – усыпанное мириадами звезд, которые, кажется, сияли здесь гораздо ярче, – и почувствовала, как волна утомления сменяет адреналин. Она тихо скользнула в комнату и легла рядом с Имми. И в первый раз за много недель сразу же уснула.

ДНЕВНИК АЛЕКСА

Я слышу его. Кружится где-то надо мной в темноте, точит зубы, готовясь закусить.

Мною.

У комаров есть зубы? Наверное, иначе как бы они вгрызались в кожу? Однако когда я достигаю главной цели и ухитряюсь раздавить одного из мелких мерзавцев о стену, хруста не слышно, только хлюпанье. Нет треска ломающейся эмали, какой я услышал, когда в четыре года свалился с лазалки и сломал передний зуб.

Иногда им хватает наглости спуститься и зудеть прямо над ухом, предупреждая, что тебя сейчас будут есть. И ты лежишь, размахиваешь руками, а они, невидимые, танцуют над тобой, возможно истерически хихикая над горемычной жертвой.

Я вытаскиваю из рюкзака Би и кладу под простыню рядом с собой. Он будет в полном порядке, потому что ему не надо дышать. Кстати сказать, это плюшевый кролик, мой ровесник. Его зовут Би, в честь кролика Банни. Так я назвал его, когда был совсем крохой (по словам мамы, это было одно из моих первых слов), и имя прижилось.

Еще мама сказала, что «кое-кто особенный» подарил его мне, когда я родился. Думаю, она, наверное, имеет в виду отца. И пусть это совсем не круто – в тринадцать лет спать с древним плюшевым кроликом, – мне плевать. Би – мой талисман, моя поддержка и мой друг. Я рассказываю ему все.

Я часто думал, что если бы кто-нибудь смог собрать и расспросить все миллиарды мягких игрушек-утешителей, от них можно было бы узнать о ребенке, с которым они спят, гораздо больше, чем от родителей. Хотя бы потому, что они по-настоящему слушают, не перебивая.

Как могу, прикрываю обнаженные части тела (особенно толстые щеки, которые обеспечили бы комару завтрак, ланч и ужин в один присест) различными предметами одежды.

Наконец я засыпаю. Мне так кажется. То есть я надеюсь, что это сон, потому что я в горящей печи, языки пламени лижут тело, от жара оплавленная плоть стекает с костей.

Просыпаюсь в темноте, осознаю, что не могу дышать, и обнаруживаю, что лицо накрыто трусами… вот почему темно и невозможно дышать. Сбрасываю их, жадно хватаю ртом воздух и вижу полоски света сквозь ставни.

Утро. Я весь в поту, но оно того стоило, если этот мелкий зудящий мерзавец не добрался до меня.

Отклеиваю себя от матраса, срывая с тела промокшую одежду. Над комодом висит маленькое мутное зеркало, и я ковыляю к нему, чтобы осмотреть лицо. И вижу огромный красный след укуса на правой щеке.

Ругаюсь, используя слова, которые очень не понравились бы маме, и пытаюсь понять, как этот гад ухитрился пробраться под трусы. Но все комары состоят в спецназе и в совершенстве владеют искусством проникновения на охраняемые объекты.

Не только место укуса – все лицо красное, краснее самых красных яблок. Я поворачиваюсь к окнам, открываю ставни и, жмурясь как крот, выхожу на маленький балкон. Жар утреннего солнца опаляет, как печка из сна.

Когда зрение приспосабливается, вижу, что вид изумительный – точно как обещала мать. Мы где-то очень высоко, прилепились к горному склону. Желтый, коричневый и оливково-зеленый ландшафт подо мной пересохший и страдает от жажды, как я. Где-то далеко-далеко мерцает на солнце синее море. Потом я опускаю взгляд и сосредотачиваюсь на маленькой фигурке на краю террасы.

Мать использует балюстраду как балетный станок. Золотистые волосы струятся вниз, когда она прогибается назад, как акробатка, мне видны четко выступающие под трико ребра. Она занимается балетными экзерсисами каждое утро. Даже на Рождество или после очень долгой ночи и нескольких бокалов вина. Собственно, в тот день, когда она перестанет, я буду знать, что с ней что-то стряслось. У других детей шоколадные хлопья и тосты на завтрак с прямостоячими родителями. Меня мать просит поставить чайник, глядя на меня снизу вверх, изогнувшись в мостик.

Как-то она пыталась уговорить меня заняться балетом. Это единственное, в чем мы определенно не похожи.

Внезапно мне невероятно, невыносимо хочется пить. И мне дурно. Мир слегка кружится, я вваливаюсь в комнату, падаю на матрас и закрываю глаза.

Похоже на малярию. Не иначе как тот комар загубил меня и мне осталось жить несколько часов.

Что бы то ни было, мне срочно нужны вода и мать.

β

Два

– Обезвоживание. Вот и все. Растворите содержимое этого пакетика в воде и дайте ему раствор сейчас и еще раз перед сном. И пейте побольше жидкости, молодой человек.

– Доктор, вы уверены, что это не малярия? – Алекс подозрительно смотрел на тщедушного киприота. – Не скрывайте от меня правду.

– Разумеется, не малярия, Алекс, – раздраженно бросила Хелена. Потом повернулась к врачу, закрывавшему медицинскую сумку. – Спасибо, что приехали так быстро, и простите, что пришлось вас потревожить. – Она проводила его из спальни и повела вниз на кухню. – Он был словно в бреду. Я перепугалась.

– Разумеется! Это естественно, и ничего страшного. Я много лет лечил полковника Макклэддена. Его смерть… так печально… – Он пожал плечами и подал Хелене визитную карточку. – На случай, если я снова понадоблюсь. В будущем вам лучше посетить мой кабинет. Боюсь, сегодня я должен запросить с вас плату за вызов.

– Ой, сомневаюсь, что мне хватит наличных. Я собиралась позже зайти в банк в деревне, – смущенно ответила Хелена.

– Неважно. Мой кабинет там по соседству. Просто оставите деньги у секретаря.

– Спасибо, доктор, Обязательно.

Он вышел через парадную дверь, и Хелена следом. Потом доктор обернулся и посмотрел на дом.

– Пандора, – задумчиво произнес он. – Вы, наверное, слышали миф?

– Да.

– Такой чудесный дом, но, как шкатулка из легенды, в честь которой его назвали, закрытый много лет. Интересно, не вам ли суждено ее открыть? – он лукаво улыбнулся, показывая ровные белые зубы.

– Надеюсь, не так, чтобы все беды и несчастья мира могли разлететься, – усмехнулась Хелена. – Вообще-то, теперь это мой дом. Ангус был моим крестным. И оставил дом мне.

– Ясно. И вы будете любить его, как любил он?

– О, я уже люблю. Подростком я приезжала сюда и никогда его не забывала.

– Тогда вы знаете, что этот дом – старейший в наших краях. Говорят, будто тысячи лет назад здесь уже жили люди. Будто Афродита и Адонис однажды пришли попробовать вино и провели здесь ночь. В деревне много болтают…