Ритуальные числа - Игорь Бурдонов

Осень идет по тропинкам дубовой рощи. Печали полны перемены времен. Сухие листья засыпали крышу. Заколочены двери. Темны проемы окон.

Солнце встает на востоке, заходит на западе. Не по ошибке пришли ко мне вечерние года. Из рукомойника капает на траву дождевая вода.

Старые дома уходят в землю. По крышам пробежит трава. Деревьев корни заглядывают в окна, и тянут ручку двери. И только желтые ключи в стенах подземных ищут броду, и умершие кирпичи пьют неродившуюся воду.

Задумчивое существо тумана, прозрачнейшее из существ, поднявшееся над росою ранней и покидающее лес.

Как легкое движенье бледной туши, из кисти льющейся, играющей в руке китайского художника. И души тумана и художника сливаются в реке предутреннего времени.

Собака белая сидела и тихо на воду глядела.

А по воде плыла дорожка. И солнце падало в луга. Собака думала немножко. Немножко думала река.

И, размышляя в тишине, деревья опустили листья. Один лишь я, как бы во сне, стоял без чувства и без мысли.

Огни заката угасали. Вода струилась почернелая. Ушла домой собака белая. И все деревья тихо спали.

Лишь я, задумавшись стоял, и стих вечерний сочинял.

День ушел. Он был полон забот. Смотрю на вечернюю луну. В осень уходит стареющий год. Смотрю на красную луну. Жизнь как река в океан без остатка уйдет. Смотрю на восточную луну.

ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА

Я под яблоней сидел в привокзальном скверике и на Голову глядел Золотую.

Солнце падало за Дом Железнодорожников. Голова была окутана сиянием.

Я спросил Владимира Ильича: "Ни хрена себе случилась История!" Но Владимир Ильич промолчал, только в небо глядел светло-синее.

Мимо бабушка прошла, подобрала бутылочку. Из буржуйского кафе громыхнула музыка.

Тут и поезд подошёл, я в Москву поехал.

А в городке провинциальном, в скверике привокзальном Золотая Голова всё глядела, как закат умирал оранжевый.

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Налей мне темного вина, Того, что старые поэты Нам завещали пить до дна, До дна ночи, что значит - до рассвета.

Пусть черный шелк потрачен молью звезд, Или не звезд - а города огней, Сегодня у меня высокий гость, Любимая! нам темного вина налей!

Застанет нас врасплох суровый свет, Замолкнет вдруг взволнованная речь На полуслове. Я оглянусь - и гостя уже нет. Лишь из кувшина темное вино все будет течь Подобно крови.

ГОРОД И НЕБО

Два великана тысячеглазых, руками упершись в плечи, друг другу смотрели в очи. И это казалось навечно. Но ближе к полуночи первый из них, не выдержав, смежил веки, забывшись в глубоком сне. И снилось ему до рассвета, что долго другой великан над миром безмолвно летал, сверкая бессонно тысячью узких глаз, все время навстречу верхнему ветру, гнавшему ветхие тучи...

НА ОКРАИНЕ ГОРОДА

Над плоскостями в дырочках-огнях Луна светила дико и пустынно. В компьютерных бездомных снах Душа усопшей деревушки Нестрашным призраком бродила.

Маленькая акварель

Сучья срубили с деревьев в аллее В кучу большую их свозят на санках Два старика в телогрейках, ушанках, В ватных штанах и растоптанных валенках

Маленькая акварель

НА СВАЛКЕ

Порос бетон зеленым мхом. Железный лом и стебли трав переплелись в одном движеньи. Уединенье пустыря люблю, по правде говоря, В заброшенности есть очарованье. Разрозненного мира воссозданье. И странной правды тишина. И кукла старая. И чайник но без дна.

ЭРА РАЦИО

Кто бьет в зеленый барабан по вечерам, а на рассвете - вечно пьян! готовится ко сну, Тот лишь один на нашей улице оплакал уходящую весну.

Разглядывая репродукцию картины Ма Юаня "Бродячие певцы" (династия Южная Сун)

Облачной тени бежит граница мне ее не догнать. О чем-то с ветром ругается птица мне ее не понять. Иду веселый весенней тропой. Люди! Дайте мне руки на весенней прогулке будем петь и плясать. Единственный раз в году. Из века в век.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В забытые годы вели шаги Вдоль темной ограды одни валуны Не поднять головы, не поднять руки

И птица пропела: умри, умри На старой тропе посреди травы В малиновом свете зари

Тысячелистника белое поле и сосны вдали. Тысячи дней между нами туманом легли. Не перейти через поле по узкой тропе. Вниз уплываю по времени желтой реке.

Вдоль берегов бесконечной равнины простор. Друга я встречу и долгий веду разговор. О тысячелистнике детства закончу рассказ, а желтые воды уже разделяют и нас.

Солнце уходит и мрак обступает ночной. Тысячелистника белое поле горит надо мной.

