Великий страх в горах - Шарль Рамю

Рано утром зазвонили к обедне, на которой они были вместе, он и она, потом они пошли за венками и веревкой. Староста в конце концов убедил людей, и они пришли почти все. Девушки плетут венки, которые привязывают к рогам коров, а Викторин сплела целых четыре, это были самые красивые венки, венки из полевых и первых садовых цветов.

Была хорошая погода, и это был добрый знак.

Солнце появилось рано, несмотря на высокие горы вокруг; это был один из самых долгих дней в году.

Была очень хорошая погода, было солнце, и было три мула.

Было стадо в семьдесят голов, в основном молодые животные. Впереди шел Криттен с племянником, они шли впереди всех.

У Криттена за плечами была корзина, у его племянника тоже, а у первого мула на спине возвышалось что-то вроде башни из деревянной утвари и инструментов.

Коровы с венками на рогах, мужчины в воскресных костюмах, девушки в своих самых нарядных платьях с шелковыми косынками, треугольником свисавших им на спины.

По дороге рядом с первым мулом шагал Ромен; за ним двигалось стадо, группами по две-три коровы; и солнечный свет играл на их пятнистых шкурах, на их черных, черно-белых, бурых и рыжих шкурах, а люди шли по обочинам.

Молодые люди шли вместе с девушками; потом шел второй мул, его вел Бартелеми.

На спине второго мула громоздились одеяла, соломенные тюфяки, мешок с солью для коров, чтобы коровы ее лизали, и маленькая девочка, которую посадили между тюфяком и мешком, с этого мешка свешивались ее ноги в чулках из грубой шерсти цвета граната и ботинках с обитым медью мыском.

Было тепло и светло, было почти жарко, несмотря на то, что на такой высоте по утрам обычно довольно прохладно. Первые мухи трубно жужжали в ушах. Было тепло, было хорошо; у каждой коровы на шее висел колокольчик или большой кованый бубенец. За коровами шел третий мул, груженный провизией, то есть сыром, вяленым мясом и хлебом на три недели; с третьим мулом шел Жозеф, а рядом с Жозефом шла Викторин. Они замыкали процессию, потому что Жозеф сказал: «Так нам будет спокойнее», а потом он сказал: «Садись на него, он крепкий». Это был рыжий четырехлетний мул. Она сказала: «Ты знаешь, сколько я вешу?» — «Неважно, садись…»

Она села на мула, и они немного отстали от всех, так что между ними и колонной образовалось свободное пространство; то есть между ними и стадом был кусок дороги, на котором не было никого, а потом шли они и рыжий мул, они замыкали шествие. Стадо вошло в лес. Там постепенно животные и люди выстроились друг за другом в цепочку, в длинную цепочку, вившуюся между сосновыми стволами. Снова стал слышен шум реки. Они дошли до места, где казалось, что у коров на шее висят колокольцы без языка, процессия пошла медленнее. Шедший впереди арендатор первым замедлил ход, задавая темп остальным. Уже нельзя было идти рядом, даже по двое, и юноши шли впереди и подавали руку девушкам, чтобы помочь тем перешагивать через камни и взбираться по уступам, как ступени выраставшим поперек дороги. Жозеф и Викторин и тут держались чуть позади: она слезла с мула, но по-прежнему пользовалась его силой, потому что Жозеф одной рукой держался за хвост животного, а другой тянул Викторин. Она была ленива, а их путь, путь наверх, был длинным.

Они проделали долгий путь, долгий путь по горам; сначала шли по траве, усеянной цветами, большими пятнами цветов; потом среди сосен, по ковру из хвои, покрытому круглыми шитыми золотом пятнами; луга, лес, солнце, солнце и тень; потом длинное ущелье и тень, только тень; потом началось каменистое нагорье, осыпи и снова показалось солнце; — и там, наверху, было видно, как вьется по громадному серому склону длинная цепочка людей, которая снизу смотрится совсем маленькой; цепочка, которая совсем не движется. Если ненадолго отвести от нее взгляд, а потом посмотреть снова, то покажется, что она стоит на месте: но если прислушаться, ухо уловит едва различимый шум, похожий на журчанье ручейка на перекате или на шорох листьев на живой изгороди, которые колышет легкий ветерок…

Это был хороший денек. Все мужчины, поднявшиеся наверх, согласились, что трава хороша. Они нашли, что пастбище богато травой, чему в этот год способствовало необычно жаркое солнце, что было большой удачей, потому что со всех склонов, окружавших пастбище, стекала вода.

Воды хватало, хватало и вина, привезенного в двух бочонках на муле с провизией. Сначала все немного отдохнули, поели, попили, а коровы тотчас же стали щипать траву; потом мужчины группками пошли посмотреть, как отремонтировали сыроварню и комнату для ночлега; потом осмотрели укрытие для скота, укрытие, где скот будет спасаться от непогоды; все было сделано, как надо; придраться было не к чему, это снова была крепкая хорошая хижина, очень хорошая; потом одни пошли осматривать пастбище, а другие принялись разгружать мулов и раскладывать по местам инвентарь.

