Сэндсторм - Лоренс Гоф

Следующие два года Чарли провел, наслаждаясь свободой; ему непрестанно приходилось убегать от парней в костюмах из ткани в полоску и от мужчин в белой униформе – агентов туристической полиции. В основном он перебивался с хлеба на воду, однако порой разживался некоторой суммой благодаря своим познаниям по части конструкции замков.

Одно время, когда дела пошли совсем туго, он опустился до того, что стал выдавать себя за чревовещателя…

Его последним местом работы была дыра под названием «Клуб „Щелкун“». Размеры сцены составляли четыре фута в длину и столько же в ширину; это был лист грубой фанеры – черного цвета с матовым отливом, – который покоился на четырех бетонных блоках, украденных с близлежащей стройки. Задник сцены скрывал потертый фиолетовый занавес, передняя же часть выдавалась в зал, где находилось около двадцати маленьких круглых столиков. В темноте мерцали огоньки свечей; впрочем, в силу того, что, во-первых, помещение располагалось в подвале с низким потолком и не имело окон, а во-вторых, большинство посетителей не испытывали тяги к романтической обстановке, из двух десятков свечей горело не более пяти. Затаившись во мраке за провисшим занавесом, Чарли разглядывал публику. Он замечал в неверном свете свечей широкие усмешки, блики пламени на стекле стаканов, мерцание драгоценных камней…

Чарли прочистил горло, медленно, осторожно повернул голову и сплюнул в темноту за спиной. Он стоял, сунув руки в карманы; ладонь правой лежала на крошечном пульте с двумя рядами кнопок. Под мышками у него болтались с одного бока Мэрилин, а с другого – Джимми. Ярко-красная юбка Мэрилин задралась до самых бедер. Что ж, тем лучше.

Чарли знал, чем потрафить публике. Он выступил из-за занавеса, сделал три шажка, уселся на деревянный стул, под цвет сцены, и скрестил ноги. Он был весь в черном, движения его отличались неторопливостью и аккуратностью. Поначалу ему показалось, что никто не обратил на него внимания, но тут он увидел троих мужчин. Те сидели за столиком у сцены и не сводили с Чарли глаз, в глубине которых таилось некое сокровенное знание. Чарли нажал на кнопку. Вспыхнули лампы мощностью в пятьсот ватт, и в помещении установилась мертвая тишина. Вдруг кто-то кашлянул. Троица за столом заморгала и прищурилась.

Чарли надавил на другую кнопку. Розовые, голубые и зеленые огни разом погасли, остался только круг ослепительно белого света. Чарли продолжал свою игру: вскоре потухли все прожектора, за исключением того, который освещал его лицо – скопище причудливых теней. Он придал Мэрилин позу обольстительницы и вновь занялся кнопками. Свет вспыхнул и мгновенно погас, словно сработала фотовспышка, однако в сознании посетителей наверняка запечатлелась фривольная картинка: Мэрилин страстно целует Джимми, а их тела облегает зеленый неоновый ореол.

– Ну-ка, хватит, – произнес Чарли тоном сурового родителя. – В конце концов, вы же еще не знакомы!

Послышался одиночный смешок. Как правило, публика, которая была на представлениях, знала по-английски какой-нибудь пяток слов, причем упорно отказывалась это признавать. Чарли произносил фразу за фразой, непоседливо ерзая на стуле. Да, шалят нервишки, шалят… Он не особенно верил в свой талант комедианта, полагал, что тем успехом, какой выпал на его долю, обязан исключительно световому оформлению. Возможно, он был не так уж далек от истины.

Это оформление вполне заслуживало того, чтобы его именовали уникальным и фантастическим. Чарли сам разработал проект установки и собственноручно воплотил в жизнь. Конструкция состояла из алюминиевого кольца шириной с ленту для шляпы. Поверх металла был проложен пенопласт, вокруг которого Чарли обернул слой кожи. Кольцо надевалось на голову; к нему крепилась дюжина полых металлических стержней, каждый – в ярд длиной. Эти стержни располагались на одинаковом удалении друг от друга; сквозь них были пропущены провода от пульта управления, который обычно помещался в кармане Чарли. Стержни заканчивались миниатюрными светильниками, которые по ходу представления нацеливались то на сексуально озабоченных марионеток, то на самого кукловода. Стоило Чарли пошевелиться, как свет в точности повторял его движение. Светильники можно было включать поодиночке и все вместе, обеспечивая таким образом различные театральные эффекты, каковые в общем и целом приводили публику в восторг.

Мужчина поблизости от сцены подозвал к себе официанта. Его голос, высокий и требовательный, нарушил сложившуюся в зальчике атмосферу. Чарли поспешно прервал свой монолог и позволил вмешаться в разговор Джимми.

– Как арахис, Мэрилин?

– Вообще-то, Джимми, я бы предпочла нечто посущественней, чем арахис. – Мэрилин подмигнула трем арабам. Те сердито уставились на Чарли, как будто он отвечал за поведение девушки. Мэрилин протянула руку и погладила Джимми по бедру, проведя алыми ноготками вдоль одной из полосок на ткани костюма.

– Перестань! – прикрикнул на нее Чарли.

– Не лезь, куда не надо, – пробурчал Джимми, поднес руку к воротнику рубашки и ослабил узел галстука.

– Дело твое, – отозвался Чарли, – но, если не возражаешь, я останусь в одежде.

– Боишься?

– Ничуть. Просто я на работе.

– Работа не волк, – заявил Джимми, улыбнулся зрителям, обнажив зубы цвета таблеток, и похотливо подмигнул Мэрилин. – Жарко, правда?

Левая рука Чарли легла на деревянные ягодицы Джимми Картера, средний палец углубился в отверстие на спине марионетки и занял место между худыми ножками куклы. Чарли просунул палец чуть дальше, и брюки Джимми явственно выпятились. Джимми, похоже, не замечал, что с ним происходит, однако Мэрилин отреагировал сразу.

– У тебя что, в кармане огурец, или ты настолько рад меня видеть? – справилась она; ее неправдоподобно голубые глаза ярко заблестели в свете ламп.

Мимо сцены сновали официанты, едва различимые тени, которые почти бесшумно передвигались по залу, разносили спиртное, предназначенное для того, чтобы подогреть веселье позволивших себе на время расслабиться мусульман. Мэрилин продолжала соблазнять Джимми. Чарли трудился без передышки, совмещая управление марионетками и светильниками. Пять минут спустя он выключил все огни, за исключением одного, ярко-розового. Мэрилин, несмотря на громкие протесты Чарли, перебралась по его ноге к Джимми и уселась тому на колени. Палец Чарли под тонкой материей костюма куклы судорожно задергался.

– Чего ты стоишь? – крикнула Мэрилин. – Иди к нам!

В зале воцарилась тишина. Чарли принялся играть со светом, сначала направил на себя голубой и зеленый светильники, затем переключился на розовый, а закончил вновь голубым.

И тут кто-то швырнул в него огрызком.

Пару месяцев назад он решил, что пора браться за ум, кончать с выпивкой и наркотиками. Надо больше работать и копить деньги. Он сам не знал, с какой стати, однако все сильнее утверждался в решении возвратиться домой. Пора начинать жизнь по новой. Правда, есть одна закавыка… Пожалуй, он опустился слишком низко, чтобы вот так взять и все бросить. Стоит ему уйти с работы, как он – скорее по привычке, чем по желанию, – опять примется за свое…

Галлюцинация миновала.

Чарли обнаружил, что лежит в ванне. Он провел пальцем по тонкой желтоватой пленке на поверхности воды. Нил, река клише… Смех Чарли отразился от кафельных стен помещения и перешел в приступ сухого кашля. Некоторое время Чарли лежал неподвижно, набираясь сил, затем закурил очередную сигарету. В соседней комнате дешевый будильник, примостившись на шкафу, отсчитывал неотвратимо бегущие секунды и препровождал их в небытие.

Глава 4

Александрия

На обед в последний день своей жизни Азиз Механна заказал салат из мелко порезанного зеленого перца и тоненьких, толщиной с лист бумаги, кусочков роскошных помидоров из нильской дельты. Почувствовав, что аппетит разыгрывается, он присовокупил к салату дюжину свежих устриц и ломоть балади, мягкого круглого хлеба, и запил все это брютом «Редерер кристал» из бокала для брэнди, стекло которого украшали кружевные отпечатки грязных пальцев официанта. В довершение начатого Азиз съел пригоршню фиников, выпил две чашки кофе, выкурил сигарету «Ротманз», затем, деликатно порыгивая, вышел из кондиционированной прохлады ресторана и направился через холл к выходу.

Он толкнул вертящиеся двери. На полированных панелях красного дерева, равно как и на пыльном стекле, блики света заиграли вперемешку с тенями. Температура на улице была градусов тридцать с лишним по Цельсию – около девяноста по Фаренгейту. Беспризорник, которого Азиз нанял за десять пиастров сторожить «Мерседес-65CЛ», добросовестно отрабатывал деньги: он сидел на тротуаре, прячась в тени автомобиля. Азиз сунул ему сигарету, чтобы не падал духом, и вернулся в отель. Портье пожелал Азизу здоровья, но тот не обратил на него ни малейшего внимания и прошел прямиком к лифту, который поднял его на третий этаж и резко, с рывком остановился.