Город одиноких котов - Карпович Ольга

Дальние родственники помогать отказались: они выяснили, что положение мое, можно сказать, аховое, что те деньги, которые я униженно у них просила, могут к ним никогда не вернуться, и тут же прикинулись болезненными пенсионерами. «Ты уж там как-нибудь сама. Ну ты же взрослый человек!»

И вот, любуясь темными волнами, которые Босфор неспешно катил вдоль пролива, я незаметно для себя пришла к мысли, что моя жизнь сложилась откровенно неправильно: каким-то странным образом к 40 годам я не имею никакой опоры под ногами, кроме некоторой известности в актерских кругах, которой, понятное дело, не прокормишься. У меня, правда, ещё оставались амбиции, привлекательная славянская внешность и разнообразные, мешающие спать по ночам, мысли в голове. Но все же я была сама по себе. И факт моего одиночества был так же неоспорим и глубок, как факт наличия над моей головой лазурного Стамбульского неба, совершенно равнодушного к иностранной актрисе, скорбно проедающей последние сто лир в респектабельных хоромах Этилера.

Буквально за неделю до начала пандемии, я сделала ноги из Израиля, где пару месяцев играла в незамысловатой антрепризе с другими русскоговорящими актерами.

Прибыв в Стамбул, поначалу я ещё хорохорилась, подозревая мировое политическое сообщество в заговоре против нас, простых людей. В душе же я надеялась, что весь этот ужас скоро развеется, как туман, кое-какие деньжата поступят на мой счет, меня пригласят в какой-то проект, и я снова стану свободна в своих действиях, как стамбульская чайка.

Но время шло. День за днём, капля за каплей таяли мои надежды, безделье сводило с ума, малые крохи сбережений заканчивались. Мировое сообщение закрылось, в Москву было возвращаться и вовсе не за чем, так как все киношные проекты отложились на неизвестный срок. И даже этот неприличный суд, который должен был состояться в Стамбуле, и явился одной из причин моего стремления попасть на Турецкую землю, суд между мной и моим бывшим, скажем так, другом, когда-то очень известным турецким актёром, закрыли и поставили в лист ожидания.

К тому же я выяснила неприятный для себя факт, который так же не добавил моему состоянию оптимизма. Большинство запертых по всему миру людей имели семьи и какое-то пристанище. Даже мой бывший, так сказать, близкий знакомец обзавёлся карантинной женой. Кошки и те собирались компаниями и громко требовали жратвы от обитателей стамбульских переулков. И только я была одинока, русская актриса 40 лет от роду, собственноручно заключившая себя под арест в древнем, опустевшем теперь Константинополе.

Правда, оставались еще московские подруги. Те старались помочь изо всех сил, отправляя онлайн нехитрые пожертвования заблудшей душе; старались хотя бы поддержать словом, и за это я была им безмерно благодарна. Но по ночам я, не в силах заснуть, таращилась в окно, наблюдая, как внизу серебрятся волны Босфора, освященные Луной, и так и эдак прикидывая для себя последующее развитие событий.

Надо сказать, что я и в страшном сне предположить не могла, что на пороге пятого десятка окажусь в таком незавидном, шатком положении. И я бы окончательно впала в тяжёлое сумеречное состояние, если бы не он. Мой адвокат.

Людям пожившим, умудренным опытом, хорошо известен факт возникновения зависимой привязанности, когда несчастный, стоя на краю бездны, лишённый крова и родины, всей душой влюбляется в человека, бескорыстно протянувшего ему руку помощи. В кого угодно: доктора, воина-освободителя, пожарного, справедливого следователя прокуратуры. Милосердие подкупает, загоняя жертву в безвыходную психологическую ловушку. Я и сама это прекрасно знала. Милосердие, бескорыстное участие стоит дороже самых смазливых экранных физиономий, самых интеллектуальных бесед. Оно покоряет и влюбляет без остатка. Несчастный в ужасе катится вниз, кажется, осталось совсем немного до последнего смертельного кульбита, и вот тут появляется он, мужественный и смелый помощник, тормозит летящего в пропасть, хватает за шиворот и возвращает на землю грешную.

Мой адвокат, Исмаил, был моложе меня, как минимум, лет на восемь. Он прекрасно говорил по-русски, был хорошим мальчиком из коренной стамбульской семьи адвокатов. Я познакомилась с ним давно, ещё в тот момент, когда судебные интриги между мной и моим бывшим только начинали скручиваться в тугой узел. И, незаметно для себя, привязалась к нему, привыкла проговаривать день сегодняшний, делиться любимой музыкой. Вероятно, я, всегда искавшая новые источники эмоциональной подпитки, нашла нечто очень правильное в этом человеке, нравственное и порядочное. Тем более, что он сочувствовал мне и искренне был заинтересован в благополучном исходе дела. Как говорится, любите своих адвокатов, ведь только они способны защитить вас, не веря.

И, возвращалась из Израиля в Стамбул, окрыленная новыми надеждами, предполагала, что Исмаил встретит меня в аэропорту.

Восторженная, идиллическая картинка стояла у меня перед глазами, как кадр из романтического голливудского фильма. Вот он берет мои сумки, приветствует меня по-восточному скромно, мы садимся в его машину и следуем к новым горизонтам. Тем самым, которые я уже нарисовала в своём нескромном актерском воображении.

В аэропорту Исмаил меня не встретил. Однако, вскоре настал момент, когда я отправилась к нему в офис, к слову сказать, черт знает куда, довольно далеко от центра, в район Беликдозю.

Надо же такому случиться, что Исмаил оказался еще и хорош собой. Он был высоким, стройным мужчиной, во всем его облике прослеживалась порода. Великолепные, миндалевидной формы глаза смотрели прямо и чуть застенчиво. И, тем не менее, это был взгляд мужчины: умного, сильного, на которого можно положиться.

И тогда я подумала: а вдруг это он? Человек, который бы смог стать моей тихой гаванью? Что, если бы он захотел заботиться обо мне, понимать и поддерживать?

Исмаил знал, что я – дама непростая. Скрывать мне от него было нечего, ведь он читал все судебные файлы, был в курсе всех моих разборок с подлым актёришкой, и в течении этих разборок я так же не проявилась ангелом во плоти. Он знал, чего от меня можно ждать, а именно: словесного недержания, психологических манипуляций, которые, якобы, я применяла к бедному актеришке, а так же морального и физического абьюза, из за которого тот, бедный, не мог теперь ни спать, ни есть.

Тем не менее, Исмаил не испугался, продолжал дружеское общение с такой хитрой, беспринципной и абьюзивной змеей, как я. Уже за это его стоило бы уважать.

Мой адвокат был мужчиной, в полном понимании этого слова. Не надменным геем, не самовлюбленным нарциссичным придурком-музыкантом… Мужчиной, надо сказать, весьма привлекательным.

Возможно, я постарела, духовно обветшала во время своего последнего любовно-судебного забега с турецким предателем, но эмоциональных качелей я больше не желала. Мне, покидающей офис Исмаила, так искренне захотелось тишины и покоя. Почему бы нет? – размышляла я, трясясь в полупустом вагоне стамбульской подземки. Путь предстоял неблизкий. Этилер находился за Золотым рогом, далее следовало пересечь Османбей, Медикийкой… Словом, качаться во чреве стамбульского поезда-трубы, где все вагоны соединялись между собой обычным проходом-гармошкой, нужно было, по меньшей мере, еще час. И я принялась размышлять под мерный стук колес, взвешивать, так сказать, свои шансы.

Находят же люди как-то друг друга. Вот и змеёныш, когда-то любимый до безумия, также нашёл себе сопостельницу, хотя явно понизил планку требований к прекрасному полу.

Актер вся земли турецкой, такое же перекати-поле, как и я, летя вниз, в полное наркоманское забвение, докатился до карантинной жены: ни актрисы, ни какой-нибудь гламурной художницы, а обыкновенной трущобной хипстерши, свободной, переходящей, как знамя, от мужика к мужику. И все же этот гаденыш притащил ее домой и поселил в своём хорошо мне известном логове в Нишанташи, под которым я сейчас как раз и проезжала в электричке-трубе, не имея финансовой возможности воспользоваться услугами такси. Окончил же он как-то свою перекатную жизнь, ну а я-то чем хуже? Он смог, отчего и мне не попробовать? – думалось мне.