Парни и девушки сидели группами на траве; еще выпили, потом начали танцевать. Танцевали, пили между танцами; парни и девушки танцевали и пили, мужчины просто пили. Жозеф и Викторин тоже пили и танцевали, все танцы танцевали вместе. Пили и танцевали дольше, чем надо, забыв о благоразумии. И не заметили, как большое круглое солнце закатилось за гору, а маленькая стрелка часов подползла к пяти; маленькая стрелка давно показывала пять, а никто так и не вытащил часы из кармана, чтобы на них взглянуть. Поэтому пришлось спешить. Жозеф проводил Викторин до первого поворота дороги; там он сел, следя за ней глазами, а она торопилась спуститься, поднимая к нему лицо на каждом витке.

Она тоже искала его глазами: каждый раз ему приходилось опускать глаза немного ниже, а ей поднимать голову все выше.

Она спускалась, а он все сидел, она сбегала вниз, потом останавливалась, поворачивалась к нему и махала платком.

Она становилась все меньше и меньше, а потом дошла до места, где дорога становится прямой и устремляется вниз по склону; там он увидел ее еще раз, и больше не видел.

Там он увидел ее в последний раз; там она в последний раз обернулась; а потом ее стало видно только до пояса, потом остались только плечи; потом поднятая рука и голова, а потом одна ладонь.

А потом и ладонь превратилась в маленькое белое пятнышко…

Напрасно он продолжал смотреть: там, где только что была она, ничего больше не было. Как это так?

Он сидел неподвижно и думал: «Где она?». Как будто, исчезнув из виду, она исчезла и из жизни тоже.

Он не мог удержаться и все искал ее глазами, высматривал внизу, под собой; но видел только, как подступает тьма, одна только тьма виднелась там, где только что была она, серая полоска над пустотой. Потому что ее больше не было, ничего больше не было. Все было пусто, пустынно, холодно и тихо.

Высоко вверху еще кружили на фоне отвесных скал несколько ворон, собираясь забиться на ночь в расселины, где они свили себе гнезда; наверное, они кричали, но кричали недостаточно громко для того, чтобы их крики могли долететь до того места, где он стоял, долететь до нас. Слышен был только шум воды — но он не в счет, а вокруг Жозефа была одна глубокая тишина, глубокая пустота. И Жозеф, наконец, поднялся, потому что замерз.

Он шел широким шагом, застегнул куртку, а пастбище вокруг него сжималось, исчезало в темноте. Видны были только окружавшие его скалы, окружавшие его скалы, покрытые черными пятнами.

Жозеф не хотел оборачиваться назад, но все равно оборачивался, а потом переводил взгляд на горные склоны. Было по-прежнему тихо, а потом упал камень.

И еще один камень сорвался, скатился с ледника. Тогда Жозеф поднял голову и увидел ледник прямо перед собой, розовый ледник на вершине, и этот розовый свет погас в тот самый момент, когда Жозеф взглянул на него.

Когда Жозеф поднял голову, розовый свет погас на леднике, и ледник стал тусклым, совсем тусклым, и казалось, что он движется вам навстречу.

Казалось, он движется вам навстречу, мрачный, тусклый, зеленоватый; Жозеф больше не решался на него смотреть, пошел быстрее, низко опустив голову; к счастью вскоре показался свет, добрый желтый свет очага возник перед ним в дверном проеме; и Жозеф шел вперед, не сводя глаз с огня.

V

Люди на горе тотчас же зажили той жизнью, которую собирались вести ближайшие три месяца.

Утром — еще до пяти — доили коров; это они делали все вместе. Потом хозяин с племянником разводили огонь под большим медным котлом, подвешенным на подвижном кронштейне, а Жозеф, Ромен и мальчишка втроем уходили со стадом, погоняя животных длинными палками.

Хозяин с племянником оставались в хижине и занимались хозяйством, а эти трое уходили с коровами, потому что коровам нельзя давать пастись там, где им вздумается, на их собственное усмотрение; надо каждый день менять место, чтобы использовать всю имеющуюся траву. Так и повелось: двое оставались в доме, трое уходили со стадом; а Бартелеми с Клу находили себе дело рядом с хижиной. В то утро Бартелеми сновал взад-вперед с тачкой, а Клу, взяв инструмент, расположился чуть ниже по склону. Там было место, где стекавшая со скалы вода застаивалась на лугу и портила траву; надо было прокопать ей путь, чтобы она уходила вниз, туда, где ее не хватало. В горах очень много мелких дел; более, чем достаточно для того, чтобы занять вас в течение всего дня, если, конечно, делать все как следует; но Клу не делал ничего. Небольшой пригорок скрывал его от посторонних глаз, поэтому он спокойно сел, раскурил трубку и стал пристально вглядываться в скалы напротив, пробегая их взглядом от одного края до другого в поисках тайных сокровищ, которые там, без сомнения, были. Но сначала надо было понять, где их искать. Так он сидел и смотрел, сидел и смотрел, пока Бартелеми суетился подле хижины, а хозяин с племянником варили сыр.