В своих скитаниях земных я не ищу астральных истин. И каждый раз у трав лесных, и в струях льющихся речных теряю все, что накопилось.

Вот и осень. Клонит в сон. Утром ранним изморось. И небесный звон. Вечер с непогодою ветер прилетает. Осень - вечер года, говорят в Китае.

Я видел: художник в осеннем лесу стоял и смотрел на дубы. В нераскрытом этюднике вздрогнула кисть и бумаги лист

побледнел.

" Хочу, чтобы Вы Остались на осень со мной. " Ван Вэй

Под широкими далями неба осенних лесов полоса, дубов опустелая роща и оставшихся птиц голоса.

Времени темные воды уносят в прошлое многих. Тех, кто остался со мною на осень, я благодарю.

В тумане светлом деревья из пустоты Выходят на край земли.

В тумане светлом увидишь детство. Увидеть его нельзя!

В тумане светлом любовь безответна. Была ли она, былаё

В тумане светлом деревья в пустоту Уходят с края земли.

Цветы на вершинах вознесшихся трав. Цветы на вершинах вознесшихся трав. Цветы на вершинах вознесшихся трав...

У края города, от леса в стороне Сосна кривая так приятна мне! С вершиной плоской в вышине.

Один человек сказал: - "Сосна эта будто святой. Весь безобразный город искупит собой!"

- "Разве можно сравнить одну сосну И десять тысяч людей?!"

Воскликнул я и в шуме ветвей Услышал: - "Конечно, нельзя! Конечно, люди важней!"

Валере Красильникову

Отцветают яблони в заброшенном саду. По дорожке каменной медленно иду. В бывшем барском доме с гербом наверху Дом умалишенных с мастерской внизу.

Отцветают яблони, ивы высоки. В церкви отпевание, плачут старики. Видно, что хоронят молодую жизнь. В доме кто-то стонет, и грохочет жесть.

РОЖДЕНИЕ-ЖИЗНЬ-СМЕРТЬ

Какая Черная капель

Черная метель

Какая Черная метель По Белой памяти моей

Все зачеркнуть!

Играй свирель В тяжелой плоскости земли В дорожной мягкой пыли Или

в паутине зелени и солнца В....

....

....

.... Все зачеркнуть!

Звенит капель

Какая Белая метель

Белая метель По Черной памяти моей

Все зачеркнуть.

Все зачеркнуть.

Все зачеркнуть.

Все зачеркнуть.

Всем, кто любит меня, Иней, ветер, цветы, и листья все ж остаются с вами!

Разве у человека одна душа? Их столько, сколько стволов в лесу. Среди них заблудилось, подобное эху, в ветхом плаще на тонких плечах мое "я".

Человек умирает в Боге. Бог рождается в человеке. Безначален и вечен этот круговорот, этот всплеск пустоты...

Только ветра один порыв - и исчез дикой вишни белый цветок. Минуя Бога, вглядываюсь в пустоту...

"Ничто не вечно в этом невечном мире." Ударил по струнам, запел на закате дня. "Ничто не странно в этом нестранном мире." Поднявши юбки, кружилась при свете звёзд. "Ничто не пьяно в этом непьяном мире." Забрался в небо, и в небо взошла Луна. "Ничто не нужно в этом ненужном мире." О берег бились волны солёных слёз.

Угрюмый мальчик на берег вышел. Весёлый старец его встречал. Пошли по краю всё выше, выше. Один смеялся, другой молчал. Подняли крылья, ступили в пропасть. Один всё падал, другой взлетал.

А та, что в небе кружилась звёздном, душе шептала: "Лети, лети!" вернуться хочет, но слишком поздно, и ищет, ищет назад пути. Но в небе слишком разрежен воздух, к земле дорогу ей не найти.

"Ничто не вечно в этом невечном мире." Порвались струны, но молча они не звенят. "Ничто не странно в этом нестранном мире." Проснулась ночью - усталые ноги болят. "Ничто не пьяно в этом непьяном мире." Какого же чёрта с похмелья болит голова. "Ничто не нужно в этом ненужном мире." И больше всего не нужны, не нужны слова.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить. А кто не с нами, тот просто глупый, не понимает простых вещей.

Ведь дождь не может не падать с неба. Не может дым над землёй не плыть. Не может птица летать по небу. Не может волк на луну не выть.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить. А кто нас спросит: "Да что случилось?" тому мы можем в ответ завыть.

Ведь ветер тоже летит и воет, хотя к чему бы уж ветру выть. И туча тоже летит и плачет, хотя к чему бы ей слёзы лить.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить. А кто нам скажет: "Ведь жизнь прекрасна!", того попросим мы выйти вон.

Ведь солнце тоже всегда уходит. И жизнь уходит как летний сон. И кто-то рядом всё время бродит. И чей-то слышен всё время стон.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить.